Тем не менее, семья Итилмира пусть и сохранила дом, но потеряла многие другие богатства. Встарь она владела множеством коней добрых, а весь род Хванира мог выставить сто всадников. Теперь общины забрали коней боевых и стали использовать их в качестве путевых. Однако у многих селян эти кони без должного ухода вскоре исхудали и стали не годны не только к бою, но и к путешествиям. Да и путешествовать-то эти селяне не путешествовали, если не считать поездки в деревни окрестные, которые и до этого были возможны на общинных телегах и их собственной скотине. Зачем старосты забрали коней у знатных родов, было непонятно даже им самим. «Пусть не жируют эти богатеи!» – отнекивались они.
Благо Итилмиру и его дяде позволили оставить себе двух добрых коней на выбор. Итилмир выбрал себе вороного скакуна, чёрного, как крили ворона, с длинной гривой, пышной, как баранье руно. Этот конь отличался от прочих тем, что во лбу у него был словно бы светлый месяц – белое пятно в форме растущей луны. За это он и получил своё имя – Месяц. Скакун этот был очень умён, о чём говорили его глаза, и он никогда не упускал мгновения понаблюдать за своим хозяином или за чем-нибудь ещё. Дядя Ольбенир же взял себе белую лошадь со звездой во лбу, имя которой было Солнце. И Месяц, и Солнце были представителями княжеской породы, выведенной ещё при старых государях Ариха.
Но кроме коней общины забрали в свою собственность овец и пастушьих собак, оставив Итилмиру лишь четверть прежнего поголовья домашней скотины. Эти овцы стали единственным достоянием молодого горца, не считая, разумеется, его дома. Ушли от своего хозяина также многие пастухи. Лишь трое верных старым обычаям пастырей остались со своим господином. Они только и успевали, что следить за овцами, а помогал им в том верный пёс Ферир старой породы, рыжий, как лис, и лохматый, как баран. Что забавно, он был толст, и когда ходил, казалось, что это катится шар, а не идёт пёс. Ещё щенком Ферира подарила сыну мать. Тогда Итилмиру было всего пятнадцать, и он души не чаял в своём питомце. Казалось, что Ферир понимал всё, как самый настоящий человек. Такому питомцу сразу досталась работа пастушьей собаки, гонявшей стада своего заботливого хозяина. Теперь и сам хозяин, бывало, присоединялся к своему псу, выполняя работу пастуха, когда трое верных пастырей не справлялись со своим делом.
Сказать правду, Итилмир сильно радел о своих овцах: он грезил, что благодаря им станет богаче, сберёт дружину хоробрую и прогонит карлов, да поставит на место зарвавшихся общинных старост. Время шло, овцы множились и жирели, от них не отставал и Ферир, тоже набиравший вес, и все были довольны жизнью, ибо казалось, что богатство уже близко, а вслед за ним и исполнение желаний. Но вскоре юношеские грёзы затмились новым горем. Когда Итилмиру уже стукнуло двадцать, мать умерла от удара – как видно, сердце Ольбеды, истерзанное многими потерями и лишениям, не выдержало. Сын с достоинством принял горечь этой утраты. Он не утратил разума и чистоты рассудка и не роптал на небеса и вышних богов за то, что отпустили его матери недолгий срок. Не стал Итилмир впадать и в ярость. Он пребывал в тихой печали, которая, несмотря на свою неочевидность, была очень глубока. И, казалось, именно в её глубине Итилмир стал видеть вещи более ясно.
Невзирая на запреты карлов и недовольство общинных старост, Итилмир и его дядя Ольбенир предали тело умершей огню по старому арихейскому обычаю, собрав на похоронах и поминках почти всех членов рода Хванира и многих других горцев. Но яства на том застолье были не слишком богаты, а напитки не так вкусны.
– В прежние времена, – сказал тогда Итилмир своим родичам, – когда знатных семейств было больше и они были сплочённее; когда горцы были свободны, род Хванира и моя семья были богаты и ни в чём себе не отказывали: ни в жареных вепрях, ни в медах сладких, ни даже в зелёных винах. Но те времена ушли, сгинули тенями в дубровах, замолкли отзвуками в горных теснинах и не видать их боле… Вкусите эти яства и напитки как прежние и не помышляйте о лучшем, если ваши взоры устремлены на благо только ваших семей и только ваших детей, а не на благо всего нашего народа!
Крода погребальная и речи Итилмира возбудили завистников, включая коварного Брадо, и они с новой силой принялись плести свои козни против славного семейства.
В ту пору многие выжившие в боях ветераны, а вместе с ними и подраставшие удальцы уже копили желание освободиться, выгнав ненавистных завоевателей. Их символом стали прекрасные синие цветы, именовавшиеся царскими глазками. Их они носили на одежде, и с каждым годом таких людей становилось всё больше. Они называли себя Возрождёнными и косо смотрели на всяческие заимствования у народа карлов, начиная с новых, резавших ухо словечек. Возрождённые обращались к своей древней вере, внимание к которой к тому времени уменьшилось, и почитали богов старого Ариха во главе со Сварговитом. Казалось, что это пробуждение сулит великое будущее.
После похорон матери Итилмира Возрождённые приметили молодого потомка Хванира, и через несколько дней пять человек пришли к нему в гости. В их числе был и Хоробрит, друг детства Итилмира.
– Здравия, благородный сын дома Хванира! – промолвил он, едва Итилмир открыл дверь и заметил пятерых человек с царскими глазками на одежде.
– И тебе привет, Хоробрит! – ответил Итилмир. – Заходи почаще. Сейчас у нас редко бывают гости, а тут сразу пятеро – вот так удача! Проходите.
– Да! – покачал головой Хоробрит и вошёл в дом вместе с товарищами. – Белеора ты знаешь не хуже моего, также со мной пришли Келармир, Иллиор и Всехвалир. Все трое – из рода Финруса.
Итилмир пожал всем руки и принялся накрывать на стол. Раньше этим занялись бы слуги ловкие, но теперь приходилось делать всё самому – подопечные едва успевали следить за овцами. Однако вскоре стол дубовый был накрыт белоснежной скатертью и на нём были расставлены расписные тарелки с яствами: немного баранины, овощей разного вида, яблок наливных, спелых ягод и прочих даров горных долин. Не забыл Итилмир и о стоялом вине, пару бутылок которого принёс из своего погреба глубокого. Это было добротное старое вино, какое пивали ещё арихейские князья.
Гости присели за стол, и Хоробрит воскликнул зычно:
– Слава Сварговиту и всем богам, что ниспослали нам эту обильную пищу! И слава роду Хванира, чьи потомки по сию пору чтят священные обычаи гостеприимства!
– Слава! – повторили остальные четверо спутников Хоробрита в один голос.
После этого они принялись вкушать яства, нахваливать спелые яблоки и вкусную баранину, запивая всё это крепким вином. Когда все наелись досыта и напились всласть, Хоробрит промолвил:
– Ты произнёс славную речь на похоронах, Итилмир! И похороны провёл по старому обряду, а это многого стоит: косых взглядов со стороны карлов и прямых с нашей стороны.
– С нашей стороны? – спросил Итилмир. – Неужто уже появилось что-то, что можно подразумевать под этими словами помимо нашего народа?
– Да, появилось, – продолжал Хоробрит. – На нашей стороне уже треть знатных родов и чуть меньше простого люда. Но и простой люд пробуждается, видя, как мы стремимся возродить былое величие нашего народа. Потому и величаем мы себя Возрождёнными. Недавно к нам присоединились жрецы нашей веры. Вчера мы принесли жертвы богам, и знаешь, вместе с пламенем жертвенным, трепыхавшимся на прохладном ветру, в наших сердцах с новой силой зажглась надежда. Эта же надежда, я вижу, пылает и в твоём сердце.
Итилмир даже несколько удивился, что столь внезапно он оказался поставлен перед тем вопросом, на который сам давно ответил. Он даже протрезвел от этого. Конечно, он жаждал возрождения своего народа, презирал власть карлов, но ему и в голову не приходило, что братство, которое он сам помышлял основать в будущем, уже существует. Это было даже несколько досадно, но в то же время словно сняло с его плеч груз тяжкий, ибо теперь ему не придётся брать на себя всю ответственность без раздела. Ведь кто-то уже основал целое движение и даже назвал его «Возрождённые».
