— Ты что делаешь⁈ — выпучив глаза, спросил Веселин, когда мы оказались перед стрельчатыми окнами галереи. — По что клятвенникам хамишь⁈ Новых проблем хочешь⁈

— Нет, я хочу получить назад свои вещи — одежду, ножи, сумку и прочее, — требовательно и недовольно ответила я.

— Если будешь позволять себе подобные манеры, ты не только свой колдовской скарб не вернёшь, но и сама под замком окажешься. А к тебе, скорее всего, и так будет не мало вопросов.

«Да, очень вероятно, — вновь вспомнив проявление необъяснимой способности Святослава, сердито подумала я»

— В таком случае расскажи мне про этого Кресибора Крота, — предложила я. — Хочу знать, с кем мне предстоит говорить.

— С непримиримым поборником божественного порядка, — резко посерьёзнев и чуть повысив тон, произнёс Веселин. — Старейшина первого пламени, Кресибор Крот, снискал славу, пожалуй, самого ярого блюстителя уклада жизни, продиктованного Сварогом и сварожичами.

— Такое стремление и слава напрашиваются на похвалу, но я предвижу дополнительный смысл, — с иронией и долей ехидства заметила я.

— Этот смысл многим не по душе и, ходят слухи, — тут Колышев понизил голос до шёпота и метнул опасливый взгляд на выход из галереи, — что даже сам великий князь, наш добрый государь Красномир, не в восторге.

— И почему же?

— Потому что Крот настоящий фанатик! Искренне убеждён, что людям удастся побороть многие или все сегодняшние несчастья, если они сперва сами начнут меняться в лучшую сторону.

— В чём-то он прав, — заметила я, вспоминая все преступления в остроге и неподалёку от него, которые произошли за последний год.

Хоть мы все, вроде бы, и живём там одной большой семьёй, без злонамеренных преступлений всё равно не обходиться. Даже убийства пару раз случались, что правда — не преднамеренные.

— Возможно, — шёпотом продолжал Веселин. — Только ты не до конца понимаешь принцип и взгляды Кресибора: всё должно быть исключительно согласно божественному порядку. Каждый новый день, каждое движение и даже каждый вздох. А теперь, вспомни посадников, которые регулярно — то тут, то там — попадаются на лихоимстве, воровстве и стяжательстве. В больших городах распространены измены в семьях, многочисленные и непомерные любовные утехи…

— Не только в больших городах: этот «ужас» распространён повсюду, — хихикнув, заметила я и вспомнила того же Любодара, который уже не одну молодую любовницу сменил.

Эти девушки все бывали у меня, когда приходили за разными снадобьями, для мужской силы, чтобы подсыпать Любодару в напитки, или за экстрактами, которые помогали против нежелательной беременности, а то и вовсе за эликсирами против кольпита или кандидоза.

Веселин отмахнулся от моего замечания и продолжил.

— Не соблюдение каких-то праздников, даже мелких — это, провинность перед богами. Замужняя женщина платок сняла, даже в доме, — провинность перед богами. Посадник аль дружинник с поместьем, пожертвование своевременно местным жрецам не поднесли — провинность.

— Да ваш Кресибор не просто фанатик, он как будто одержим своими идеями.

— Так и есть, — согласился Веселин.

— А почему великий князь, прочие волостные князья да посадники его терпят?

— Они ни его терпят, а всю общину волхвов-последователей Сварога. А что князь и посадники сделают? Скажут, что не каждую волю Сварога и богов следует выполнять? Так к ним местные жрецы тут же с разбирательствами и придут. А ссориться со жрецами и волхвами-оследователями, а вместе с ними ещё с клятвенниками или с самим Сварогом — никому из власть имущих не интересно. Даже князьям.

— По твоим словам, этот Кресибор успел выесть мозг и душу очень многим, но я про него впервые слышу.

— А потому что Орлец ваш и ещё несколько острогов, до недавних пор, Кресибора не интересовали. А теперь он даже в деревни заезжает и там… Ох, в двух последних устроил массовую порку мужчин, женщин и даже детей. Говорят, некоторых, при нём засекли насмерть.

— До крестьян то он зачем докопался?

— Так ведь и они божьи законы преступают.

— Каким образом? Чем этому помешанному волхву смерды-трудяги не угодили? — насколько мне было известно, как раз жители деревень, смерды или рядовичи, были одними из самых богобоязненных жителей княжества, несмотря на близкое и частое общение с домовыми или амбарниками.

— Тихо! — снова шикнул на меня летописец и объснил. — Ежели крестьяне в какой деревне недостаточно чествуют богов — например экономят на красках для идолов или вместо восковых свечей используют сальные…

— Это теперь тоже преступление⁈ — не удержалась я.

— С точки зрения Кресибора — да. Дескать проявление неуважения к богам.

— А поминание Чернобога или Вия считается неуважением?

— При Кресиборе лучше не их вспоминать, — с серьёзным видом покачал головой летописец.

— Так вдруг захотелось, — хмыкнув и глумливо усмехнувшись, проговорила я. — Знаешь, мне всегда, если что-то запрещают, сразу хочется пойти и сделать назло. Не знаю откуда у меня это…

— Звенислава, это не шутки! — зашипел на меня встревоженный Веселин. — Тебе вообще стоит быть в пять раз осторожнее.

— Из-за Святослава?

— Из-за этого тоже, но Кресибору хватит и того, что ты ведьма.

— Ведьмы, вроде бы, не запрещены.

— Разумеется. Но как часто ты оглядываешься на указания богов, когда проводишь свои обряды, готовишь зелья, продаёшь снадобья или у всяких подозрительных торгашей, из-под полы, покупаешь разные редкие ингредиенты сомнительного происхождения? — вкрадчиво спросил летописец.

Я пожала плечами и лукаво усмехнулась.

— Даже, если и так, каким образом Крот может об этом узнать?

Да, действительно. Я продаю снадобья и нечасто интересуюсь, как покупатель собирается его использовать. Ну а что? Ядами я не торгую и всякими особо опасными эликсирами тоже. А ежели кто решил для большего урожая свой огород сдобрить магическим снадобьем, у желанного красавца вожделение пробудить или фертильность кур повысить и кого-то там это не устраивает, то это всё меня не касается. Я рассуждала просто: если бы боги усмотрели бы в моих действиях некие ужасающие преступления, грубо нарушающие баланс мира, подозреваю, что наказание не заставило бы себя ждать.

— Ты, как будто вчера первые шаги в родительском доме сделала! — развёл руками волхв-библиотекарь. — А как ты думаешь узнаются все тайны на свете?

— Неужели шпионы⁈ — притворно испугалась я.

— Хуже — людская молва, слухи и сплетни.

— А Крот верит слухам? — насмешливо хмыкнула я.

— Он не верит, — без тени улыбки произнёс Веселин, — но проверяет.

А вот от этой фразы мне резко перехотелось улыбаться и хоть как-то веселиться. Потому что, если слова Колышева хоть на половину правда, то и дружинники, и стражники могли Кроту про меня та-акого растрепать, что, возможно, мне прямо сейчас лучше попытаться свалить из башни.

— На твоём месте, я бы готовился к наиболее жесткому и напористому допросу, — с сожалением посоветовал мне волхв-летописец.

— Благодарю, — коротко и суховато поблагодарила я. — Но меня больше пугают возможные наказания.

— Понимаю, но к ним, боюсь, никак не подготовиться.

— Да что ты говоришь…

* * *

Я только переступила порог просторной прямоугольной комнаты, а уже сразу почувствовала, как мой желудок свернулся тугим жестким комком, а по затылку и спине медленно сбежала мелкая дрожь.

Кресибор Крот стоял в центре, между четырёх других волхвов-последователей Сварога. Все пятеро в багрово-золотых мантиях с капюшонами, с металлическими позолоченными посохами в руках и в чёрных сапогах. У четверых волхвов, что по двое стояли с каждой стороны от своего старейшины, лица были скрыты расписными деревянными личинами, узоры на которых сплетались в языки пламени.

Сам Кресибор был без маски, она висела у него на груди, поверх ожерелья с крупными золотыми медальонами, на которых можно рассмотреть переплетающиеся магические узоры, выбитые талантливыми кузнецами. Старейшина первого пламени, то есть один из самых главных волхвов-последователей Сварога, был весьма крупным и широким мужчиной с лысой головой и торчащими в разные стороны мелкими и как будто заострёнными ушами. Вместе с обвисшими щеками, покрытыми сероватой щетиной, почти безгубым ртом и глубоко посаженными мелкими глазками, остальные черты внешности делали Кресибора похожим на свинью. А потому ещё совсем лишними на одутловатом и щекастом лице старейшины казались складные очки* в толстой металлической оправе.