Но теперь завелась уже Елена.

– Да если бы не ты, милый, я этот телевизор вообще не включала, мне некогда! И не отвлекай меня своей болтовней, я и так опаздываю! – выкрикнула она и, глотая слёзы, как была в ночной сорочке, помчалась на кухню варить кофе.

Это стало её ошибкой. Успокоившийся было Геннадий, сразу вспомнил о только что нанесённой ему обиде и снова начал говорить сварливым саркастическим голосом:

– Ну да, она опаздывает! Только я, бездельник, никуда не спешу. Мне идти некуда, мне можно спать, лежать и смотреть новости. Это же надо, настроение с самого утра испортила! Теперь весь день буду нервничать.

Спохватившись, что жена его может не услышать, суетясь на кухне, Геннадий повысил громкость и загрохотал тоном низкосортного общественного обвинителя на громком судебном процессе:

– Ты же знаешь, что мне нельзя волноваться, чего опять начинаешь? Смерти моей хочешь?!

Чтобы не слышать этот раздражающий ворчливо-капризный голос, Елена, включив кофе-машину, поспешила скрыться в ванной комнате и врубила оба крана на полную. А сама села на унитаз и заплакала горькими слезами незаслуженной обиды. «Ну, почему, почему с Генеком стало невозможно нормально разговаривать? Почему он вечно намекает на своё больное сердце, прекрасно зная, как мне больно это видеть? Как ранят меня его обвинения, которые я, кстати, вообще не заслуживаю», – горестно думала Елена, слушая безразличный рокот льющейся воды. Потом спохватилась и закрыла краны и с некоторым страхом прислушалась к тому, что происходило за дверью.

Судя по шорохам, шарканьям, клацанью и прочим шумовым эффектам, Геннадий кончил ворчать, встал с кровати и в данный момент находился на кухне. Елена опять напряглась. По настоянию врачей кофе мужу был категорически противопоказан, как и крепкий чай. Поэтому Елена жадно ловила звуки из кухни, страшась услышать звяканье кувшина с кофе. Впрочем, страхи её оказались напрасны, судя по всему, Геннадий к кофе не прикасался. Елена различила хлопанье двери холодильника, потом скрип стула под тяжестью тела Геннадия. Немного придя в себя и успокоившись, Елена умылась, накинула халат и отправилась завтракать.

Когда она вошла, Геннадий в расстёгнутой пижаме неподвижно сидел за кухонным столом, уставившись глазами в одну точку. Взгляд его казался пустым, бездонным, но при этом натянутым как тетива от какого-то внутреннего напряжения, незримо присутствовавшего в нём, несмотря на внешнее спокойствие. Елена на миг замерла в дверях, но тут же спохватилась, вспомнив о цейтноте, и ринулась к кофеварке. Пока она суетилась, Домакин не проронил ни звука. И лишь когда Елена сделала из кружки первый глоток, Геннадий вдруг тихо спросил её:

– Лен, как ты думаешь, там ведь, наверное, холодно?

– Где холодно? – не поняла мужа Елена, которая уже мыслями была на работе.

– Ну, там, – и Геннадий показал глазами на пол.

– Да где?! – Елена никак не могла понять намёки Генека и снова начала злиться.

Но голос Геннадия зазвучал с такими трагическими интонациями, что от её злости не осталось и следа.

– Мне сегодня сон приснился, – слегка нараспев, артикулируя каждое слово, проговорил Домакин, удерживая взгляд всё в той же отдалённой точке пространства, – будто я уже в земле. И, знаешь, там так спокойно, хорошо. Только холодно. Вот сейчас вспоминаю и думаю, неужели там действительно всё время холодно?

С этими словами Геннадий перевёл взгляд на Елену, которая поперхнулась горячим кофе и, ошарашенная, сидела, глупо приоткрыв рот, с тёмной влажной пенкой от кофе на нижней губе.

– Не хочу, чтобы было холодно, – через паузу произнёс Геннадий, резанув глазами жену.

И тотчас, будто и не было сказано всех этих страшных слов, напугавших Елену до беспамятства, уже обычным, будничным голосом сказал жене:

– Ленточка, опять ты слишком горячий кофе пьёшь! Сколько раз говорить, нельзя так делать. И не поела ничего. Давай, вот, хоть печенье возьми.

И Геннадий аккуратно пододвинул жене вазочку с печеньем.

Внутри Елены всё бушевало, слёзы жгли веки, сердце билось как разъярённый старый будильник во время трезвона. Но она ценой невероятных усилий постаралась взять себя в руки и решила подыграть дорогому своему Генеку.

– Некогда мне ждать, когда кофе остынет, дорогой! – притворно радостным тоном откликнулась Елена, безуспешно сотворяя на устах улыбку, – А то я не успею сварить тебе кашу на завтрак.

После злополучного похода к кардиологу Геннадию строго-настрого запретили любые напитки кроме слабо заваренного чая, да отваров некоторых трав. И наложили существенные ограничения в плане еды.

От «кардиологического» чая Геннадий отказался сразу. Едва заглянув под крышку заварочного чайника, где Елена приготовила напиток согласно выданному рецепту, тут же со злостью захлопнул её обратно и заставил Елену вылить всё содержимое в унитаз. Сопровождая этот процесс язвительными комментариями, типа «пусть сами пьют эту поносную лабуду», «это гнойно-помойное пойло», «эту жидкость для протирки канальи».

Поворчав, Геннадий со временем приспособился пить отвары из сушеных или засахаренных ягод. Ягоды отдавали воде все самые сочные, яркие, терпкие и кислые на вкус нотки. Эти напитки были достойны настоящего мужчины, хотя после них непременно хотелось чего-нибудь съесть. И это было второй головной болью бедной Елены. Потому что из еды утром дорогому мужу было позволено есть лишь овсяную да манную кашку на воде.

Для Геннадия, который как истинный рационал, всегда питался правильно, до своей болезни съедая по утрам половинную норму дневного рациона, эти кашки оказались явно поперёк горла. Даже если Домакин и поглощал утреннюю порцию овсянки, делая это с гримасами нескрываемого отвращения, уже к полудню его одолевал такой голод, что он, подобно тому, как медведь разоряет улей, опустошал холодильник, запихивая в себя всё подряд. И тем самым, сводя на нет всё оздоравливающее действие завтрака в виде диетической кашки.

Всё же, исключительно благодаря неустанной настойчивости жены, недели через три Геннадий смирился с утренней овсянкой и даже стал рыться в холодильнике гораздо реже. Объяснялось это просто – хитрая Елена научилась готовить мужу дневной перекус, который был вкусным и полезным одновременно. Но варить себе кашу по утрам Геннадий отказывался из принципиальных соображений.

– Ладно тебе, я сам сделаю себе кашу, – судя по голосу, Геннадий всё же отвлёкся от мрачных мыслей и перешёл на привычные в последнее время интонации классического мизантропа.

– Знаю я, как ты делаешь. Затолкаешь в рот все, что в холодильнике не приколочено, потом желудок болеть будет, – затараторила Елена, чтобы не дать мужу ввернуть ещё что-нибудь трагическое. Уж лучше пусть поворчит.

– Да ну, сделаю, правда, Лена, – на этот раз Геннадий говорил спокойное и деловито, почти как раньше, и это чуть успокоило Елену. Но только чуть.

– Помоги мне лучше, крупу достань и поставь чайник на плиту, а я побегу сушить волосы, – распорядилась Елена, вновь исчезая в ванной комнате.

Когда волосы были наспех высушены и кое-как уложены, времени у Елены оставалось так мало, что остальное приходилось доделывать на бегу. Она хаотично носилась по дому, роняя вещи и появляясь то в ванной, то в комнате, то на кухне. Тем временем, Геннадий, удобно устроившийся на диване, наблюдал за перемещениями супруги, словно смотрел по телеку захватывающий триллер, в параллель давая ей «ценные» советы:

– Ленточка, да не носись ты так. Подумаешь, опоздаешь немного. Неужели у вас остальные вовремя приходят? Ведь нет. Вот и ты разок опоздаешь.

– Кому-то может и можно опаздывать, но только не мне. Ты забываешь, что я – лицо ответственное. Материально ответственное. К тому же самая старая в конторе, – буркнула Елена, досадуя про себя не толстокожесть мужа, который никак не мог взять в ум, как страшно ей давать руководству даже малюсенький повод для увольнения.

– А ты вали все на меня, Скажи, мол, муж болен, ему требуется уход. Должны же они это принять во внимание!