В бывшей тюрьме места хватало всем. В отличие от других банд, каждый пес жил в собственной конуре. И каждый обустраивал ее на свой лад и в силу возможностей. В некоторых камерах не было ничего, кроме тонкого матраса или кучи соломы, одеяла и кое-какой нехитрой утвари. А некоторые обставляли роскошной мебелью, устилали коврами и вешали замок на дверь решетки. Хотя у своих воровать не принято. Если поймают, то не только лишишься крова над головой и всего имущества — выставят из логова на улицу голым и избитым. Оказаться изгоем на Севере — это верная смерть.

В главном зале прохводились собрания для всей банды Псов. Размеры самого величественного помещения тюрьмы были невероятными, по сравнению с крошечными камерами для заключенных. На светлом потолке темнели разводы черной плесени. Местами каменные блоки отсырели, крошились и осыпались. В воздухе витал влажный запах гнили. В центре стоял деревянный стол, окруженный стульями с изношенными подлокотниками и сиденьями из линялой ткани. На главной стене висела огромная выцветшая карта с неизвестными символами. У противоположной стены рядом с камином сложили массивный очаг для приготовления еды.

В центре зала располагалось массивное кресло из черного дерева с вытертой бархатной обивкой. На нем восседала миниатюрная брюнетка с роскошными формами, которые она любила подчеркивать обтягивающими брюками, корсетом и низким вызывающим декольте. На смуглой щеке притягивала взгляд кокетливая родинка, полные губы накрашены ярко-алой помадой, а брови и глаза подведены черным. Этот эффектный образ мало кого мог обмануть — все не раз испытали на себе железную руку и стальной характер Плети. В жестокости и ярости она давала фору любому мужчине.

— Лисенок! Милый мой Лисенок! Вернулся попрощаться с хозяйкой? — у присутствующих от ее низкого голоса с хрипотцой стыла кровь в жилах. Плеть взирала на них с выражением брезгливости и превосходства. Она встала и развернула длинный хлыст из сыромятной кожи, с которым никогда не расставалась. Вместо кисти или узла на его конце она закрепила подвес с шипами. Предводительница всегда лично наказывала провинившихся членов банды, медленно избивая их до полусмерти своим любимым оружием.

— Погоди. Не понимаю, о чем ты? Что я сделал не так? — искренне недоумевал Лисовин. Он еще ни разу по-настоящему не испытывал на себе ее гнева, поэтому заволновался. Остальные члены банды загоготали и приготовились к предстоящему зрелищу.

— Не понимаешь о чем я? А расскажи-ка мне об этом впопике Сыче, с которым ты только что свиданькался, — в бешенстве зорала Плеть. — Думал, что я не узнаю о ваших шашнях?

Причина, по которой предводительница Псов ненавидела Филиппа, была банальна и проста.

Элементарная зависть.

Во-первых, Филипп пока еще молод. Непростительно молод. В то время когда перенесенные невзгоды и лишения уже явно отражались на красивом лице Плети. Сеточка морщин в уголках глаз, неровный цвет лица и жесткие складки у губ — результат того, что ей приходилось бороться за место под недружелюбным северным солнцем и пробиваться из самых низов, завоевывая авторитет среди бандитов.

Во-вторых, она всего добилась сама. А этот выскочка, по ее мнению, получил «Ледяной Шинок» и расплачивался за расположение имперцев своим юным телом. Возможно, его любовником был сам Брон. Поэтому Филиппу так легко достался один из самых высоких статусов, на который мог рассчитывать северянин в оккупированном Лармаде. А Плеть терпела имперских стервятников, каждый визит которых опустошал казну банды и бросал тень на ее репутацию среди Псов. Ей же хотелось получать подарки от любовников, а не унижения, и не доказывать день изо дня, что женщина способна стоять во главе целой толпы опасных преступников.

В-третьих, Плеть бесило, что Филипп стоял намного выше нее даже среди бандитов. Другие главари пытались добиться его расположения, чтобы получать наиболее выгодные сделки, которые происходили именно в «Ледяном Шинке».

— Да если бы не я, ты бы подох на улице, неблагодарная ты тварь! И на кого ты меня променял? На этого безмозглого хлыща? — голос предводительницы и щелчок плети у самого носа оторвали Лисовина от размышлений.

— Сыч пытался меня сманить и предлагал на него работать, — не стал отпираться он. — Но я отказал.

— Отказал?

— Конечно.

— Верный подход, Лисенок, верный… Я знала, что ты не будешь расстраивать мамочку, — она свернула хлыст, подошла к нему и приобняла за плечи, сильно прижимая к пышной груди.

Предводительница являлась сильной женщиной во всех смыслах, иначе бы не смогла удерживать банду в ежовых рукавицах. Но Лисовин знал и другую Плеть. Ту, что заботливо вытирала ему пот с горячего лба, шептала ласковые слова, пока он метался в бреду, и делилась с ним последними крохами. Поэтому их связывало нечто большее, чем просто отношения подчиненного и главаря. Но Плеть сильно изменилась за последние пару лет, упиваясь своей властью и влиянием. Только тот факт, что он обязан ей жизнью, и удерживал Лисовина в банде. Он уже не менее десятка раз себя выкупил, принося самый большой процент в общак, но никак не мог заставить себя уйти, пока не вернет Плети самый главный долг.

— Перепугался? — спросила она его на ухо шепотом.

— Растерялся.

— Врешь. Что с тебя взять. Мужчина. Держишь лицо, а у самого поджилки дрожат.

— Ну, разве что самую малость, — нехотя признал он. — Я могу идти?

— Нет, конечно, — хрипло рассмеялась она и продолжила громко. — Где мои деньги, Лисенок?

— В правом внутреннем кармане…

— Превосходно, — Плеть забрала кошелек и проверила второй карман, выудив от-туда рукоять. — Что за зеленая стекляшка. Похоже на изумруд?

— От этой штуки надо избавиться как можно скорей.

— Хвост голове не указка. Зергер расколет и сдаст в ювелирку.

— Плеть, пожалуйста. Лучше я сам…

— Лисовин, ты сейчас пойдешь мыться. Сам. А то воняешь отхожим дальняком, — она выпустила его из своих объятий под смешки присутствующих. — А вы, дармоеды, чем меня порадуете?

От ответа псов избавил звук труб, объявивших всеобщую тревогу.

— Хозяйка! Там говорят, Львы Свободы пришили Фалька, — протараторила вбежавшая в зал шавка. — Прям в собственном доме!

— Не пришили, а ранили, — подскочила вторая. — Но смертельно!

— На улице красно от имперских солдат. Яблоку негде упасть, — попыталась вернуть внимание предводительницы первая. — Весь Лармад на ушах стоит…

— Скорее раком… — пискнула опоздавшая третья. — И красные уже сюда топают.

— Пшли! — зашипела в ответ Плеть, и малышня дала деру из зала, только пятки сверкали. — Шило, живо собирайте все добро в схроны. Балбес, бегом в Лужу. На тебе портовые нычки. Рофля, ты выбей все из тараканников, пока их не растрясли стервятники. Остальным перепроверить запрещенку. Кто попадется, того лично кастрирую!

Все кинулись по камерам, чтобы понадежней спрятать то, что не стоит демонстрировать имперцам. Затем на Псарне собралась вся банда, в ожидании досмотра, который проводился по заранее составленным спискам. Если не подчиниться и попытаться ускользнуть, то вздернут свои же, заставив перед этим недолго, но ощутимо страдать. Когда стервятники явились, псы уже покорно их ожидали в главном зале. Напряжение было такое, словно в любой момент мог начаться бой. Однако Плеть восседала на троне, демонстрируя своим взволнованным предстоящей проверкой людям полное равнодушие.

— Всем оставаться на месте, пока будет происходить перекличка, — произнес маг. Он явился на Псарню в полированной кирасе, из-за которой живот казался еще больше, словно он ожидал сразу двойню или тройню. — Мессера, пройдите сюда, пожалуйста, и встаньте с остальными.

— Ваши люди могут заняться моими, — проворковала Плеть, плавно соскользнула вниз и протянула ему ручку для поцелуя. Маг растерянно смотрел на ее пальцы, унизанные перстнями с крупными камнями. Тогда Плеть прильнула к нему вплотную и погладила металлический нагрудник.

— Магистр?