У меня немеют ноги, поэтому я выдвигаю табурет и сажусь за мраморный островок. Пару минут я наблюдаю за его работой, наслаждаясь тем, как он двигается.

— Ты можешь рассказать мне все.

На мгновение его взгляд скользит по моему лицу, прежде чем он поворачивается ко мне спиной, отстраняясь, как делал это всегда.

На этот раз мне гораздо обиднее, боль, распространяющаяся по моему сердцу, сильнее, чем от месячных.

Переизбыток эмоций тоже не помогает, потому что внезапный прилив слез грозит вырваться наружу.

Соскальзывая со стула, я поднимаюсь наверх, испугавшись, что сегодня действительно могу расплакаться, что со мной случается нечасто.

Я ставлю свою грелку на зарядку и иду в ванную. Покончив с делами, я мою руки. Мой взгляд привлекает вспышка красного, и, нахмурившись, я присаживаюсь на корточки у узкого мусорного ведра.

Это не моя кровь.

Я сжимаю пальцами туалетную бумагу, и когда поднимаю ее, из нее что-то выпадает. Металл звонко ударяется о кафель.

Иисус.

Я поднимаю пулю, от ее вида по телу пробегает ледяная волна страха.

О, Иисус.

Я вскакиваю и выбегаю из ванной. Я слетаю вниз по лестнице, и голова Луки поворачивается в мою сторону.

— Что случилось? — он спрашивает.

Я почти врезаюсь в него, мои глаза ищут рану.

— Куда в тебя стреляли? — Паника окутывает мой голос, когда я начинаю дергать его за свитер, стаскивая ткань вверх и через его голову.

— Я в порядке, — бормочет он, глядя на меня так, словно я сошла с ума.

Мой взгляд останавливается на белой повязке, обернутой вокруг его бицепса, и волна тошноты угрожает накатить.

— Господи, Лука, — я почти хнычу, мое сердце останавливается при мысли, что, если бы пуля прошла на пару дюймов правее, я могла бы потерять его.

Эта мысль разрывает почву у меня под ногами.

Конечно, я выросла в Братве, но ни в одного из мужчин, которых я люблю, никогда не стреляли.

Насколько я знаю.

Так осторожно, как только могу, я снимаю повязку дрожащими пальцами. Мои брови сводятся вместе, и я с трудом сглатываю от желания заплакать, когда вижу опухшую красную дыру, из которой все еще сочится кровь.

У меня вырывается сдавленный стон.

— Где аптечка первой помощи?

— В шкафу рядом с моими костюмами есть сумка. — Лука обхватывает правой рукой мой затылок, прежде чем я успеваю отвернуться от него. Он встречается со мной взглядом. — Дыши глубоко, amore mio¹¹. Я в порядке.

— Ты не в порядке! Я могла потерять тебя сегодня, — кричу я и, быстро теряя контроль над своими эмоциями, вырываюсь и бегу вверх по лестнице. Нахожу сумку там, где сказал Лука, и сжимаю ее в руках.

Успокойся. Твои родители готовили тебя к этому. Возьми себя в руки.

Когда я оборачиваюсь, Лука заходит в спальню, черты его лица напряжены от усталости.

— Сядь на кровать, — приказываю я, бросаясь к нему. Я кладу сумку на покрывало и, открыв ее, начинаю доставать из большой аптечки первой помощи бинты, антисептические салфетки и все остальное, что попадается под руку.

— Тебе нужно наложить швы, — выдыхаю я, мои эмоции накаляются. — Прошло много лет с тех пор, как моя мама показывала мне это.

В рамках моего обучения мои родители научили меня, как ухаживать за ранами, но ничто из этого не подготовило меня к этому.

— В сумке есть Дермабонд, — говорит Лука.

Когда он тянется к сумке, я отталкиваю его руку.

— Не двигайся. Я справлюсь. — Я делаю глубокие вдохи, чтобы успокоиться и позаботиться о ране моего мужчины. — Я справлюсь, — повторяю я.

— Остановись, Мария, — приказывает Лука.

Мои глаза устремляются к его лицу.

— Ты что, с ума сошел? У тебя идет кровь!

Лука встает и, обхватив меня правой рукой, прижимает к своей обнаженной груди. Тепло его дыхания касается моего уха.

— Успокойся, детка. Я в порядке. Это всего лишь рана.

Чувствуя жар и силу его тела, по мне пробегает сильная дрожь. Стоя в его крепких объятиях, я, наконец, испытываю шок. В Луку стреляли.

Я всегда думала, что мои люди непобедимы, что ничто не может их тронуть.

— Успокойся, — успокаивающе бормочет он. — Я в порядке.

Возьми себя в руки, Мария.

Я делаю глубокий вдох, наполняя легкие ароматом Луки.

Так-то лучше. А теперь, блять, позаботься о своем мужчине.

Я отстраняюсь и поднимаю на него глаза.

— Я в порядке. — Я иду в ванную и снова мою руки, затем приказываю. — Сядь.

Улыбка трогает уголок рта Луки, когда он подчиняется.

Я принимаюсь за работу, сосредоточившись на том, чтобы моя рука не дрожала, когда я промываю рану и наношу хирургический клей. Я слегка дую на нее и жду пару минут, чтобы убедиться, что я хорошо поработала.

Я слегка провожу пальцем вокруг раны, затем наматываю повязку на его бицепс. Чувствуя себя немного спокойнее теперь, когда огнестрельная рана больше не кровоточит, я облегченно вздыхаю.

Мои глаза останавливаются на лице Луки, только чтобы увидеть, как он наблюдает за мной с чертовски напряженным выражением, затемняющим его взгляд.

Чувствуя себя расстроенной, я говорю:

— Тебе следует немного отдохнуть.

Лука качает головой, берет меня за руку и притягивает ближе.

— Оседлай меня.

Моя бровь взлетает вверх.

— Что?

Его руки нащупывают мои бедра, и я оказываюсь у него на коленях. В шоке я встречаю его пылающие глаза, и он спрашивает: — Почему ты так сильно отреагировала на то, что в меня стреляли?

О черт.

Глава 18

ЛУКА

В ее глазах вспыхивает паника, и она быстро опускает взгляд на мою обнаженную грудь, которую, кажется, замечает только сейчас, видя, как приоткрываются ее губы, а на лице появилось удивление.

— Мария, — говорю я, чтобы вернуть ее внимание к заданному мной вопросу. — Почему ты так бурно отреагировала?

Ее язык высовывается, чтобы облизать губы, и она бросает взгляд на окровавленные салфетки рядом со мной.

— У меня всегда эмоциональный беспорядок во время месячных.

Разочарование сжимается у меня в груди, потому что она скрывает настоящую причину. Поднимая руку к ее подбородку, я заставляю ее посмотреть мне в глаза.

Чувствуя себя неловко от разговора, она ерзает у меня на коленях. В тот момент, когда ее киска трется о мой член, я твердею.

Мария, очевидно, чувствует это, потому что начинает моргать быстрее, а румянец ползет вверх по ее шее.

Господи, я впервые вижу, как она краснеет, и от этого становлюсь только жестче.

После такого утра я устал, и, честно говоря, терпение мое на исходе.

— Скажи мне правду.

Она качает головой.

— Я сказала.

К черту ее упрямство и гордыню.

И к черту мою.

— Тебе не все равно, — констатирую очевидное.

На ее лбу появляется морщинка.

— Конечно. Я не бессердечная сука, Лука.

Я завожу руку ей за голову, мои пальцы запутываются в ее волосах. Притягивая ее ближе, пока наше дыхание не смешивается, мои глаза удерживают ее в плену.

К черту это. Если мы не можем признаться друг другу в наших истинных чувствах, я, блять, покажу ей, что она значит для меня.

Я собственнически заявляю права на ее рот в требовательном поцелуе, желая, чтобы она уступила любви, которую испытывает ко мне. Мой язык набрасывается на ее язык, мои зубы прикусывают ее нижнюю губу, пока она не становится пухлой.

Мария издает стон, и я поглощаю этот звук, в то время как мое сердцебиение ускоряется, пока оно не начинает колотиться в груди. Я отпускаю ее волосы и, обхватив ее здоровой рукой, поднимаю ее, поворачиваю и толкаю на кровать.

Не обращая внимания на боль в левой руке, я сбрасываю с одеяла сумку первой помощи и все остальное и ползу к Марии. Когда я смотрю на нее сверху вниз, желание в ее глазах посылает прямую волну в мой твердый член.

— Господи, знала бы ты, что ты со мной делаешь, — бормочу я, прежде чем снова завладеть ее ртом.