– Егор… – начала зло, не до конца понимая, о чем он говорит.

– Что блин Егор! Ты в курсе, как Шведов бабло рубит? Твоему мотоциклу на осмотре сейчас либо скрутили что-то, либо порезали резину. Еще вариантов набросать? Тормоза могли подпилить, в бензобак х*йню какую-нибудь подлить. Это чтобы ты слетела наверняка и до финиша не добралась, а победители со Шведовым весь банк попилят. Хочешь еще участвовать? Давай. Иди. Чего стоишь? Устрой экшен этим ушлепкам, ты же любишь публику удивлять, – каждое его слово било по мне как кнут. Жгло и давило. Жесткими тисками сжимая горло. Осознание ударило в грудную клетку, порождая такое привычное и такое горькое понимание. Я снова всем приношу неприятности, снова не такая, снова принимаю неправильные решения. Я снова разочаровываю. Хочется провалиться сквозь землю. Собрать вещи прямо в эту же минуту и уехать обратно, и будь что будет.

– Франц, мотоцикл на осмотр надо бы отдать перед заездом, а то вдруг ты нас на*бать хочешь, – раздался голос Шведова, разрывая мой поток мыслей и заставляя обернуться. Что-то происходило и это явно не было чем-то хорошим.

– Он что собрался участвовать? – произнесла немеющими губами.

– Да, вместо тебя, – мрачно отвечает Егор, окончательно выбивая почву из-под моих ног.

– Нет. Не надо, – я делаю шаг, чтоб все это пресечь, но Егор снова хватает меня за руку, чуть выше локтя оттаскивая назад.

– Не вмешивайся хоть сейчас.

– Отсоси Мутный, или ты думаешь, я не знаю, как вы ребятам резину режете и тормоза спиливаете, чтобы потом бабло распилить. Я что на дебила похож? – насмешливо и громко произносит Ромка, открыто и явно провоцируя Шведова, в лоб без какого-либо прикрытия. И мне становится страшно. Потому что Шведов оборачивается, впиваясь злым взглядом в Франца.

– За базаром следи, без доказательств за такие предъявы я тебя и нагнуть могу.

– Пот со лба сотри сначала нагинатор, пока я тебя прямо здесь в асфальт не закатал, – и снова насмешка прилюдная, неприкрытая.

Пара шагов Шведова с явным желанием помахать кулаками, и мое сердце сжимается от понимания, что Франц уже не остановится, он просто впечатает его в асфальт и не известно, чем все может закончиться, а Ромке нельзя за решетку у него дочь. Это из-за меня все. Я жизнь двум людям сломаю, это моя вина будет. Я не вынесу, я в окно выйду. Шведов остановился в шаге, напряженно поведя головой, они оба готовы вцепиться в глотки друг другу. Толпа замерла. Я снова делаю попытку приблизиться к ним, но Егор еще сильней сжимает меня в своих руках, удерживая на месте.

– Жека, не надо. Пусть откатает, – один из дружков Шведова наконец-то вмешивается, пытался избежать открытой стычки, – Жек, у нас время поджимает, давай после заезда разберетесь, а то опять менты накроют всех. И мысленно молюсь в этот момент, чтобы у него это получилось.

Секунда, две, три. Мгновения кажущиеся вечностью и Шведов, не отводя взгляда, демонстративно сплевывает на асфальт и скинув руку своего миротворца, отходит к мотоциклу, махнув рукой чтоб участники готовились к старту. И я, наконец, освободившись от рук брата, бросаюсь к Францу.

– Ром, не надо, слышишь, – я почти повисаю на его плече. – Я возьму у кого-нибудь мотоцикл и сама выйду на старт. Пожалуйста.

Он оборачивается, и мне впервые хочется отшатнуться, в глазах тьма и подавленная агрессия, и я не до конца уверена, что это из-за перепалки с Жекой. Хочется сжаться в маленький комок, но я принимаю его злость, ему снова приходится меня вытаскивать из дерьма и прикрывать мой зад. Я заслужила его раздачу. Я принимаю.

– Ты сейчас садишься в машину брата и едешь домой. Мотоцикл твой Шатохин увезет на диагностику, не смей вообще к нему приближаться. Приеду позже, поговорим, и на этот раз мы обсудим все, – слова словно гвозди, бьют точно без промаха, твердо, уверено и болезненно. Он разжимает мои пальцы, убирая мою руку, и отходит к мотоциклу, надевая шлем. Рев двигателя, толпа расступается, и он ровняется на старте с остальными участниками. Сердце сжимается, срываясь вскачь, обрывая дыхание уже на вдохе.

– Пошли, – Егор тянет меня в сторону к машине, но я вырываю руку из его хвата.

– Я остаюсь.

– Соня.

– Я остаюсь, – в моем голосе железная уверенность вперемежку с подступающей истерикой. Егор поджимает недовольно губы, качает головой, понимая мой выбор, принимая его, хотя он ему совершенно не нравится.

Когда мотоциклы сорвались с места, мне казалось, что я перестала дышать, от нервного напряжения тряслись руки, только с третьей попытки выудила сигарету из пачки, Егор видя, что я не справляюсь с зажигалкой, подкурил, и я затянулась, надеясь хоть немного взять себя в руки, но сердце снова сорвалось, когда Франца начали теснить, бешеная скорость, а его толпой жмут к обочине, если сможет бросить мотоцикл резко вперед, то не скинут, но тогда он не успеет до отметки сбросить скорость для разворота, а значит, не сможет нагнать к старту, дистанция короткая. Мгновение и я вижу, как Ромка дерзко и нагло оттесняет одного из участников и резко бросает мотоцикл вперед, разворот на сто восемьдесят, на грани, почти уложив байк на асфальт и снова рев движка выжимая чуть ли не максимум. Моя вторая затяжка, не чувствуя пальцев, я не отвожу взгляда, даже когда его нагоняют двое и зажимают с двух сторон, не давая вырваться, пару раз толкают довольно ощутимо, но Франц удерживается на мотоцикле и отстав на корпус резко выжимает на максимум, обходит их сбоку, едва не задевая обочину и я понимаю, что там были миллиметры и что он сейчас мог просто слететь с трассы. Сжимаю пальцами сигарету, в кулак, обжигая ладонь и почти этого не чувствуя. Он проносится мимо нас, сбавляя скорость после финишной отметки, разворот и с мощным ревом двигателя тормозит возле Шведова, выжимает газ оглушая, явно провоцируя снова, снимает шлем, расстегивает экипировку, доставая пачку сигарет, закуривает и бросает взгляд на наручные часы. Медленно выпускает дым, смотря в помутненные от злости глаза Жеки.

– У тебя пять минут, чтобы бабки упали мне на карту, время пошло.

– Ты слишком борзый стал Франц.

– Четыре. Через пять тут будут менты. Поспеши. А то я сделаю подарок нашим правоохранителям. Шибари любишь? – и снова медленная затяжка сигаретой, не сводя глаз со Шведова.

Тот сжимает кулаки, готовый кинутся, но его удерживают, что-то шепча на ухо, и он нервно хватает свой телефон.

– Да, у меня, сука, даже номера твоего нет.

– Найди, – в голосе полное равнодушие и насмешка.

Возле Шведова начинают суетиться его друзья, и наконец, почти в полнейшей тишине раздается сигнал о входящем сообщении на телефоне Франца. Он делает последнюю короткую затяжку и отшвыривает в сторону окурок.

– Сразу бы так, – злая усмешка по губам Ромки и он, надев шлем, выжимает газ, подъезжая ко мне. Ведет головой, показывая, чтобы села к нему. Егор подает мне мой шлем, который Шатохин оставил на капоте его машины и мы срываемся с места уже под звуки полицейских сирен.

Скорость, остатки волнения и адреналина в крови от пережитого и тепло его тела под моими руками. Последнее успокаивает, стирая все остальное.

Подземная парковка моего дома, подъем на лифте в полном молчании, он проходит в квартиру вслед за мной, снимая куртку.

– Кофе, чай, что покрепче? – спрашивая, совершенно не в силах предугадать, куда нас выведет разговор.

– Кофе, – отвечает коротко, в его глазах все еще клубится тьма, но уже не иссушающая, как было на гонках.

Мои руки дрожат, когда я ставлю турку на огонь, и я сама себе не могу объяснить отчего.

– Почему ты не пришла за помощью к брату или к родителям, когда узнала о кредите?

– Глупый вопрос. Я всю жизнь приношу своим родным лишь проблемы, волнения и разочарование. Тебе ли это не знать. Для чего мне было к ним идти, чтобы снова ощутить себя беспомощным ничтожеством?

– Они твоя семья, они принимают тебя такой, какая ты есть и всегда протянут руку помощи. А твое упорство – позиция ребенка, который стремиться все время, что-то доказать.