– Считай, как хочешь, – поставила перед ним чашку с кофе и отошла к окну, открывая створку и вытащив из пачки сигарету, закурила. – Это вообще была ошибка сюда приезжать. Одни проблемы от меня всем. Не волнуйся. Завтра уеду. Снова заживете спокойно.

– Зачем ты за этот кусок дерьма замуж выходила, любовь настолько слепая была?

– Оправдание мне ищешь? А его нет, – с моих губ слетел горький смешок, смазанный очередной затяжкой. – Лекарство искала от боли и месива, что было внутри, а он был все время рядом. Красиво ухаживал, помогал, отвлекал. Мне тогда вообще все равно было кто, лишь бы рядом был. Положила правую руку на подоконник, ощущая под пальцами старые отметины от сигарет. Я, когда узнала, что Ленка от тебя беременна, вот на этом подоконнике всю ночь просидела с пачкой сигарет и бутылкой коньяка. А Смирнова мне сообщения все строчила, на которые я не отвечала, но перечитывала с одержимостью мазохиста. Там и фотки ваши были. Ты спящий, раздетый в кровати, а она рядом с тобой, обвивая тебя руками и улыбаясь в камеру телефона. Поэтому я тебе не верила и не верю.

Набрав в миску воды, бросила туда окурок, потянувшись к своей чашке, сделала глоток кофе, и снова к пачке сигарет, закуривая вторую подряд.

– А то, что она какой-то херни мне в бокал подсыпала, она тебе не рассказала? – я обернулась, смотря в его глаза, в которых не было заискивания или желания, чтобы я поверила в его слова, лишь злость. – Мы с тобой в тот день разругались в пух и прах, я с Шатохиным в баре сидел, бухал, эта сука там оказалась, весь вечер хвостом крутила. Она же слово «нет» вообще не воспринимала, мозгов, как и гордости ноль. Последнее, что помню, что Миха отлить отошел, а эта курица на его стул села, пытаясь меня склеить. А потом просто чистый лист в башке. Пришел в себя в своей квартире один, состояние п*здецовое по-другому не сказать, ничего не помню, ни как из бара выходил, ни как в квартиру поднимался, вызвал частную скорую, они мне капельницу зарядили, легче стало, но память так и не прояснилась. Миха потом удивлялся, как я так умудрился, в говно надраться пили же наравне. То, что эта тварь мне что-то сыпанула, я уже потом понял, когда она с живом ко мне пришла. До семи месяцев скрывалась, чтобы наверняка, боялась, что на аборт потащу. Но я не поверил ей, ни единому ее слову. Потом уже, когда Варвара родилась, я тест ДНК сделал в пяти разных клиниках и везде результат один Варвара моя дочь.

От его слов внутри все сжалось, вставая комом в горле, тяжесть обиды стала тяжелым бременем собственной ошибки.

– Она мне писала, что у вас уже давно отношения и что ребенок – это закономерный итог. Просила не мешать вашей счастливой совместной жизни, не лишать ребенка отца. А я… Я хорошо помнила, что ты говорил Соколу, когда от него девчонка залетела, об ответственности за собственные действия, о том, что он обязан попытаться создать семью, дать шанс ребенку расти в полной семье. О том, что никогда нельзя бросать детей и неважно, любишь ты мать этого ребенка или нет. Поэтому ее слова упали на благодатную почву.

– А я и не собирался отказываться от дочери, но жить со Смирновой не стал бы даже под дулом пистолета. Брать ответственность целиком надо всегда, когда свои яйца в штанах не удержал. Ибо твой про*б сам виноват. Тут же за меня все решили, просто вырубив какой-то кислотой. Ребенок не виноват, что ее мать—дура конченая она моя плоть и кровь я с самого ее рождения рядом был и обеспечивал всем: кроватка, пеленки, памперсы, одежда, молочная смесь все, что было необходимо. Каждый день почти приезжал. Только Смирновой этого мало было, она же рассчитывала, что я на колено упаду с кольцом и букетом и буду ей руки целовать. А когда поняла, что этого не будет, что я даже жить с ней на одной территории не собираюсь, начала бухать и с каждым месяцем все больше и больше. Варваре почти пять месяцев исполнилось, когда я ее к себе забрал, просто приехал очередной раз, а эта сука пьяная в умат спит. Дочь в кроватке надрывается от крика, подгузник полный, опрелости, голодная. Просто собрал все детские вещи, ребенка и уехал. Сам учился всему, подмывать, кормить, переодевать, купать, стыдно почему-то было идти к родителям, знал, что мама все на себя возьмет, а это мое было, моя проблема, мой ребенок, мой косяк, ибо нельзя тварей таких как Ленка ближе пяти метров к себе подпускать. До рождения Вари я всех винил, что все по пизде пошло, Ленку, за то, что она натворила, себя, что сразу жестко ее не отбрил вообще при первом подкате, несерьезно к ней отнесся к ее больной одержимости мной, тебя винил, что не выслушала и уехала, обрубив все концы. А когда с Варей на руках остался, один на один меня почему-то отпустило, видимо, голова другим стала занята, земным, отрезвляющим. Ленка тогда только через сутки позвонила, спросила про дочь. Я сказал, что не отдам, пока она пить не перестанет, предложил ей лечение оплатить к клинике. Она меня просто послала и трубку бросила и больше не звонила, ни разу за почти уже пять лет. Я дочь хотел на море вывезти заграницу, пришлось к ней идти, чтобы документы подписала. Оказалось, что моя дочь стоит пятьсот тысяч. Она за бабки мне отказ от родительских прав подписала и даже не спросила как Варвара, вообще ничего не спросила. Так что Софья Денисовна, не было у меня ничего и никогда со Смирновой по собственной воле.

От его слов внутри все вибрировало, било болезненно по нервным окончаниям, скручивая в узел.

–Я…– начала и осеклась, вставший в горле ком душил, сделав глоток уже давно остывшего кофе, вновь подняла глаза на Ромку. – Тебе есть за что меня винить, за что ненавидеть и казнить.

– Соф.

– Не перебивай, пожалуйста. Раз сегодня вечер откровений, то и я свою паршивую душонку выверну, наконец. – По моим губам горькая усмешка и рука снова потянулась к сигарете. Подкурила, затягиваясь. Глуша дымом вновь поднявшуюся изнутри боль. Не помогало. – После той ночи и сообщений Смирновой я уехала. Решив для себя, что все и так понятно и, что мешать я вам не буду. А через две недели меня госпитализировали…. В гинекологию. С острой болью и кровотечением. Я была беременна. И я этого не знала. Выкидыш. Сохранить было невозможно. –Горло сжало, а на глазах снова слезы. Отвернулась к окну, делая затяжку, и на мгновение с силой сжимая веки, стараясь сдержаться. – Я потеряла нашего ребенка. – Произнесла еле слышно. Если бы я знала… – Еще одна затяжка, не ощущая ни дыма, ни вкуса никотина. Руки дрожали, а перед глазами снова стены больничной палаты и чувство полного одиночества и разъедающей пустоты.

Он поднялся и, подойдя ко мне, обнял, прижимая меня спиной к своей груди, нежно ладонью по руке и забрав мою сигарету, глубоко затянулся. Бросив окурок в миску с водой, развернул меня лицом к себе.

– Я сейчас скажу совершенно банальную вещь, но именно она и есть правда. Ты не виновата. Не вини себя, – и большим пальцем по моей щеке, стирая сорвавшуюся слезу. Вторую смахнула сама. Прижал сильнее к себе, целуя в волосы и позволяя уткнуться в его грудь. Внутри все еще плескался коктейль из эмоций, бередя душу. Подняла голову и потянулась к его губам, сама впервые за все это время. Он всегда был моим спасением, оплотом, фундаментом, той нерушимой стеной, которая защищала от всего, спасая от любых неприятностей. И время оказалось не в силах это изменить. Никто, ни один мужчина в моей жизни, не считая отца, не могли с ним сравниться. Только рядом с Ромкой я чувствовала себя в безопасности, только рядом с ним могла спрятать свои иголки и показать собственную уязвимость. Губами по губам, множа внутреннюю дрожь. Отстранилась, заглядывая в его глаза.

– Где сейчас Варвара?

– У родителей.

– Останешься?

– Конечно, – сжимая меня сильней и снова губы по губам уже с нескрываемой жаждой. Обнажая то, что долгие годы было заперто в душе. Руками по телу и шелест сбрасываемой одежды в тишине квартиры, сбитое дыхание и нежелание даже на мгновение отрываться друг от друга. Подхватил меня на руки и не разрывая поцелуя, понес в комнату. Опустил на кровать, достав из джинс презерватив, бросил фольгированный квадрат рядом со мной, нависая сверху, зарываясь пальцами в мои волосы, и снова набросился на мои губы. Касания, кожа к коже, переплетение тел, прикосновения и пожар в крови все сильней. Поддался бедрами меж моих разведенных ног и низ живота тут же приятно стянуло, требовательно, сильно, горячо. Стон с моих губ и я пальцами впиваюсь в его плечи. Тепло его кожи, прикосновения рук и его близость стирала все, все тревоги, весь мир за окнами этой квартиры. Я все еще не могла оторваться от него даже на секунду, мне казалось, я снова там, в прошлом, пять лет назад, беззаботная и счастливая, воздуха отчаянно не хватало, голова кружилась, но хотелось только еще и еще, еще больше прикосновений, еще больше поцелуев, будто отстранись я хоть на мгновение, он уйдет, раствориться, исчезнет, и я снова останусь одна. Сумасшествие чистой воды, в котором я сгорала. Избавившись от нижнего белья, натянул резинку и накрыл собой, медленно входя в меня, срывая дыхание, он делает это с ненужной сейчас нежностью, и я не могу больше, поддаюсь бедрами, вперед. Понимает. Придерживая мои бедра, делает небольшой толчок. Потом еще один и еще. Ловя мои стоны губами, смешивая наше дыхание. И я отпустила себя. Полностью растворившись в происходящем. Отдавая и принимая, без каких-либо «но», без оглядки на прошлое, без терзаний и никому не нужных обид. Скользила ладонями по его спине, чувствуя теплую кожу, царапая ее, пытаясь притянуть его еще ближе. Ромка меняет позу, закидывая мои ноги себе на плечи. И мой мозг окончательно коротит. Он входит под таким углом, что словно все тело пронзает мелкими разрядами тока, ударяя по нервным окончаниям, пробирающими импульсами, вскрикиваю, впиваюсь пальцами в его бедра. Нарастающий ритм и меня уносит. Жар накрывает волной, до капелек пота на коже, стон один за другим срываются с губ, я в бессилии запрокидываю голову, внутри все словно стянуто в тугую спираль, пламя, оседающее внизу живота, поглощает меня полностью. Пара толчков и я словно лечу вниз с высокой скалы, содрогаясь всем телом, распадаясь на мелкодисперсные частицы, на мгновение, переставая дышать, но, не переставая чувствовать. Сдавленный стон Ромки, мгновение и он опускает мои ноги на постель, выскальзывая из моего тела и я, делаю вдох, наполняя легкие воздухом, голова кружится, будто после карусели. Ромка все еще тяжело дыша, покрывает поцелуями мой живот, грудь, шею, добираясь до губ. Поцелуй тянущий, долгий, наполненный нежностью, так много и без слов, говорящий за нас.