Петр. Лида! Лида…

Бежит за ней, в ту же минуту звякнули буфера. Свет постепенно гаснет, поезд тронулся. Все ускоряется стук колес. От толчков на секунду загорелась лампочка на площадке. Бледная Лида Матисова без сил опирается о дверь; наверное, где-то открыто окно — ветер развевает ее волосы; она только в распахнутом жакете, легкая косынка трепещет на шее.

Человек в мантии (тревожно). Матисова… не простудитесь! О чем вы думаете, Матисова?

Лампочка гаснет, в грохот колес вплетаются знакомые голоса:

Петра. Приходи, у нас ведь есть что вспомнить!

Стибора. Ты сказала, что любишь меня…

Петра. Жалеешь?

Стибора. Еще раз повторяю… я ни о чем не буду спрашивать!

Тошека. Понимаете ли вы, насколько вы усложняете его жизнь?

Матери Стибора. Посуду бьют к счастью, девочка!

Петра. Я женюсь на тебе… ты ведь этого хочешь, правда?

Майки. Чужую семью я разбивать не стану!

Петра. Что будем делать, Лида?

Петрусовой. Что касается меня, то я не стану вам поперек дороги.

Снова вспыхнула лампочка. Лида прильнула к двери, прижала пылающий лоб к холодному стеклу.

Человек в мантии. Матисова…

Лида бессознательно сняла косынку, судорожно сжала в руке. И снова — тьма, грохочут колеса и снова звучат голоса:

Петра. Нам нужно выспаться и снова все обдумать…

Стибора. Все равно он на тебе не женится!

Лида (вскрикивает). Это неправда!

Но тут голос Петра повторяет ужасные слова.

Голос Петра. Мы ведь живем не в средневековье! Не устраивай истории из-за единственной ошибки!

Вспыхивает свет. Лида широко раскрытыми глазами уставилась в тьму за окном. Ей вдруг стало плохо, она ищет ручку двери, ей надо за что-то держаться.

Человек в мантии (предостерегающе). Лида!

Свет гаснет.

Лида. Петр!

Рыдание. Ветер. Вспыхивает свет. Скрипнула дверь, распахнутая ветром. За железный поручень зацепилась и развевается косынка. Площадка вагона пуста. Невыносимо грохочет поезд.

Кинопроекция моментально сменяется. Часть большого и высокого помещения, кафедра; затихающий, удаляющийся шум поезда переходит в неопределенный гул, источник которого прямо в зале, за спиной у зрителей. Это — большая аудитория университета. Входит осунувшийся Петрус, кладет на кафедру папку с лекцией, потом отходит в сторону выкурить сигарету. Тут он замечает Человека в мантии, который до сих пор стоит, в изнеможении прислонившись к боковой кулисе.

Петр (тихо). С добрым утром…

Человек в мантии кивает, он все еще не в состоянии вымолвить ни слова.

Петр (невольно горько усмехается). Доброе утро… Как люди привыкли к условностям… Самое страшное утро после самой страшной ночи, какую я когда-либо переживал. Вы уже знаете? Лида уехала. Человек в мантии (удивленно). Уехала?

Петр. Этот болван Краль отдал мне ее письмо только вечером! Она уехала тем же поездом, что и Лида… моя жена. Если б это не было смешно, я сказал бы, что кажусь себе Анной Карениной.

Человек в мантии. Анна Каренина…

Петр. Если бы я знал, что она едет тем же поездом…

Человек в мантии (печально). То вы поцеловали бы рельсы?

Петр. Простите, что вы?

Человек в мантии. Нет, ничего…

Петр. А мне теперь лекцию читать.

Человек в мантии. Ну, вы выдержите и это…

Петр. Да, жизнь, к сожалению, натренировала меня. Я не имею права обмануть их…

Человек в мантии. Так, так…

Из зала доносятся редкие аплодисменты.

Петр. Пора… Сегодня никто мне не скажет «ни пуха ни пера!»

Человек в мантии. Да, теперь никто…

Петр (гасит сигарету). Неважно, я пробьюсь! А не то я бы сам себе плюнул в лицо.

Ему удается твердо, уверенно подойти к кафедре; он слегка кланяется. Его встречают скупые, редкие аплодисменты: это его несколько удивило, он окидывает зал испытующим взглядом.

Человек в мантии. Вы ожидали более горячей встречи?

Петр. Меня еще мало знают.

Он уже снова спокоен, сосредоточен, уравновешен, машинально поправляет галстук. На мгновение рука его застывает — он вспоминает, что недавно этим жестом тайно приветствовал Лиду. Потом привычно заканчивает движение.

Петр. Я буду… (ему пришлось откашляться) я буду читать вместо доцента Бечваржа.

Волнение в аудитории, но оно сразу стихает. Петр вынул конспекты из папки. Держит их в руке, но это только на всякий случай, он говорит, не заглядывая в них.

Петр. Время, в которое мы живем, можно смело назвать новым возрождением. Это возрождение тем более глубоко, что его благотворное влияние охватывает самые широкие слои общества. Новые экономические отношения нашли свое естественное выражение в новых отношениях между людьми. Сегодня мы уже смело можем сказать, что они создали новую мораль.

В зале поднимается легкий гул. Петр отмечает это про себя, но не обращает внимания.

Петр. Качество этой морали лучше всего, точнее всего можно постичь путем сопоставления с недавним прошлым, особенно с уделом женщин. Еще недалеко ушло в прошлое то время, когда женщина, живой человек с живым сердцем, была в сущности всего лишь товаром, предметом спроса и предложения.

Гул нарастает, слышится хлопанье откидных сидений — один раз, два раза. Петр поднимает голову, нерешительно смотрит в зал, потом на Человека в мантии.

Человек в мантии (не спуская с него глаз). Кто-то принес… какое-то известие…

Петр (не понял, решает продолжать, повышает голос). Наше общество решило, что основой и мерилом в отношениях между мужчиной и женщиной должна быть только любовь. Мы стояли и будем стоять на стороне каждого, кто восстанет против темных сил прошлого.

Гул перерос в шум. Все чаше хлопают сиденья. Петр с наивным удивлением обращается к Человеку в мантии.

Петр. Они уходят…

Человек в мантии пожимает плечами. Петр делает последнюю попытку продолжать. Он покраснел, начал запинаться.

Петр. Я постараюсь… постараюсь разобраться, в чем еще сегодня больше всего проявляются пережитки капитализма.

Кто-то свистнул. В зале шум, долетают обрывки фраз.

Голоса: ...Какое он имеет право говорить?

...Свинство!

...Смотреть сквозь пальцы!

...Матисову!

В Петра попадает смятый комок бумаги, потом еще и еще.

Голоса: ...Вон!

...Он еще смеет!

...Убил Матисову!

Петр (кричит). Что это значит? Как вы себя ведете? Что это за люди, которые смеют присваивать себе право смотреть на чужую жизнь, как на спектакль? Которые не чувствуют, что должны отнестись к ней хоть с тысячной долей того внимания, с каким они относятся к самим себе!

Человек в мантии (хмуро, но почти торжественно). И которые допускают, чтобы крики толпы заглушили голос их собственной совести и сердца!

Петр (возмущаясь уже не залом, а Человеком в мантии). Кому какое дело!.. Лида Матисова…

Человек в мантии (наконец-то отходит от кулисы). Лида Матисова мертва, Петрус!

Петр дрожащими, вспотевшими руками судорожно комкает конспект, теребит галстук.

Проекция гаснет. Свет вспыхивает на всей сцене. По обеим сторонам стоят скамьи, на этот раз — две, и на них сидят все обвиняемые. Свободно только место Петруса да Лиды Матисовой; на нем лежит букет белых цветов, очень похожий на тот, давний, свадебный.