Остаток пути прошел без происшествий. После Выборга началась коренная Ново-Финляндия, или Суоми. Проехали узловую станцию Куовола, где буфет был еще лучше, чем в Териоках. Весьма порядочный обед из четырех блюд обошелся Алексею Николаевичу в четыре марки. По красивому мосту пересекли реку Кюмень – прежнюю границу России и Финляндии, до передачи финнам Выборгской губернии. За три станции до столицы рельеф местности изменился – вместо лесистых равнин появились высокие отвесные скалы. В долинах между ними сгрудились крестьянские фермы в обрамлении ухоженных земель. Последний отрезок поезд летел по глубокому коридору, вырубленному в граните. Неожиданно для тех, кто ехал в первый раз, он выбрался на узкую насыпь, разделяющую два залива: Тёлёский и Дьюргорденский. Справа за Тёлёсом открылись парки Гесперия и Хагазунд, за ними поднимался величественный шпиль Национального музея. Слева потянулся сплошной ряд домов района Бругольм с громадой Рабочего дома. Лыков смотрел во все глаза, вспоминая прежние посещения симпатичного города. Центральных улиц было не видно – их закрывал парк Кайсаниеми.

Пуская последние дымы, паровоз подтащил состав к новому зданию вокзала. Приехали. Хюйвэ-пэйвэ[21], Гельсингфорс!

Алексей Николаевич надеялся, что его встретят. Если проманкируют, значит, дело дрянь – помощи от Юнаса не жди. Поэтому он обрадовался, когда подошел молодой финляндец и приподнял шляпу:

– Господин Лыков?

– Да. Вы от господина Кетолы?

– Точно так. Велено встретить вас и привезти в управление. Меня зовут Вихтори Коскинен. Взят кандидатом на классную должность в криминальную полицию. Буду вашим помощником на все время командировки.

Кандидат напомнил питерцу молодого Таубе: широкий в плечах, узкий в бедрах, спокойный, глядит приветливо. От финна исходила особенная уверенность, сходная с лыковской – видимо, он обладал большой физической силой.

– Называйте меня Вихтори, а я вас – Алексей Николаевич, – продолжил новый помощник.

– Вы хорошо говорите по-русски.

– Да, моя мама была русская, этим я ей обязан.

– Была? – остановился на ходу сыщик.

– Да, она умерла пять лет назад от чахотки.

Несколько минут после этого русский и финн шли молча. На выходе Коскинен предъявил перронный билет. Статский советник хмыкнул:

– А мой тамошний помощник хитрец Азвестопуло всегда проходит на перрон бесплатно. На правах полицейского.

– У нас так не принято, – серьезно ответил Вихтори. – Десять пенни – небольшие деньги, зачем махать служебным документом?

Выйдя на улицу, парочка оказалась под надзором широкоплечего констебля. Он вручил им металлический жетон с номером тридцать пять и что-то крикнул ожидавшим извозчикам. Тут же подъехала пролетка с таким же номером.

– А вот еще двадцать пять пенни, – повеселел кандидат на должность. – За посадку. Я слышал, у вас в России такого нет. Извозчики дерутся за седоков чуть не до крови?

– Случается… – сдержанно ответил Лыков. Он знал, что ему часто придется терпеть такие шпильки от законопослушных подданных Великого княжества.

Носильщик поставил ему в ноги саквояж с корзиной – весь багаж питерца, получил плату, и извозчик тронулся. Ехать им было недалеко, на Александровскую улицу, 24. Здание выходило фасадом на Сенатскую площадь, но на этом его достоинства кончались. Тесное, неудобное, с низкими потолками, оно едва вмещало штат полицейского управления. Магистрат много лет обещал приискать для нужд правоохранителей более просторное помещение. Даже отвели место на участке газового завода, но потом его отобрали под расширение вокзала. А в проектируемом новом Городском доме комнат для полиции опять не намечалось.

Такими сетованиями встретил гостя полицмейстер Гельсингфорса полковник Вальмквист. Низкого роста, важный и чуть-чуть медлительный, он говорил по-русски с сильным акцентом и подбирал слова. К русскому полковник отнесся настороженно и времени на беседу потратил немного. Алексей Николаевич знал, что Вальмквист окончил в свое время Финляндский кадетский корпус, ныне упраздненный вместе с финской армией. Корпус насаждал в своих стенах особые привычки. Его выпускником являлся также бывший военный министр генерал Редигер. Барон Таубе весьма уважал Редигера, был с ним в тесных отношениях и как-то пересказал сыщику воспоминания министра о кадетском корпусе. Учились там исключительно финны и шведы, а прислугой у них числились русские солдаты. Кадеты ко всему русскому относились с презрением, а денщиков и вестовых в лицо называли верблюдами…

Когда прием у полицмейстера закончился, Лыков отправился к своему приятелю. Кетола, живой, импульсивный, обрадовался гостю и по-дружески сгреб его в охапку:

– Здорово, рюсся, питерский болотный перкеле![22]

– Здорово и тебе, чухна белоглазая!

Комиссар тут же стал жаловаться на магистрат:

– Представляешь, Алексей Николаевич, они все отдают под квартиры служащим! А мы опять будем… как это по-вашему?

– Ютиться, – подсказал кандидат на должность.

– …ютиться здесь. Кстати, знакомься: Вихтори Коскинен. Гнет подковы, как и ты! Крепкий парень, да. А еще умный и храбрый. Я специально для тебя подобрал человека. Он взят в столичную полицию за отличие. Летом сбежали два опасных разбойника: избили до полусмерти конвоира, спрыгнули на ходу с поезда и скрылись. А Вихтори их поймал. Он служил коронным ленсманом[23] в Тавастгусском уезде. Взял с собой одного лишь констебля, отыскал негодяев в брошенном торпе[24] и нагрянул. Разбойники отстреливались из винтовки, выпустили все патроны, и после этого наши ребята их повязали, намяв заодно бока. Я знаю, ты сам не раз такое проделывал, и вот тебе случай не хуже.

Бывший ленсман выслушал панегирик в свой адрес равнодушно, словно бы речь шла не о нем. А комиссар продолжал:

– Мало того, наш богатырь и здесь уже успел отличиться. Гельсингфорс, надо признать, переживает не лучшие времена. В строительстве кризис, новых домов построено на треть меньше, чем в прошлом году. Заканчиваются полевые работы, сельские трудяги потянулись сюда. Но ведь осень: туристов все меньше, закрываются купальни, летние рестораны и водолечебницы. Масса прислуги увольняется до весны. Растет напряженность, люди остаются без заработков, и самые решительные принимаются за разбой. И один такой безмозглый субъект по фамилии Эуряняя решил ограбить исполнительницу египетских танцев госпожу Сент-Махезу…

– Извини, – перебил русский сыщик финского, – но что такое египетские танцы?

– Ну, это пластические движения… эротического характера. Мужчинам нравится.

– Ага, продолжай.

Кетола подмигнул приятелю:

– Хочешь – пойдем посмотрим. Так вот, наша египетская дива, которая в Египте не была ни разу, танцует в зале гостиницы «Сосьетэ». Один из лучших залов в городе, там всегда много посетителей. А сборы за танцы она хранит в номере. Эуряняя узнал об этом от болтливой горничной и ночью ворвался к госпоже Сент-Махезе. Дуру-горничную пришиб, хозяйке подбил глаз и попытался скрыться с кассой. Но на шум сбежались коридорные и помешали. Он заперся в номере, кричит: дайте уйти, а то я перережу женщин! Пока послали за мной, пока явился наряд полиции, все решилось легко и просто. Мимо шел Вихтори, услышал шум и поинтересовался, в чем дело. Поднялся на этаж, выбил дверь и скрутил негодяя. А тот был верзила, всегда ходил с ножом. И… как это у вас?

– Нашла коса на камень, – снова дал подсказку кандидат на должность.

– Что же вы такого человека держите на испытании? – спросил Алексей Николаевич. – Ему из ленсманов в фохты[25] самая дорога. А не к вам в бюрократы.

– Он нужен нам здесь. Толковый, смелый, никого не боится. Наверное, ты именно таким был в молодости. Не то что сейчас… Я хочу вырастить из Вихтори помощника себе, но пока ему не хватает опыта. Сотрудничая с тобой, он как раз наберется новых приемов. Русская полиция серьезней нашей потому, что у вас и проблемы посерьезнее. Финны спокойнее, они законопослушны. Большая часть нарушений совершается по пьяному делу. Хулиганство, ножовщина, мордобой, тайное винокурение… Преступление, из-за которого приехал ты, для нас как курс университета для гимназии. Не было никогда здесь подобных фокусов. Вот пусть Вихтори и пройдет под твоим руководством этот курс. Он будет тебе надежным помощником. А ты, пожалуйста, стань для него хорошим учителем.