И Казанцев зачитал вслух донесение агента. Тот сообщал по команде, что завербовал сверхсрочнослужащего писаря штаба Финляндской пограничной охраны. Тот готов сообщить расписание пикетов, включая секретные. А также штаты всех отрядов, формуляры их командиров и сводку вооружения. Просит за это тысячу рублей золотом. Встреча с писарем назначена на 9 октября в восемь часов вечера в «усадьбе священника».
– Девятое октября завтра! – возбудился сыщик. – А что такое «усадьба священника»?
– Так гельсингфорцы называют доходный дом купца Чернышова на Елизаветинской, двадцать девять. Комнаты внаем. Доход поступает в пользу православного прихода. Внутри имеется домовая церковь, обозначенная снаружи куполом-луковицей, отсюда и название. Вот хитрые черти! Знают, что в таком месте мы шпионов искать не станем.
– Дмитрий Леонидович, идемте к полковнику Еремину, – предложил питерец. – Времени осталось мало, штаты контрразведывательного отделения ограничены, Насников уехал… Нужна помощь жандармов.
– Я должен получить на это разрешение генерала Новикова.
– Айда к нему вместе.
Генерал-майор выслушал доклад Казанцева, комментарий сыщика и телефонировал в жандармское управление. Согласие было получено. Сыщик и контрразведчик отправились на Рихардскую улицу[46], где состоялось представительное совещание. Кроме статского советника и Казанцева, в нем приняли участие сам Еремин, его помощник подполковник Чуйкевич и начальник контрразведывательного отделения Свеаборгской крепости полковник Николаев.
Среди этих чинов самым полезным оказался именно Дмитрий Леонидович. Он знал город, его жителей и их привычки лучше всех остальных, вместе взятых. И заявил:
– Доходный дом Чернышова очень трудно филировать, тем более вечером. Там восемь входов. И три сотни комнат внаем. Где именно состоится встреча вербовщика с предателем, мы не знаем. Имеет ли жандармское управление достаточное количество наблюдательных агентов для контроля?
– Не имеет, – лаконично ответил Чуйкевич.
– Сколько человек вы можете выставить? – уточнил Лыков. – Ведь филерская служба у вас есть.
– Служба есть, но она малочисленная и почти вся уже засвечена активистами, – вмешался полковник Еремин. – Я вам, Алексей Николаевич, это уже объяснял на встрече у генерала Новикова, помните?
– Помню. Но все-таки сколько? Встреча завтра.
Еремин покосился на помощника, тот ответил:
– Надежных – трех.
– А выходов из «усадьбы священника» восемь. Где взять еще людей?
Полковник Николаев сразу открестился:
– У меня нет, всех услал в шхеры. Поступили сигналы, что уволенные финские лоцманы занимаются незаконными промерами и съемками в фарватерах. Не иначе как в целях шпионства. Мне хватает хлопот с моей крепостью и с побережьем. Лето выдалось сухое, шхеры обмелели, вскрылось много новых камней. Идут работы по приспособлению фарватеров для нужд военного флота. И эти сукины дети торопятся сообщить о них в Берлин!
Еремин задумчиво сказал:
– Все наши люди на виду. Вот бы найти новых, не примелькавшихся. У меня была мысль, давайте ее обсудим. Два промышленника в Гельсингфорсе являются нашими тайными союзниками. Оба финляндцы, оба русофилы, и оба вынуждены это скрывать…
– Первый – это Худовиннен, владелец фабрики фарфора и керамики «Арабис»? – спросил Казанцев.
– Да. Но…
– А второй – Фацер, хозяин кондитерской фабрики?
– Точно так.
Полковник выглядел растерянным. Подполковник его добил:
– Если даже я это знаю, то активисты знают тем более. Не губите людей.
Чуйкевич неожиданно влез с вопросом:
– Господа, разъясните мне наконец, почему компания «Зингер» замечена у нас в шпионстве? Ведь ее хозяева – американцы. Нам с ними не воевать!
Все глубокомысленно молчали, ждали, что кто-то другой ответит. Лыков решился первым:
– Юридически компания американская, это верно. Однако главные учредители – германские подданные и проживают в Гамбурге. «Зингер и К0» имеет представительства во всех уездах Российской империи. Во всех! Это уникальная торговая сеть. Но похоже, не только торговая. Агенты компании три раза в год присылают в дирекцию отчет о своем районе. В нем надо сообщить не только количество продаж, но и статистические данные о численности населения. А еще о состоянии дорог, наличии в районе военных объектов, расположении войск, складов. И сколько имеется промышленных предприятий, каких именно, сколько там трудится рабочих. Правление общества раньше сидело в Петербурге, на Невском проспекте. Но год назад вдруг перебралось в Москву, на Старую площадь. Подальше от глаз подполковника Ерандакова. Потому как столичные контрразведчики начали к ним внимательно присматриваться.
Опять заговорил Казанцев, деловито и убедительно:
– У меня есть другое предложение насчет кадров. Вспомните, что в Великом княжестве уже двадцать пять лет стоят наши войска. Это двенадцать стрелковых полков с приданной им артиллерией…
– И что? – перебил его Еремин. – Солдата филером не пошлешь. А кто уволился со службы, сразу едет в Россию.
– А вот и не так. Многие демобилизованные остаются. Женятся на финках, открывают свое дело, посещают клубы и заводят приятелей из числа местных. Это наш золотой фонд: русские, укоренившиеся в Суоми.
– Ага… – сообразил Чуйкевич. – Вы полагаете…
– Именно. Люди выучили здешние языки, примелькались соседям, вросли корнями, так сказать. Их дети ходят в компании с финскими, перемешались – одна среда. Я знаю, слышал много раз, будто бы стрелки офинились. Их в этом укоряют. А что в том плохого, если они дружат с местным населением?
– Очень хорошо, что дружат, – подхватил сыщик. – Я начинаю понимать мысль Дмитрия Леонидовича. Он ведь и сам, помнится, выходец из финляндских стрелков.
– Да, – подтвердил Казанцев, – я перешел в воинские начальники из Четвертого полка. И знаю много отставных нижних чинов, живущих в Гельсингфорсе и прекрасно себя здесь чувствующих. И финны относятся к ним неплохо, считают соседями, а не пришлецами.
– Вы предлагаете из этого контингента набрать наблюдательных агентов? – спросил начальник жандармского управления. – Пусть даже сверх штата. Хм. Разумная мысль. Странно, что она не пришла в голову никому из нас. Я-то ладно, служу здесь третий месяц, еще не вошел в дела. Но другие?
Другие промолчали, но заговорил Лыков:
– У нас всего сутки остались. Вербовать новых людей нет времени. Вот если вы, Дмитрий Леонидович, частным образом привлечете пять-семь своих знакомых, вызывающих доверие, просто погулять вокруг «усадьбы священника»… А потом доложить вам, кого они видели в компании шпиона…
– Мне понадобится его фотокарточка, чтобы показать моим добровольцам, – возразил Казанцев. – А где вы ее добудете за сутки?
Еремин приказал Чуйкевичу:
– Сергей Ильич, распорядитесь. У нас ведь есть карманный аппарат «Феникс»?
– Имеется, Алекандр Михайлович. И старший филер Махов обучен им пользоваться.
Вдруг раздался зычный голос Николаева:
– Господа, а не проще ли взять в проследку писарей пограничной охраны? Их ведь в штабе не сто человек. Пришить каждому хвост. И кто из них явится в восемь вечера к «усадьбе священника», тот и есть предатель.
Идея была отличная и сразу снимала все противоречия. Ее объединили с предложением Казанцева. Тот вызвался мобилизовать к завтрашнему вечеру пятерых запасных из своего бывшего полка, кто понадежнее и не из болтливых. Они попрактикуются в слежке за писарьками и, если войдут во вкус и устроят жандармов, станут сверхштатными наблюдательными агентами.
Так была приготовлена мышеловка для изменника. Все прошло, как замыслил начальник КРО Свеаборгской крепости. Сверхсрочнослужащий младший унтер-офицер Антип Ухоботьев явился на Елизаветинскую, 29, и не с пустыми руками. Он уединился с неприметным господином и вышел оттуда через четверть часа без бумаг, но с увесистым узлом под мышкой. Его взяли на казенной квартире, которую Ухоботьеву выделило близорукое начальство. Обыск показал наличие тысячи рублей золотыми десятками, а также большое количество машинописных копий служебных документов. Предателя отправили в Военное отделение губернской тюрьмы. Штаб Финляндской пограничной охраны начал срочно менять расположение постов и секретов.
