— Ее похитили албанцы, — объясняет Виктор.
Глаза тети Беллы полны ярости и беспокойства, когда она встает перед своим мужем.
— Почему это произошло? — Она направляет свой гнев на меня. — Почему ее не защитили?
Когда Виктор делает шаг вперед, я хватаю его за руку и качаю головой.
— Это на моей совести.
Все взгляды обращаются ко мне, когда я говорю:
— Я беру на себя всю ответственность. У нее должно было быть больше охраны. — Я качаю головой, в моем голосе слышится сожаление. — Я не смог уберечь Марию, и этого я никогда себе не прощу.
— Я тренировал Ивана и Льва, — бормочет дядя Алексей. — Они были хороши.
Я качаю головой.
— У Марии должна была быть целая свита охранников. Это на моей совести.
— Боже мой, — плачет тетя Белла. — Может, не будем сейчас устраивать долбанное соревнование. — Она указывает на меня, Виктора и дядю Алексея. — Вы все подвели мою маленькую девочку, и я клянусь всем святым, если она не выкарабкается, будут четверо похорон.
— Детка, — бормочет дядя Алексей, пытаясь взять ее за руку.
Тетя Белла отстраняется от него, ее латиноамериканский темперамент разгорается все сильнее.
— Не деткай мне.
Она подходит и встает передо мной, ее глаза холодны как лед.
— Я хочу голову человека, который сделал это с моей дочерью, на золотом гребаном блюде.
Я киваю, молча клянясь найти и убить того, кто причастен к покушению на жизнь моей жены.
Ее подбородок дрожит, затем она спрашивает:
— Ты хотя бы сделал ее счастливой последние три дня?
— Я любил ее всем сердцем.
Лицо тети Беллы искажается, и она поворачивается к дяде Алексею за утешением.
Нуждаясь в минутке одиночества, я выхожу из комнаты ожидания и бесцельно иду по коридору.
Не прошло и трех дней, а я уже подвел Марию. Она была моей, и я должен был ее защищать. У меня должна была быть армия, охраняющая каждый ее шаг.
Это такая горькая пилюля, которую нужно проглотить, что я чуть не подавился ею.
Я останавливаюсь перед окнами от пола до потолка и тупо смотрю в ночь.
Пожалуйста, переживи это.
Я чувствую руку на своей спине, затем мои родители подходят и встают по обе стороны от меня. Мама берет меня за руку, в то время как папа обнимает меня сбоку.
— Что, блять, я наделал? — Я стону, чувство вины становится непреодолимой горой в моей груди. — Как я мог позволить этому случиться?
Папа заключает меня в объятия.
— Никто этого не предвидел.
— Я должен был. — Я отстраняюсь от своего отца, мое чувство вины перерастает в ярость. — Я был так чертовски уверен, что ни у кого не хватит мужества противостоять нам. Это из-за моего высокомерия женщина, которую я люблю, подверглась пыткам. — Я встречаюсь с ним взглядом. — Она может умереть.
— Она не умрет. Мария сильная.
Воздух вырывается из моих легких, и я вспоминаю, как сильно она боролась.
— Dio, Papà16. Ты бы видел, как она сражалась. Она была такой яростной.
Если бы я не был поглощен страхом, виной и гневом, я бы воспользовался моментом, чтобы почувствовать гордость за Марию.
Найдя силу в своих родителях, я киваю.
— Она выкарабкается.
— Конечно. — Папа сжимает мое плечо. — В ее жилах течет кровь Козлова и Терреро, и ни того, ни другого нелегко убить.
Я снова отвожу взгляд к окну и просто впитываю поддержку и утешение, которые предлагают мне мои родители, потому что мне это понадобится, чтобы пережить следующие пару часов.
_______________________________
Я потерял счет часам, и к тому времени, когда в приемную заходит врач, мне кажется, что я сошел с ума.
Я вскакиваю со стула, мои мышцы напряжены, а сердце колотится в груди.
Дядя Алексей указывает на меня.
— Это муж Марии, Лука Котрони.
Пожилая женщина обращает свое внимание на меня.
— Я доктор Уэст. Операция прошла хорошо. Мисс... — Она переводит взгляд с дяди Алексея на меня. — Миссис Котрони находится в отделении интенсивной терапии. Мы ввели ее в искусственную кому, чтобы у ее тела было время исцелиться до того, как она очнется. Боль для нее сейчас слишком сильна, чтобы справиться с ней прямо сейчас.
Иисус, блять, Христос.
— У нее сломаны четыре ребра. Часть ее бедренной кости раздроблена от попадания пули, а в правой руке повреждены нервы и кости. Ей предстоит долгий путь выздоровления. После реабилитации она должна полностью восстановить свою ногу, но я беспокоюсь о ее руке. С повреждением нерва, которое она получила, нам повезет, если она восстановит пятидесятипроцентное использование.
Я могу только смотреть на доктора, пока ее прогноз разрывает мое сердце в клочья.
Короче говоря, Марии все еще предстоит много страдать, и я ничего не могу сделать, чтобы облегчить ее боль.
— Мы можем увидеть ее? — Спрашивает Виктор, видя, как остальные из нас потрясенно молчат.
— Только по два человека одновременно, пока она в отделении интенсивной терапии, — отвечает доктор Уэст.
Такое чувство, что меня забросили в альтернативную вселенную, где больше ничего не имеет смысла.
Дядя Алексей и тетя Белла уходят, чтобы повидаться со своей дочерью.
Виктор кладет руку мне на плечо.
— Мы пойдем за ними.
Я снова сажусь и, упираюсь локтями в колени, закрывав лицо руками.
Марии понадобится реабилитация. На заживление ее левой ноги уйдут недели, если не месяцы, а рука практически испорчена.
Достав телефон из кармана, я набираю номер Марко.
— Есть новости? — спрашивает он.
— Она в искусственной коме. Мне нужно, чтобы ты нашел квартиру на первом этаже или дом. Убедись, что там можно передвигаться на инвалидных колясках. Перевези наши вещи на новое место и сделай так, чтобы это произошло в течение следующих двух недель.
— Понял, босс.
— Также, направь всех, кто у нас есть, на поиски ублюдка, стоящего за этими нападениями.
— Да, босс.
— Спасибо, Марко, — говорю я, прежде чем закончить разговор.
Я поправляю пиджак и расправляю плечи, потому что мне придется быть сильнее, чем когда-либо, чтобы искоренить албанцев и помочь моей жене выздороветь.
Будь то ад или прилив я, блять, буду носить ее на руках до тех пор, пока она снова не сможет ходить самостоятельно.
Эмоционально, ментально и физически.
Мама приносит мне кофе, по вкусу напоминающий теплую воду со сливками, но я силой проглатываю его.
— Хочешь чего-нибудь поесть, милый? — спрашивает она.
Я качаю головой, затем говорю:
— Вам не обязательно оставаться.
— Мы будем ждать Алексея и Беллу, — отвечает папа.
Я бросаю взгляд на дядю Дмитрия и тетю Ариану. Они молчат.
— Спасибо за помощь, дядя Дмитрий.
Он кивает, крепче сжимая руку жены.
Дядя Алексей заходит в комнату ожидания и жестом приглашает меня следовать за ним. Как только мы оказываемся на улице, он говорит: — Мы остаемся на ночь у Марии. Нам двоим придется сменять друг друга, потому что я ни за что не смогу оторвать жену от нашей дочери.
— Я понимаю. — Мы мгновение смотрим друг на друга, пока я не качаю головой.
— Я знаю, сынок, — говорит мой крестный ... черт возьми, мой тесть. — Мы все пройдем через это ради Марии.
— Да.
Черты его лица искажены сердечной болью.
— Христос, Лука.
Не колеблясь, я заключаю его в объятия. Мы долго обнимаем друг друга, затем я обещаю: — Я тебя больше не подведу.
Отстраняясь, дядя Алексей отводит меня в отделение интенсивной терапии, затем говорит: — Третья койка справа.
— Я постараюсь сделать это быстро.
— Не торопись. Я собираюсь поговорить с Виктором и Дмитрием, чтобы ускорить поиск остальных ублюдков.
— Хорошо. — Я захожу в двери, и меня мгновенно бомбардируют звуки, издаваемые людьми, подключенными к системе жизнеобеспечения. Это так громко, что я удивляюсь, как здесь вообще кто-то может спать.
Мои глаза находят тетю Беллу, которая вытирает слезы со своих щек, затем я вижу свою жену.
