Генерал-майор Новиков ввел статского советника Лыкова к командиру Двадцать второго корпуса барону фон ден Бринкену.

– Здравствуйте, Алексей Николаевич, рад с вами познакомиться. Слышал хорошие отзывы от генерала Таубе и полковника Свечина. Зовите меня Александр Фридрихович.

– Благодарю.

– Павел Максимович, – командир кивнул на своего начальника штаба, – сообщил мне новость крайне, прямо скажем, невеселую. О том, что в штабе корпуса есть предатель.

– Или ротозей, – поправил начальство Новиков.

– Или ротозей, что было бы много лучше, – согласился генерал-лейтенант. – На столе активиста лежали выписки из совершенно секретной программы усиления армии накануне войны. Государь ее еще не утвердил, а шпионы уже в курсе! Безобразие.

Сыщик слушал молча, дожидаясь, когда барон перейдет к делу.

Фон ден Бринкен продолжил:

– Штат офицеров штаба невелик, их можно всех перебрать. Но офицерская честь! У меня нет ни права, ни желания задевать ее. Как так – подвергнуть всех подозрению из-за одного негодяя? Признаюсь, я в затруднении. Собственные контрразведчики куда-то все подевались. Начальник КРО капитан Левашов уехал в Петербург и ожидается нескоро. Насников вечно в разъездах, да он и не наш, а командированный из ГУГШ. Подполковник Казанцев выказывает отличные служебные качества, однако он еще недостаточно опытен в охоте за шпионами. Помогите нам.

– В чем именно, Александр Фридрихович?

– Прощупайте моих офицеров на предмет нечестности. Тайно, без огласки. Мы поможем, покажем документы, создадим условия. А с вас опыт и особый сыщицкий нюх. Согласны? Вы хоть и не военный, но давний друг армии. Виктор Рейнгольдович такое про вас рассказал…

Статский советник почтительно ответил:

– Я готов, но мне действительно понадобится помощь. В первую очередь от Павла Максимовича.

– В вашем распоряжении, – уверил его Новиков.

Лыков встал:

– Тогда не будем терять время и начнем.

Они вышли от командира корпуса и вернулись в кабинет начальника штаба.

– С чего начнем-то? – энергично спросил генерал-майор.

– Составим списки тех, кто имел доступ к программе. Вряд ли таких окажется много.

Новиков задумался:

– Когда программа обсуждалась, ее видели и работали с ней лишь несколько офицеров. Но вы должны понимать, что документ не лежал исключительно в моем несгораемом шкафе. Так сказать, безвылазно. Его читали артиллеристы: начальник корпусной артиллерии генерал-лейтенант Головачев и командир Двадцать второго мортирного дивизиона полковник Куртц.

– Для этого им выдавали проект программы на руки? – уточнил сыщик.

– Конечно. Не мог же я сказать Головачеву: сиди здесь и изучай в моем присутствии. Так не делается между товарищами.

– Понятно, – Алексей Николаевич вздохнул. – Круг подозреваемых расширяется. А мортирный дивизион? Где он квартирует?

– Далеко, в Нюстаде.

– Бумаги как туда отсылали?

– Вестовым.

Сыщик и штабист принялись обсуждать возможные действия. Необходимо было опросить и Головачева, и Куртца, как именно они работали с присланным им секретным документом. Запирали в стол или тот валялся на виду у всех и в общем доступе? Кто из офицеров или писарей мог его видеть и сделать из документа выписки? Осведомитель Лииканен утверждал, что его шефу по «Союзу свободы» документ передал Эско Риекки, активист из числа студентов. Риекки установил контакт с офицером из какого-то штаба… Что за штаб? Может быть, того самого мортирного дивизиона? И точно ли офицер, а не писарь?

Вопросов было много, один неприятней другого. Придется вызвать пушкарей и огорошить их. Кто из подчиненных не вызывает доверия? Даже так: кто из них способен на предательство? То-то пушкари обрадуются. Честь офицера неизбежно будет задета, деваться некуда. Следует пройти сложным фарватером: беречь достоинство людей и при этом вскрыть их подноготную.

– Еще нам понадобится Марченко, – заявил сыщик.

– Григорий Александрович? А он тут зачем?

– Не он сам, а его связи с финскими банкирами.

– Понятно… – протянул генерал. – Пусть отыщет нам изменника по вкладам в банке, так?

– Да. Шпионы щедро платят. Только что мы поймали писарька из пограничной стражи. Тысячу рублей золотом огреб. А за такую важную военную тайну, как «Большая программа по усилению армии», немцы дадут много. Куда девать полученные деньги? Или положить здесь в банк, например на имя жены. Или послать в Россию. Значит, надо еще посмотреть крупные денежные переводы от офицеров за последние полгода. И третий способ – купить недвижимость. И не факт, что в Гельсингфорсе, а не в Воронеже.

Павел Максимович не стал терять время и телефонировал приятелю. Марченко быстро приехал, так же быстро уловил суть дела и начал размышлять вслух:

– Дайте мне списки офицеров и членов их семей. Включая тех, кто проживает не здесь, а в России. Тогда понадобится указать, где именно. Вклады в финляндских банках я проверю сам. Недвижимость… Хм… Попытаюсь. На бирже еще могут играть… В Гельсингфорсе сумею, а вот в других городах будет сложнее. А кто пошлет запросы по империи?

– Департамент полиции, – тут же ответил статский советник. – Нам ответят скорее.

Новиков только успевал записывать. Сыщик наконец решил спросить его в лоб:

– Павел Максимович! Вы лично никого не подозреваете? Скажите честно. Забудьте про честь офицера. Иначе мы предателя не поймаем.

– Как же я могу забыть про честь? – возмутился генерал. – У меня в штабе сорок человек. Один из них, возможно, предатель. Хотя надеюсь, что ротозей. Но остальные тридцать девять офицеров – честные служаки. Вы там в своей полиции, Алексей Николаевич, привыкли иметь дело с отбросами. Уж извините… Очерствели сердцем, пропитались известным цинизмом… Не обидно говорю?

– Валяйте. Чего там – так и есть.

– Вот! А тут русские офицеры. Мне с ними служить. Как я посмотрю в глаза своим товарищам по оружию, если перед этим рылся в их исподнем?

Сыщик дал штабисту выговориться и повторил:

– Кого подозреваете? Вспоминайте. Может, кто проявлял неуместное любопытство или сорил деньгами не по чину. Или просто неприятного поведения, будто с гнильцой человек.

Новиков долго молчал, с тоской глядя в окно, потом покачал головой:

– Никого. Никого я не подозреваю.

Пришлось Марченко и Лыкову делать всю грязную работу самим.

Сорок офицеров – сорок формуляров. Питерец начал с их изучения. Между сухих строк официального документа можно найти немало интересного. Как и по всей русской армии (и не только армии), чуть не половина людей оказались прикомандированными от других частей. Штаты маленькие, а дел полно.

Троих таких временно причисленных Алексей Николаевич быстро вычеркнул. Это были поручики, готовящиеся к поступлению в Академию Генерального штаба. Им не до шпионажа! Зубрят с утра до вечера, в штаб приходят, только чтобы получить жалованье.

Еще несколько человек он забраковал по другим причинам. Они не имели отношения к глубокой штабной работе, а занимались далекими от нее вопросами. Интендантское ведомство, медицинское, оружейное, кадровый учет, топографическая служба, офицерский суд, хозяйственные сферы… Штаты штаба корпуса по всей армии только что усилили командой связи. Начальника телефонистов сыщик тоже вычеркнул.

Основное внимание он уделил ближайшим сотрудникам Новикова – старшему адъютанту по оперативным вопросам капитану Носовичу и просто адъютанту штабс-капитану Бетафуро. Они из кабинета начальника штаба не вылезали. И занимались важными вещами: дислокация, обучение войск, состояние материальной части, вопросы мобилизации, боевое расписание на случай войны. Именно эти двое по роду службы имели доступ к «Большой программе…».

Алексей Николаевич изучил их формуляры и отметил кое-что интересное. Носович родился и вырос в Риге, а это самый немецкий город в империи. Поэтому он окончил немецкую гимназию, в совершенстве владел языком, отучился один год в Гейдельбергском университете. Родственники – мать, сестра и младший брат – и сейчас живут там. Хорошо бы проверить, не вышла ли сестра замуж за тевтона с темным прошлым. И не покупала ли мамаша поместье на Рижском взморье за большие деньги.