За время пребывания Веры в больнице дважды шел дождь, люди радовались, что урожай будет хорошим. Оказывается, у всех имелись огороды, и было в порядке вещёй, что после дежурства люди занимались грядками. Для столичной барышни и это оказалось в новинку. Дитя асфальта, она смутно представляла себе, зачем горбатиться на участках, выращивать овощи, когда все то же самое продается в магазинах. Впрочем, раньше ей и в голову не приходило задумываться о таких вещах.

Ей больше, благодарение богу, не докучали вопросами.

Она познакомилась в палате с соседкой, Алевтиной. У той удалили желчный пузырь. К Алевтине приезжали три дочери с мужьями, две тетушки, совсем старушки, супруг, какие-то ещё родственники, и все несли продукты, словно они тут голодали.

Еду что приносили Алевтине, приходилось съедать Вере. Обратно не отправишь, обидятся, говорила соседка по палате. Девушка впервые попробовала шаньги, и поскольку у Али была строгая диета, сердобольные родственники несли то, что, по их мнению, не повредит. Пельмени приносили горячие, но капустные, называли китайскими.

— Это от китайцев переняли? — осведомилась Вера, ей они весьма пришлись по вкусу.

— От каких китайцев! — засмеялась Аля, — где китайцы, а где мы! Нет, у нас считается, если мясо не может себе позволить кто-то, значит неимущий, как китаец.

Девушка поначалу стеснялась, но Аля её отчитала, не война, никого она не объест и неужто не попотчевала бы Алю, довестись ситуация наоборот? А выздоравливать нужно. Позже Алевтину выписали. Она строго наказала обязательно приехать к ней, оставила адрес, и Вера в палате осталась одна. Искренность и доброта чужих людей, простота нравов, откровенность в высказываниях на те или иные вещи поразили девушку. Долго ещё после отъезда Алевтины она вспоминала о своей новой знакомой, смешливой дородной женщине. И улыбалась, вспомнив, как сокрушалась Алевтина Егоровна, выслушав рекомендации докторов.

— Как же я жить теперь стану? Все запретили! С голоду помру! Каши! Постное! А как же шашлычок? А жаркое из свинины? А селёдочка, украшенная колечками лука под водочку? Нет, Вера, не дождутся они от меня подобной жертвы!

— Но вам может сделаться нехорошо, — обеспокоилась девушка.

— Да знаю я! — с досадой махнула рукой соседка, — оттого и печалюсь. Одна радость сейчас, заново похудею, буду ладной, как в молодости. Знаешь, я, какая была? Полсела парней за мной ухлёстывало, а предпочла себе рыжего. У тебя жених-то есть?

— Не помню.

— А ты не усердствуй! Само припомнится!

На самом деле, Вера почти сразу, как проснулась, вспомнила все, что было до операции.

Кто поверит, что ехала она на собственную свадьбу?

Больница была небольшой, персонал и пациенты знали о загадочной больной, все живо интересовались, что с ней произошло, обсуждали удивительное появление, и она решила, что потеря памяти, это удобно. Можно не говорить правду, прикрываясь амнезией.

Никаких объяснений, никаких выяснений, кто ждал её в городе, никаких расследований, почему её сбила машина. Все сочувствовали, качали головой, похлопывали по плечу, утешали. Деньги, мобильный и документы были в потерянной сумочке. Скореё всего, та так и лежит на дне канавы, наивно полагала Вера.

Лечащий врач, добродушный пожилой мужчина с красноватым носом, похвалил её, Вера быстро шла на поправку, и за то, что предусмотрительная барышня оказалась.

— Мы из твоих денежных запасов взяли несколько купюр, купили отличное лекарство. А кто это тебя научил таким премудростям?

— Каким премудростям?

— Запас денег делать и прятать в белье, а главное, группу крови указывать.

— Моя бабушка. Она в войну сестрой милосердия была, вот и сообщила, что нужно обязательно группу крови где-то написать, все в жизни может произойти, — сболтнула Вера с гордостью. После осознала, что при её ложной амнезии необычно помнить подобные частности, но доктор, к счастью, не проявил заинтересованности.

— Поклон ей, коли, жива, здорова, очень помогло при оказании помощи. Все бы так делали. Вещи твои в негодность пришли. Денежек хватит и на одежду. Дней через пять выпишем, если показатели не ухудшатся. С Татьяной Васильевной поговори, она поможет, на первое время устроит.

Вера, девушка, продвинутая по нынешним временам, в дорогу предпочитала собираться по старинке, с запасом. К бюстгальтеру пришила кармашек, в котором спрятала несколько купюр в долларах и записку с группой крови. Вот и пригодилось.

Ей сняли швы и готовили к выписке.

Татьяна Васильевна Соболева, медсестра, про которую говорил врач, всю жизнь работала в хирургии. У неё недавно умер муж, в доме осталась одна, места было много, поэтому и пригласила потеряшку к себе пожить, пока та все не вспомнит.

Она же купила босоножки, платье и пиджачок. Платье бледно-розового цвета, оказалось на два размера больше, пиджак пришелся впору, был он с большими карманами, цвет фиолетовый и белые босоножки на низком каблучке.

Ох, грехи наши тяжкие!

Вера бы не посмотрела в сторону таких вещёй, при её любви одеваться с шиком. На голову пришлось надеть белую косынку, тетя Ната одолжила из своих стратегических запасов. С тем безобразием, что творилось на немытой голове бывшей пациентки, выходить на улицу было стыдно.

— За комнату немного с тебя возьму, завтра выписывают, вместе и пойдем, как смену сдам. Так и не вспомнила, кто ты?

— Нет. Имя только и помню.

— Ну и то хорошо! Готова? Не ахти, конечно, да кто на тебя глядеть станет? Ты словно цыпленок местной фабрики. Они худые да синие на прилавках лежат, вот и ты так выглядишь. Ничего, молодая, оклемаешься.

Они вышли из ворот больницы, и неторопливо отправились домой к Соболевой. Слева от больницы располагалось кладбище. Удобно больничку построили предки.

Татьяна Васильевна вела их тихими небольшими улочками с деревянными заборами выше человеческого роста и большими воротами перед домами.

Они обходили лужи, иногда переходили на другую сторону улицы, если видели лежащую у ворот собаку. Вера уже ходила уверенно, не хваталась каждую минуту за бок, как было вначале.

По улицам проезжали трехколесные мотоциклы с колясками, легковые автомобили, в основном отечественного производства. Ехали водители не быстро, но и не медленно.

Иногда у открытых распахнутых ворот мужчины копались в своих железных конях, разложив инструмент на земле.

Вера с любопытством заглядывала в такие дворы, чаще всего в них было все аккуратно убрано, бегали собаки на цепи или сидели в вольерах, дома были большие, там же виднелись и грядки. Все было основательным, надежным и натуральным, что ли.

Некоторые встречающиеся здоровались с Татьяной Васильевной, но не останавливались, шли по своим делам.

Город, которого Вера ещё не увидела, казалось, отдалялся, уходил от неё в другую сторону.

— Я живу на озере, район наш старый, окраина города, — говорила Соболева.

— А в озере купаться можно? — заинтересовалась девушка.

— Нет там никакого озера. Засыпали давно. Площадь теперь, автобусы разворачиваются.

— Как жаль.

— Нисколько! Нам и реки хватает. Весной вода разливается до середины старого города, люди на лодках добираются из дома. Теперь у нас старики одни остались, дома, как дачи используют. Молодежь ближе к заводам селиться, там же и поселок «царское село» местные богачи построили. Оклемаешься немного, на реку сходим. Поплаваем. Плавать-то умеёшь?

— Умею. Большое строительство у вас?

— Какое там! У кого деньги есть, тот и строит.

— Людям работу дают?

— А толку что? Авансы дают, а расчет не делают. Сами жируют. Закон вышел, что зарплату нельзя задерживать, но им закон не указ. Моему племяннику за семь месяцев задержали, и не уйдешь, работы больше нет.

— Как же так? Что же за хозяева такие?

— Есть тут одни, говорить не хочу! А вот и дом мой. Ты не пугайся, у меня собака, без неё здесь нельзя, мало ли кто пожалует. Заходи.

Деревянный дом двумя окнами глядел на улицу. Они вошли в закрытый от прохожих, как и у всех тут, большими воротами, двор. Во дворе был устроен деревянный тротуар, доски широченные, чистые, слева за невысоким заборчиком, вдоль которого росли кусты малины и крыжовника, виднелись грядки. Тротуар тянулся, огибая дом, дальше, вглубь.