“Да пошло оно все к чертям. Пусть забирают.” – вот что она подумала в последний миг.

Стихия послушалась.

Надежный черно-белый кафель под ногами сложился пополам шахматной доской, а Сауле, съеденная фигура, закатилась в образовавшийся разлом.

Провалилась сквозь землю, получается.

***

Только они поднялись по мосту, набежал порыв ветра. Если нос, вслед устоявшемуся выражению, мог “слышать”, то от какофонии Раттского смрада он бы уже оглох. Соль с моря, сладость цветущих деревьев и прелых фруктов смешались с неповторимым духом лежалой рыбы. Еще и в ушах начало звенеть, будто Варма огрела ее палкой. Сауле закрыла нос рукавом и постаралась сосредоточиться.

Да, год у нее вышел, мягко сказать, неудачный, а последние пару часов так и вообще провальные (ха-ха). Но вряд ли простое нежелание жить, которое купировалось творожным сырком или визитом к психологу, стало причиной того, что родная реальность выплюнула Сауле, как потерявшую вкус жвачку. Тогда по всему миру люди пропадали бы пачками. Отчаянно не хватало выборки, и в свободную минуту Сауле собралась расспросить попутчиков об их последнем дне.

А назойливый звон все усиливался.

– Колокольчики! – восторженно выдохнул Даня. Вонь, похоже, его ничуть не беспокоила.

Стоило пересечь городские ворота, как они очутились на узкой улице. Большинство домишек оказались сложенными из шершавого белого камня. Они напирали друг на друга, как деревья в тесном лесу, борясь за землю, и притирались так близко, что между ними едва ли можно было просунуть руку. Также нагло вели себя и растения, которые пробивались даже сквозь крыши и щели в стенах.

У каждого порога висела связка металлических пластинок на цветной бечевке. Ветер плясал в них, исполняя выдуманную на ходу разноголосую симфонию. Даня только и успевал вертеть головой, разглядывая колокольчики или синие двери, сплошь украшенные резным орнаментом из скачущих лошадей.

Сауле его восторгов не разделяла. Все было слишком другим. Сама материя, из которой сотворено место, где они оказались, была производным совершенно других звезд, светило над головой наверняка носило иное имя, а люди на улицах явно не были потомками Адама и Евы.

Должно быть, так себя ощущали прошедшие сквозь стенку платяного шкафа Эдмунд и Люси, когда оказались в мире с точкой отсчета от фонарного столба. Только у местных не нашлось для Сауле добрых бобров, козьих копыт и рахат лукума. Зато на косые взгляды они не скупились. Ромчик был прав: в толпе Варму было бы легко отличить от горожан.

В Ратте, на зависть дому Таргариен, будто жили одни блондины. Загорелые, жилистые от тяжелой работы, они заплетали волосы, явный предмет гордости, в сложные косы и дреды. Бусины и ракушки в прическах бряцали при ходьбе, вторя ветряным пластинкам. В толпе светловолосых людей в легких льняных одеждах Сауле со своей красной толстовкой мозолила глаза. Даня, чуткий до ужаса, молча оттеснил ее подальше от любопытной толпы. Следуя совету пастушков, они стали забираться выше.

Наконец, они миновали район, душащий путника узкими кривыми улицами и неприязненными взглядами. Здесь было посвободнее и победнее. Воздух не был спертым, как в окружении домов, так что и воняло меньше. Дорога стала щербатой, а застройка ограничивалась парой-тройкой косых лачуг. Среди них цвели высокие изящные деревья, названия которых Сауле не знала. Розовые цветки-пуховочки трепетали на ветру, источая приятный аромат.

– Альбиция ленкоранская, – отстраненно, но с явным восторгом, произнес Ромчик, подойдя к дереву. Затем коротко глянул на них с Даней, будто что-то оценивал про себя.

– Шелковый цветок, – пояснил он, без сомнения, для тупых, – Почти все деревья наши. По крайней мере, эти я узнаю.

Ромчик сорвал одну пуховочку и бережно, как хрупкую драгоценность, прикрепил к своей сумке. Когда его лицо не выражало презрения ко всему живому, он выглядел на удивление ранимым. Сауле стало жутко интересно.

– Ты в растениях разбираешься?

Не зная, куда деть руки, Ромчик пригладил взлохмаченные волосы. Помогло не сильно.

– Я ботаник.

– Я заметила.

Перепалки с ним начинали Сауле веселить. Ромчик сильно походил на Динарку, разве что с кулаками не лез и маме пожаловаться не мог.

– У края не стойте, хорошо? – окликнул Даня.

Ладно, какая-никакая мама у них все же была.

Пятачок земли внезапно оказался смотровой площадкой, с которой открывался неплохой вид. Берег шел полукругом, так что по левую руку вдали высились сизые горы. Правее, где небо встречалось с морем, прямо из воды вырастал остров. Сизая завеса бури почти целиком скрывала его от любопытных глаз. Лодок вокруг видно не было. Рыбаки старались промышлять подальше от непогоды.

Там, где море из глубокого синего меняло цвет на бирюзовый, сети делили поверхность на сверкающие треугольники. Из-за этого прибрежные воды напоминали чешую гигантской рыбины.

Голова закружилась, и Сауле посильнее оперлась на трость. Воздуха было так много, что хотелось раскричаться, пока не потемнеет в глазах.

– Вечный, – прошептал Даня.

У Сауле вышло менее благозвучно.

– Что за хрень?!

Корабль, но не деревянный, под стать раттскому рыбачьему флоту, а настоящий железный корабль стоял на мелководье, виновато покосившись от осознания своей неуместности. Палуба, покинутая людьми, теперь была занята чайками. Они кружили вокруг, точно мухи над полуобглоданной тушей. Местных корабль нисколько не удивлял. Лодки теснились в его тени, спасаясь от палящего солнца.

– Думаешь, этот тот самый, из новостей? – Ромчик звучал одновременно напуганным и восторженным.

– Несомненно, – подтвердила Сауле, не зная никаких кораблей, кроме парохода “Титаник” и ледокола “Красин”. Не признаваться же, что последний пару месяцев, она провалялась в кровати, не открывая никаких соцсетей, кроме фикбука.

– Его украли из порта в Новороссийске, – сжалился Даня.

– Не украли! Он на кладбище кораблей стоял, а потом исчез! Среди бела дня.

В своем оживлении Ромчик казался припадочным. Не замечая, он по шажочку подходил к краю, будто близость “Вечного” могла помочь найти ответы на все вопросы.

Злая метафора не укрылась от Сауле

– То есть, в Ратту попало старое корыто и мы?

– Поясни-ка.

– Ребят, отойдите от края.

Даню никто не послушал.

– У пастушка были бусы из крышечек, а “Колу” здесь вряд ли продают. Потом этот корабль и мы, – Сауле рассмеялась. Даже для собственных ушей, это больше походило на истерику, – Это я к тому, что может быть Ратта – это одна большая вселенская свалка. И наш, не знаю, мир, называй, как хочешь, выкидывает сюда ненужные вещи. Ржаветь, так под солнышком, а?

– Ребят…

Сауле хлопнула Ромчика по плечу. Невидящими глазами он смотрел вниз и шевелил губами. Прежде чем Сауле успела разобрать слова, Ромчик шагнул в пропасть.

Ее пальцы схватили воздух там, где только что была его рука.

Даня оказался быстрее.

За шкирку он втащил Ромчика на смотровую площадку и не отпускал, пока не отволок подальше от края. Дрожащее тело подвело Сауле и отказалось двигаться с места. Не двигался и Ромчик, оставшийся лежать под шелковым деревом.

Даня беспомощно всплеснул руками.

– Что с вами такое?! Сауле…

Оцепенение спало, уступив место коктейлю из ярости и испуга.

– Что со мной такое?! Что со мной?! Да что с ним такое?!

Одним рывком она преодолела расстояние от обрыва до дерева и дернула на себя ворот ромчиковой рубашки. Ткань затрещала.

– ТЫ ЧТО СОВСЕМ ДУРНОЙ?! А?

Каждое слово сопровождалось встряской. Голова Ромчика безвольно завалилась назад.

Даня оттеснил Сауле в сторону.

– Хватит, – пальцы будто приросли к рубашке. Дане пришлось разжимать их по одному, чтобы усадить Сауле на землю и самому сесть рядом.

Буря внутри начала утихать, и Сауле обтерла губы от соплей. Она не заметила, что плакала. Дыхание рваными толчками вырывалось из груди, как кровь из раны.