Ночью кузнец ее изнасиловал. Оставил мешок муки и две вязанки дров, пообещал заходить еще. Она плакала два дня, закутавшись в одеяло и не выходя на улицу. Было очень холодно, изо рта шел пар, а она все плакала. А на исходе третьего дня она все-таки разожгла очаг этими дровами. И приготовила себе похлебку с рисом.

Кузнец пришел снова. А потом еще раз. И еще. Потом он начал приводить с собой приятелей. Они пили вино и хохотали всю ночь, а потом… потом снова была ночь и было больно.

С утра на нее напала женщина возле колодца, жена одного из приятелей кузнеца, обозвала ее последними словами и вырвала клок волос. После этого она перестала ходить к колодцу за водой.

Она не понимала, что же она делает не так и почему ее ненавидят. Даже те из деревенских что приходили по ночам и шептали разные слова на ухо, днем делали вид что не знают кто она такая, отворачивались при встрече. Особенно ее ненавидели женщины. Они кидали камни и выливали нечистоты в ее дворик, обзывали ее разными словами, а при встрече так и норовили расцарапать лицо или пнуть в спину. Младшая дочь хромого Луна даже подбросила ей мертвого котенка в бочку с водой.

И староста деревни решил, что так не должно больше продолжаться. На самом деле староста давно уже захаживал к ней в гости… сразу после того, как кузнец решил больше не приносить дров и риса, а просто заходить и насиловать ее, когда бы он этого не захотел. Староста был добрым и даже пообещал, что защитит ее от нападок деревенских, а ей нужно было только встать на колени и открыть ротик. Все просто, не строй из себя благородную, вставай на колени, шлюха…

Она послушалась. Ведь этому учил ее отец — помогать людям, не правда ли? Вот только, почему люди так и не полюбили ее? Чем больше она им давала, чем на большее была для них готова — тем меньше они ценили ее, тем больше презирали и ненавидели. Она и так отдала этой деревне все, чем владела, все свое имущество, свой домик, свое тело… что она могла сделать для них еще⁈

Староста деревни сказал, что есть способ сделать всем в деревне хорошо, сделать так, чтобы все — и мужчины, которые смотрели на нее, растягивая губы в сальных ухмылках и женщины с чистой ненавистью в глазах, и дети, которым просто нравилось кидать в нее камни — все абсолютно полюбили ее. Стали уважать. Искренне и от всего сердца. Как уважали и принимали ее отца. Ведь почему уважали ее отца? Да потому что он приносил добро всей деревне. Ты хочешь принести добро всем в деревне, как твой отец? И она кивнула, вытирая рот и склоняясь в поклоне уважения перед старшим, как ее и учил отец.

Вот тогда староста и сказал, что ей будет лучше в публичном доме, а заодно деревня и долги по налогу покроет. Он запретил деревенским бить ее и велел привести в норму и даже отмыть и накормить.

А через некоторое время ее продали в публичный дом… и все изменилось. Староста был прав — теперь вся деревня любит ее и уважает и это прекрасное чувство! Те, кто раньше плевал ей в спину и шипел ругательства вслед — прониклись и поняли наконец, что она готова сделать для деревни все. Что у нее чистое сердце и что она спасла всех от налогов. Потому то она и спешила домой, потому то она и была готова привести в свой дом новых друзей! И каких замечательных! Прежде она никогда не дружила с заклинателями!

Джиао легко вспорхнула на порог своего дома, помахала рукой соседям и улыбнулась им.

— Доброго вечера, дядюшка Лан! — крикнула она: — опять допоздна сидите на лавочке? Заходите домой, а то тетушка сердится будет. Простудитесь, опять придется вам косточки старые вправлять, да травы лечебные собирать. Вы и так уже хромаете, коленки застудите, снова болеть будут. Все, домой, домой. — она только головой покачала, глядя как старый Лан смеется и приветливо машет рукой. Никак не изменится.

Она открыла дверь и прошла в свой домик. Кузнец Ван зашел к ней в гости и сидел за столиком над сянци, задумчиво подперев голову рукой. Напротив него сидела мелкая попрыгушка, младшая дочка хромого Лу, стрекоза Чун. Она приветливо улыбнулась, когда Джиао вошла в дверь.

— У нас завтра будут гости. — говорит Джиао: — девушка-культиватор и красивый мечник. И нет, мне он не понравился вот ни чуточки. Хотя он высокий и красивый и у него такие длинные и черные волосы, собранные вот так в пучок. А как он ходит и как ногу ставит — просто танцор! Вот тебе, младшая Чун — как раз такого жениха. Только вот выглядит он чрезвычайно ветренным, наверное, у него куча девушек. Так что нет. — она садится рядом с играющими и глядит на доску. Младшая Чун выиграет эту партию через два хода, у кузнеца нет шансов. Все-таки умненькая эта младшая Чун. Кузнец приветствует ее, не поднимая глаз от доски, говорит, что они тут все скучали по ней, что младшая Чун выигрывает в сянци вот уже десятый раз подряд, что в деревне все в порядке и что они тут все ее любят. А новые гости могут пожить в его, кузнеца Вана доме, ну, когда захотят, конечно. Сперва, как и со всеми, с ними нужно подружиться. Показать им, что сестренка Джиао — достойна их дружбы и любви.

— Я знаю. — говорит Джиао, начиная ощущать, как теплое чувство наполняет ее. Любовь. Она — дома. Теперь надо бы подобрать дом для новых друзей, первое время они поживут все вместе. Одной большой и дружной семьей, как и учил ее отец. Все вместе.

— Страх какой. Госпожа уверена, что мы должны идти за этой Джиао на ночь глядя? Может ну ее? С утра и найдем… — предлагает Гвансон: — а то темень же.

— И ты способен будешь уснуть в таких обстоятельствах? — прищуривается Сяо Тай: — я вот глаз не сомкну, это точно. Мне вот тоже страшновато, но если ничего не делать и у костра дремать, так еще страшнее будет. И вообще, это же просто ночь. Отсутствие света. Не более того.

— Не скажите, Госпожа. Ночью духи выходят на охоту, нечистые дела и темные желания творятся легче и быстрей, дурная кровь бежит по венам, а луна пробуждает все худшее в человеке. — отвечает Гвансон, поднимая факел повыше: — и как у вас получается не спотыкаться? Тут же кругом кочки какие-то.

— У меня зрение хорошее, — уверенно врет Сяо Тай, не желая признаваться, что даже в кромешной тьме она никак не может споткнуться, чувство пространства вокруг, контроля Сферой Ци — дает ей абсолютное знание о том, куда именно и как ставить стопу. Гораздо больше ее раздражает тот факт, что она все еще босиком, а земля холодная. И, хотя немного Ци и заклинание укрепления кожи делают свое дело, и нежная кожа на пяточках не повреждается о острые камни и сломанные ветки на земле, но холод пробирает ее. Она переступает с ноги на ногу и в конце концов не выдерживает. На стопах вспыхивают синие огни лезвий Ци и она повисает в воздухе, скользя в сторону.

— Госпожа хочет меня бросить тут? — спрашивает Гвансон: — я не умею передвигаться так быстро. Одинокий мечник в лесу — легкая добыча.

— Если бы не ты, у меня башмачки целые были бы. — отвечает Сяо Тай: — все равно тут не разгонишься, темень и деревья кругом. Я просто попробую вот так ходить. У меня ноги мерзнут.

— Давайте я вам обмотки соображу. — предлагает Гвансон: — я когда в армии служил научился. Если обувь из строя вышла, то можно в обмотках какое-то время походить.

— Из чего ты обмотки соображать собрался? — спрашивает у него Сяо Тай: — нету ж ничего вокруг. Вот найдем эту Джиао, да поймем, что она за зверь такой, а там… о! Видишь? — она тычет пальцем вперед, в горящий огонек.

— Свеча? Нет, фонарь. — определяет Гвансон: — хорошо. Тогда я прибавлю ход. Не беспокойтесь обо мне, Госпожа, раны пустяковые. Я смогу держаться наравне с вами.

— Я и не собиралась беспокоится. — пожимает плечами она: — ты уже большой мальчик, Гвансон. Большой, сильный, циничный и в меру коварный. Такой нигде не пропадет. За мной! — и она прибавляет ход, все же стараясь сильно не ускорятся, чтобы мечник не отставал.

Десять минут ходу и вот они уже на поляне… нет это долина. Одинокий фонарь горит впереди, а повсюду — остовы домов. Пепелище. Под ногой у Гвансона что-то хрустит, и он опускает факел чуть пониже. Человеческий череп. Он сглатывает и озирается. Луна выходит из-за туч и в неверном лунном свете становится видно, что тут когда-то была деревня, а сейчас от нее остались лишь каркасы, остовы домов. Чуть сбоку, на небольшом холме стоит единственный уцелевший дом и у дверей этого дома — светит бумажный фонарик.