Раненый кабан, увидев своего врага, может вскочить и кинуться на него. Что их кабан и сделал! Он вскочил и понесся на Савву, а тот от растерянности застыл столбом. Вадим сзади кричал Савве: « Отойди, я выстрелю».

Сергей среагировал. Он в прыжке, чудом, успел выдернуть Морозова из под клыков секача. Но тот все же, вспорол Савве ногу клыком по касательной, и понесся на Вадима. Вадим выстрелял в упор, но кабан сшиб его и промчался по нему, ничего не видя от боли. Секач пробежал ещё какое-то расстояние и замертво упал.

Горе охотникам было не до кабана. Вадим с трудом дышал, а у Саввы из ноги хлестала кровь.

Коля зашивал бедро городскому недотепе.

— Эх, паря, не надо было тебя с собой брать, хромать долго будешь, хороший кусок мяса у тебя выдран.

Морозов молчал, был бледен, боли он не чувствовал, укол свое дело сделал, но пережитый стресс сказался. Вадим, перевязанный, обколотый обезболивающим, спал. Максим бегом отправился обратно к кордону за машиной и вызвать вертолет, а Сергей, потрошил кабана, не пропадать же добру.

Раненых надо было доставить в больницу, Вадим мог не выдержать дороги. Неподалеку было поле, есть, где приземлиться. На кордоне имелась рация. Максим вызвал вертолет, обещали прислать в течение часа и на машине поехал к месту неудачной охоты.

Вертолет прилетел раньше обещанного времени, раненых разместили, Коля пилотам вручил заднюю кабанью ногу и те улетели.

Сергей, Максим и Коля вернулись на кордон, занялись приготовлением ужина. Ехать в больницу решили с утра. Они сделали все, что могли, теперь оставалось только ждать.

За ужином Сергей заметил:

— Не надо было ехать, не пускала тайга.

— Что уж теперь! Обошлось.

— Коля, с нами поедешь?

— Нет, нечего пока мне там делать. В октябре к тебе на заимку приеду, с женой твоей знакомиться.

— Если….

— Никаких, если. В октябре жди.

— Бывай, Шаман.

Сергей был на удивление многословен. Всю дорогу до больницы в Тюмени он разговаривал, что-то рассказывал, рассуждал. Максим его не перебивал, с другом редко такое случалось, когда волновался.

— Как жене про Морозова скажешь?

— Никак. Она уехала в Питер.

— Вещи собирать? И правильно! Женщины без всяких финтифлюшек прожить не могут. Моя Настена, как пойдет за покупками, так что-нибудь тащит. Спрашиваю, вот зачем тебе эта картинка? На рисунке нарисован черный котенок ночью и луна светит. Как будто ребенок рисовал. В рамочке рисунок. «Лунный кот» называется. Куда ты это вешать будешь, спрашиваю. На какую стену? В туалете, говорит. Зачем? А чтобы вошел и посмотрел и радовался. Вот чему радоваться в туалете? Можешь ты понять женщин? Туалет, он и есть туалет. Теперь картинка и висит.

— Смотришь? Радуешься? — посмеялся Максим.

— Я туда не за радостью хожу. А чего Венера-то сейчас поехала? Подождала бы тебя, вместе и съездили бы.

— Я её отпустил. Дал свободу.

— Какую такую свободу, олух! — Сергей подпрыгнул даже. — Она у тебя и так как кошка, гуляет сама по себе. Делает что хочет! Тебе её к дому надо приучать, а он ей свободу! Фильмов насмотрелся? Ты же выгнал её по сути!

— Не гнал я её!

— Но и не приголубил! Она и так-то тебя боится, а ты ещё и это выдумал.

— Венера меня боится?

— Может не тебя, а своих чувств к тебе. Когда вы рядом, от вас искры летят. Она не Юлька–соплячка, чтобы открыто показывать себя, взрослая, скрытная. Да и пережила столько, не доверяет пока никому. Она боится навязываться, вот и все. Сам знаешь, что с ней было, да ещё эти подонки, что у алтаря бросали. Свободу он дал! Кому она нужна, эта свобода? Девка на тебя надышаться не может, а ты!

— Не трави душу! Как приедем, так за ней помчусь.

— Ага! «На траве лежат дрова, а на них мочало, наша песня хорошо, начинай сначала»! Опять карусель затеваешь? Она оттуда, ты туда! Так весь век и прокрутитесь. Дома сиди, жди. Вот скажи, ты ей хоть ромашку одну подарил?

— Нет, — угрюмо ответил Максим.

— А колечко на пальчик одел? Уважаю я тебя, Скиталец, но ты точно дурак дураком!

— Да понял я все, понял! Хватит уже.

— Ну, хватит, так хватит. Вот помню….

— Серый!

— Да я об охоте! Года три прошло, помнишь, на лося ходили?

Максим и Сергей сидели возле реанимации, ждали врача. Рядом с ними в кресле каталке крутился Савва, бедро ему зашили, работу Коли хвалили. Теперь шрам будет. Шов уродовал ногу, сейчас не видно под бинтами. Вадим пострадал серьезно, разорвана селезенка и сломано несколько ребер.

— Вот и не верь знакам. Два раза препятствия были, двое и пострадали, — проворчал Сергей.

Максим молчал. У него отчего-то такая тоска в сердце появилась, такая тянущая боль в душе, что хотелось поднять голову и завыть. Это не из-за Вадима, он знал точно. Это из-за жены. Что с ней? Трубка выключена.

Морозов тоже испытывал тоску, необъяснимую, вытягивающую душу. И не мог от этого чувства избавиться. Такого с ним не бывало, и Савва, не выдержал, подъехал в кресле к посту медсестры и попросил снотворного, ссылаясь на боль. Лучше забыться сном, чем чувствовать, словно кто-то умирает, а ты не можешь помочь.

Доктор сказал, что Вадим стабилен, и они могут ехать домой.

Обратную дорогу в город молчали.

Максим вошел в квартиру. Дом был пуст.

В вазе стоял, как упрек ему, увядший букет цветов, что Венера купила сама себе. Он с замиранием в сердце открыл шкаф. Документы. Подписанные им, так и остались лежать на месте. Рядом, в прозрачном файле лежало их свидетельство о браке.

Он облегченно вздохнул, взял эти проклятые бумаги. Они не давали спать последние четыре ночи, хотел сначала сжечь в раковине, но потом передумал. Он, словно исполняя ритуал, размеренно рвал их на мелкие кусочки и складывал в широкую миску. Венера вернется, и они вместе сожгут это недоразумение.

Она снова не могла дышать. И не только она.

Запищало, запиликало, раздался топот ног.

— Что, родненькая? Тяжело тебе? Знаю, знаю. Очнулась! Наконец-то! Терпи, сейчас вытащим трубку. Выдохни!

— Васька, — прохрипела девушка.

— Какой Васька? Нет здесь никакого Васьки. Родители твои по очереди дежурят, друзья приезжают, одолели все. Пить тебе нельзя. Губы смочу и «утку» поставлю, все, теперь на поправку пойдешь! Ох, и напугала ты всех, день и ночь ждали, куда соберешься, туда или здесь останешься. Сестрички все тебе сделают. Ты оказывается героиня. Такого зубра разоблачила.

Пожилой мужчина ходил возле Венеры, говорил с ней. Какие-то лекарства вводил в раствор, который подавался по капельнице в руку. И говорил, говорил, говорил.

— Приснилось что-то? Тебе теперь только спать, да поправляться.

Он уже ушел, а девушка все старалась вдохнуть полной грудью, старалась, у нее не получалось и это огорчало ее, потому что Васька тонул, его надо было спасать и она боялась, что не спасла.

Она боролась со сном, но сон был не сам по себе, а от лекарств, поэтому она проиграла и уснула. И не знала, спасла ли Ваську и кто это такой.

Мужчина вышел из отделения реанимации, ее родители сидели как привязанные, не отлучались. И с ними была девочка калека. Всегда.

Врач подошел к ним, утешил, сказал, что очнулась, состояние стабильно тяжелое.

Дочь их на поправку пойдет теперь, шли бы домой, все равно не пустят в реанимацию, нечего и сидеть, а как переведут, так и пустят к ней, хотя у них строго, все же, роддом, а не просто хирургия.

И спросил, а что за Васька у вас есть? Что не приходит?

— Нет у нас никого знакомого с таким именем.

— Значит приснилось. Идите. Теперь только звоните, нечего тут делать.

Софья Дмитриевна отправила мужа и Любочку домой.

— Я заеду к Надежде и в агентство зайду, может, наконец, дозвонились до Саввы или он звонил. Вот как такое, возможно, что не отвечает, в тайге сгинули? И Максим ничего не знает.

— Иди Софушка, я Любочку покормлю.

Данила Ильич повел девочку к машине, а жена пошла в метро.