— Буквально. — Удовлетворившись мыслью, что она будет принадлежать ему, он отвёл взгляд от уязвимой кожи и ткнул пальцем в фото.

— Они отрезали ему язык. — Хонор слегка прижалась к нему, когда собралась поднять другую фотографию. — Там кровавая баня. — Сплетать вокруг неё завиток греха, насыщенный, как бренди, и такой же пьянящий, было для него так же естественно, как дышать.

— Там команда, которая изучает место.

— Дмитрий. — Хриплое осуждение, но без гнева. — Я буду готова…

— Ты устала. — Он заметил чёрные круги у неё под глазами и бледность кожи, но почувствовал лёд безжалостного гнева. — Если бы сегодня ты столкнулась с одним из них, снова бы стала их кровным питомцем. — На её скулах выступили румянец.

— Ты можешь приказывать своим людям, но даже не пытайся поступать так со мной. — Некоторым мужчинам нравились женщины, которые могли подчиняться; другим — женщины, которые сопротивлялись. Но у Дмитрия не было предпочтений, иначе пришлось бы ухаживать за женщиной, а не просто пережить мимолётную сексуальную связь. Но всё же, когда дело касалось Хонор, он хотел раздеть её догола в нескольких смыслах, разгадать тайну того, кто она для него.

— Один телефонный звонок, — пробормотал он, задержав взгляд на полных изгибах её рта в сознательной провокации, — и Сара сочтёт тебя непригодной для службы. — Она поджала губы.

— Ты думаешь, это меня остановит?

— Нет. Но то, что ты понятия не имеешь о местонахождении хижины Томми, поможет. — Его губы изогнулись, когда он заметил в глазах расчёт. У Хонор такое выразительное лицо, что она никогда не смогла бы ничего скрыть от человека, который знал, как её читать. — Не проси Вивека найти его, если не хочешь, чтобы он стал постоянным гостем Башни.

— Теперь угрозы, Дмитрий? — Его имя было произнесено с таким совершенным акцентом, что казалось лаской.

— Ты же знаешь, что я не из хороших, — сказал он, желая услышать этот голос в постели, в тёплой тишине наполненной удовольствиями ночи. — Иди домой. Поспи. Веди себя хорошо, — он подался ближе, чтобы их дыхание смешалось, так, будто хотел поцеловать её, — и я разрешу тебе прилететь на вертолёте завтра утром.

— Если твой рассказ про Исис не чушь собачья, — сказала Хонор, и её голос вибрировал от силы эмоций, — тогда ты точно знаешь, что я сейчас чувствую.

Ответ Дмитрия был безжалостен.

— А если ублюдки ускользнут из-за твоей слабости, сожаление принесёт больше боли, чем любая рана. — Скрестив руки на груди, Хонор подошла к окну.

— Тебе нужно спать? — разумный вопрос.

— Нет, — ответил он, подходя и останавливаясь весь такой опасный, мускулистый, неподвижный, позади неё. — Но я не смертный. — В его голосе не было эмоций.

«Исис, — подумала Хонор, — поступала с Дмитрием гораздо худшее, чем сделала из него свою пищу и секс-раба».

— Я пришла сказать, — произнесла она, чувствуя глубокий, неумолимый гнев, который не имел ничего общего с их спором, а связан с давно умершим ангелом, — что я прочитала татуировку, пока ехала из дома Сорроу. — Повернувшись, она посмотрела в чувственное лицо, которое преследовало её с тех пор, как она впервые увидела Дмитрия, и поняла, что нет никакого способа защитить его от этого. Почему она чувствовала отчаянную потребность попробовать, пока попытки не превратились в разрывающую агонию внутри, она не знала. — Там написано: «В память об Исис. Дар благодати. Месть за Исис. Ярость крови».

Кто-то хочет отомстить за смерть чудовища.

Хонор не поднялась к себе в квартиру, когда приехала домой. Эмоции — гнев, боль, раздражение, странное, пронзительное отчаяние и желание, которое, казалось, становилось всё сильнее — калейдоскопом разбитых осколков били по системе. Поняв, что Эшвини, возможно, ещё в городе, она постучала в дверь другой охотницы и оказалась приглашённой на мороженое и кино.

— Хепберн, — сказала Эшвини, кладя в рот мятное мороженое с шоколадной крошкой, и она угрожала до смерти забить Хонор ложкой, если та хотя бы посмотрит в сторону этого мороженого.

— Классика. — Разочарование бурлило внутри из-за ожидания продолжения охоты, но, хотя это и раздражало, Дмитрий прав. Мышцы ныли от усталости, а разум затуманился после нескольких ночей с кошмарами. Поэтому Хонор порылась в холодильнике Эш в поисках мороженого с орехом пекан, и, оставив ботинки у двери, развалилась в смехотворно удобном старом кресле.

— Мы уже видели этот фильм.

— Мне он нравится.

— Почему ты в пижаме? — Охотница была одета в старую серую футболку и пару выцветших флисовых штанов с танцующими овцами на них. — Сейчас два часа дня.

— У меня отгул. — Дальше они молчали, и раздавались лишь звуки поедания мороженого и остроумные реплики с экрана. Многих людей удивило бы, насколько спокойным может быть общение с Эшвини. Большинство никогда не видело Эш без колючей эмоциональной брони, под которую Хонор залезла в момент, когда они встретились в баре Гильдии в Кот-д'Ивуаре, и не понимало, что она одна из самых отзывчивых людей, которых Хонор доводилось встречать. Недостатки и шрамы не пугали.

— Ты не поверишь, что Жанвьер

вытворил на этот раз, — сказал Эш, зачерпнув ещё мороженого.

— Всё не так уж плохо, раз ты не пригласила меня на его похороны. — У Эшвини и двухсотлетнего вампира были сложные отношения.

Подойдя к боковому столику, Эшвини подняла и передала Хонор маленькую коробочку, в которой лежал потрясающий сапфировый кулон квадратной огранки, в платиновой оправе, немного зазубренной, немного смещённой от центра… Будто тот, кто заказал его, знал, что что-то слишком плавное, гладкое и совершенное не подошло бы Эш. «Очень похож на тебя, Каджун».

— Станешь его носить?

— Так только поощрю его.

— О, значит, я могу пригласить Жанвьер

а на свидание? — поддразнила она.

- Он чертовски сексуален.

— Очень смешно. — Эш указала на неё ложкой. — Расскажи мне о Дмитрии. — Конечно, её лучшая подруга догадалась.

— Я чувствую себя мотыльком, которого тянет к пламени. — Прикосновение причинит боль, может оказаться смертельным, и всё же она не могла остановиться. Одержимость это или принуждение, она не знала, но понимала, что ещё до конца дела, либо окажется в постели Дмитрия… либо один из них будет истекать тёмно-красной кровью.

Глава 16

Дмитрий окутал Елену сочными и соблазнительными ароматами виски и ночных роз, когда Охотница Гильдии вошла в библиотеку дома, в котором жила с Рафаэлем в Анклаве Ангелов, и бело-золотые кончики её крыльев касались ковра. Елена стиснула зубы и прищурилась.

— Дмитрий, как-то слабо.

Да, потому что он сосредоточил внимание на другой женщине.

— Это вежливость. — Елена более чувствительна к его способностям, чем другие охотники, которых ему доводилось встречать. Вероятно, из-за ужасной резни, которая положила конец её детству. Дмитрий приютил бы и защитил Елену в детстве, но не мог и не стал бы щадить взрослого — потому что не только он мог соблазнить запахом. Другие члены Семёрки без колебаний использовали бы уязвимость Елены к этому коварному оружию. А Елена — сердце Рафаэля.

— Я слышала про… про Сорроу, — она говорила спокойно, но с печальным выражением лица. — Как она?

— Нестабильна. — Будущее девушки хрупко, и его можно разрушить одним жестоким действием. — Сегодня она действовала в целях самообороны, и, похоже, не в состоянии обуздать или направить насилие в нужное русло. — Елена повернулась к двери за мгновение до того, как Дмитрий почувствовал приближающегося Рафаэля.

Расправив крылья цвета полуночи с багрянцем, Елена подошла и положила руку на грудь Рафаэля, что-то тихое и могущественное искрилось между архангелом и его супругой. Дмитрий так и не смог понять, как Елена — ангел со слабым смертным сердцем — смогла установить такую связь с Рафаэлем. Но он дал клятву, и будет защищать эту связь до последнего вздоха.

— Сэр, — сказал он, когда пара отошли друг от друга, — я хотел бы поговорить с вами.