— Все хорошо. Не смотри вниз. Смотри только на веревку, — Филипп говорил и сам ощущал, как страх червем точил его душу.

Любой северянин когда-либо просыпался посреди ночи от кошмара, в котором он замерзает насмерть с криком о помощи на устах в слепящем белом хаосе средь жестоких ревущих ветров и снега. Им предстояло пережить этот кошмар наяву, помогая и поддерживая друг друга.

Спустя вечность Филипп со вздохом снял перчатки, так как пальцы протерлись, и не глядя кинул их в пропасть. Тело ныло и болело от напряжения. Рюкзак за спиной тянул вниз. Голова налилась тяжестью. В ней не осталось ни одной разборчивой мысли. Только четкая последовательность: ногу на ступеньку ровно там, где вбит прут, вторую ногу — на место первой, левой рукой схватиться за выступ или щель, перекинуть первую веревку с одного крюка на следующий, затем перекинуть вторую. Если крюк отсутствует, то вбить его, а потом двигаться дальше по той же схеме.

Наконец, добрались до Языка Великана. Можно сделать долгожданный привал.

Язык Великана единственное место, где можно было передохнуть. Он козырьком прикрывал небольшую пещеру, в которой можно укрыться паре десятков человек и развести огонь.

Ветер резко стих, и на них обрушилась мертвенная тишина. Было слышно дыхание каждого и стук собственного пульса.

— Жук, Леда, вы как? — спросил Филипп.

— Живы, — голос Генра после многочасового молчания звучал хрипло и напряженно. Леда только кивнула. Она была очень бледна и массировала виски.

— Я могу чем-то помочь?

— Спасибо. Я в порядке.

Разожгли костер и завесили вход тартаном, чтобы удержать тепло. Все безумно устали и, утолив наскоро жажду и голод, улеглись спать. Хотя пещера и служила довольно надежным убежищем, все на всякий случай привязались к крючьям страховочными веревками. Иногда поднимался ураган такой силы, что запросто выдувал все из углубления, даже путников.

Когда небо взорвалось зелено-розовым огнем, никому уже не было дела до творящегося снаружи. Пока все крепко спали, Филипп тихо пробрался к выходу. Звук его осторожных шагов прервал чуткий сон Генра, который последовал за ним наружу.

— Сыч, ты светишься!

— Сюда посмотри, — указал Филипп вверх.

— Ничего себе! — восхищенно ахнул Генр. — Это же Северное Пламя?!

— У нас его называют Лисьими Плясками.

— Потрясающе! Я впервые его вижу, представляешь?

Они наслаждались зрелищем извивающихся ярко-зеленых змей и розово-фиолетовыми всполохами в небе. Драгоценными камнями сияли и подмигивали звезды. А внизу резвился и сверкал океан.

— Давненько лисы не плясали. Да еще так рьяно. Я переполнен силой, — Филипп потянулся аж до хруста и широко улыбнулся.

— Повезло тебе. Завтра будешь в отличной форме. А вот мне нужен отдых, — Генр еще немного постоял и отправился досыпать.

Подъем с первыми лучами солнца не повод для радости, но никто не жаловался. Запасов осталось еще на пару дней. Но воды захватили слишком мало. Снега на Языке Великана оказалось еще недостаточно, чтобы растопить. Придется экономить.

Как только группа зашла за первый поворот от Языка Великана, ветер ударил в полную силу. Уши заложило, а тело содрогнулось под хлесткими потоками. Непогода решила взять свое после временного затишья. Тартан перестал справляться с пронизывающим холодом. Он впивался в кожу, пробирал до костей и лишал остатка сил. Снежная крупка царапала щеки и лоб, лезла в глаза и проникала в складки одежды, стекая за воротник. На втором повороте пальцы уже занемели, а к концу дня они будут изодраны в кровь острыми скалами.

Днем сделали короткий привал и дальше продвигались по Тропе Смерти исключительно на характере. Ветер достиг такой силы, что было трудно дышать, а если открывать рот, то мерзли зубы даже если закутаться в шарф. Усталость давала о себе знать, и снова из глубины начал подниматься страх. Но давать слабину этому паразиту Филипп не собирался.

Не зря северное упрямство известно далеко за пределами Вертиса. Его ругали, над ним посмеивались, его уважали и даже боялись. Вертийцы впитывали его с первым криком, с молоком матери и с первым взглядом на суровый окружающий мир. Чтобы выжить в горах одной смекалки и силы мало. Нужно быть упрямым настолько, чтобы несмотря ни на что любить эти серые камни, твердую землю, постоянные дожди, ветры и снега.

Мало-помалу группа вышла на Необхватную Бабу — один из главных ориентиров на Тропе Смерти. Из серой стены торчала глыба, похожая на толстуху с огромными грудями, которая пыталась вырваться из камня.

Значит, осталось два-три часа ходу. Но они шли слишком медленно. Нужно нарастить темп, иначе не успеть до настоящей бури. Осознание скорейшего окончания пути открыло второе дыхание, и люди двинулись бодрей. Только их ждал неприятный сюрприз.

— Чего вы остановились? — спросил Филипп.

— Дальше дороги нет, — ответили из середины. — Придется перебираться в траверс.

— В траверс? — забеспокоилась Леда.

— Что это значит? — спросил Генр, услышав незнакомое слово.

— В траверс. Вобьем недостающие крючья и протянем веревки, — ответила она. — Нехорошо как. Мы прямо над Пляской Великанов.

— Леда, не пугай Жука такой ерундой, — отозвался Филипп.

— Сплошные у вас пляски. Сначала плясали лисы, а теперь великаны, — пошутил Генр, пытаясь согреть пальцы дыханием.

Головной устанавливал крючья и страховку, затем протягивал веревки, а группа ждала, держась за холодные камни.

— Пляской Великанов называется место силы. Видишь вон там круг земли без снега и деревьев? — Филипп указал на темную проплешину земли внизу.

— Да.

— По легенде там была скала, на которой великаны устроили пир. Они так веселились, что разбили ее своими исполинскими ногами. Гиблое место. Вроде ничего особенного, глыбы кругом, а находиться с ними рядом не в состоянии ни человек, ни скотина.

— Эй, в конце! Прекращайте разговоры и берегите дыхание! — гаркнул на них Артур.

Но Филипп и так не собирался продолжать, впомнив своей первый и единственный поход к Пляске Великана.

Как же ему было страшно!

Ему было страшно пока он смотрел, как другие мальчишки пересекали границу, за которой исчезали цвета. Ему было страшно, когда они бежали на перегонки к центру. А затем становилось еще страшней, когда они, так и не достигнув цели, разворачивались и бежали обратно с искаженными от муки лицами.

Липкий страх сковал Филиппа по рукам и ногам. Лишил воли и других чувств. Его подначивали и подбадривали, но он никак не мог решиться сделать первый шаг. Филипп расплакался, и кто-то назвал его трусом. Тогда он ударил обидчика и вошел в мертвый круг. И в тот же миг осознал, что тот страх, что терзал его ранее, был ерундой по сравнению с настоящим всепоглощающим ужасом, который обрушился на него теперь.

Филиппа трясло. Он напрудил в штаны и не чувствовал собственных ног, но продолжал идти. Из проклятого северного упрямства. На Севере часто шутили, что стойкость вертийцев, выдержка, напор и железная воля — все это лишь дети их знаменитого упрямства, чей совместный напор мог бы сдвинуть эти горы, если бы этого действительно хотел их могущественный отец.

Мимо Филиппа проплывали громадные серые глыбы, пока он не достиг самого центра. Ему кричали, кто-то даже пытался догнать, но Филипп зашел слишком далеко. Он замер, плененный уродливым серо-коричневым валуном и необъятным страхом. Все его существо кричало бежать как можно дальше и не оглядываться, но он не мог оторвать взгляда от безобразного камня. Весь в бороздах, вмятинах и рытвинах, он был старше самих Львиных Гор.

В конце концов он потерял сознание от боли. Кто-то из мальчишек позвал на помощь взрослых, но и они оказались бессильны. Филипп пролежал в кругу Пляски Великана почти весь день, пока его не спас сам Король Леонис. Благодаря защите Клеймора он прошел к самому центру и вытащил бесчувственного Филиппа. Об этом Филиппу рассказал отец, когда он пришел в себя несколько месяцев спустя уже в Сентории. Он долго болел, а затем десять лет прожил Риу, вернувшись в родные земли, охваченные войной. Но даже море крови и смерть не так страшили его, как Пляска Великанов.