— У тебя красивый голос.

— Благодарю, — вздохнула я. — Вставай, будь добр. Теперь ты здоров.

Я это не только знала, но и чувствовала — Ставр больше не хворал и его жизни более ни-че-го не угрожало. Во всяком случае — пока.

— Как твоя память? — я стояла на коленях, аккуратно тушила свечки и складывала баночки в небольшой расписной ларец. — Ничего нового не вспомнил?

Стоящий рядом со мной воин натянул рубаху — Машка взяла мужскую одежду у соседки — замер, потом нахмурился, глядя куда-то в пространство, а потом вздохнул и покачал головой.

— Нет, — глухо прозвучал его короткий ответ.

Я метнула на него подозрительный взгляд.

— Жаль. Но надеюсь вспомнишь позже и… сам решишь, что делать дальше.

Я закрыла ларец и тоже поднялась.

— Если хочешь, можешь остаться на пару дней, пока в себя полностью придёшь, но спать будешь в гостевой горнице, — проговорила я.

Кот и служанка, за спиной воина, поглядели на меня с сомнением и неодобрением. Им обоим хотелось, чтобы Святослав побыстрее покинул нас.

— Сегодня или завтра, аккурат после обеда, можешь сходить к нашему градоначальнику и узнать, кто из купцов куда и когда поедет. Может быть кто-то из торгашей согласится взять тебя с собой. Например, в качестве наёмного стража.

Святослав подошёл ко мне и оказался очень близко. Так, что я могла видеть своё отражение в его глазах. Чуть наклонившись ко мне, он немного склонил голову на бок и правой рукой убрал прядь волос с моей щеки. От его прикосновения по лицу и телу пробежала лёгкая поверхностная дрожь.

— Почему ты ко мне так добра? — спросил Ставр.

Я открыла рот, но не успела ничего сказать, вместо меня ответил Василий.

— Потому что привыкла жалеть жалких, никому не нужных и бесполезных, — с откровенным ехидным и издевательским намёком произнёс Василий.

Воин хмыкнул, криво ухмыльнулся и, не оборачиваясь, ответил:

— Стало предельно ясно, как и почему ты здесь оказался.

Я увидела, как Баюнович выгнул спину и поднял растопыренный хвост. Глаза Васьки сверкнули жёлто-зелёным бликом гневного возмущения.

— Успокойтесь оба, — велела я и покачала головой. — Ещё мне ваших ссор на пустом месте не хватало!

Я хотела обойти Ставра, но тот вдруг протянул руки и взялся за ларец в моих руках.

— Позволь, я помогу, — мягко и вполне любезно предложил он.

— Не стоит, я привыкла справляться сама, — вежливо отказала я.

— Я не могу позволить, чтобы твоя доброта осталась совсем уж бескорыстной, а моя благодарность — не свершившейся.

— Ишь как сладко стелет, — язвительно промурлыкал кот.

— Ну, хорошо, — разрешила я и отдала ларец, не обращая внимания на недовольство Баюновича и Косолаповой, — неси, а я покажу куда поставить.

Однако, стоило нам со Святославом только направиться к лестнице, ведущей на чердак, как мы все услышали сперва звон колокольчика на калитке ворот, а затем и приглушённый, но взволнованный мужской голос:

— Звеня, родимая, беда у нас! Открывай! Дело срочное, как сбор последнего урожая!

— Маша, открой, — велела я. — Вася — марш на печку.

Градоправитель, да и прочий зрелый люд, в отличии от молодых и малых жителей Орлеца, не очень жаловали Ваську, зная о том, чей он сын. Поэтому лучше, чтобы котик лишний раз взрослым и особенно градоправителю на глаза не попадался.

Василий с надменным видом, поднял хвост, выгнул спину и, задрав голову, одарил меня заносчивым взглядом. А затем котик в несколько прыжков оказался возле печки и запрыгнул на своё любимое место, где проводил многие часы во время долгой зимы.

— А ты, пока, посиди в другой горнице, — сказала я Ставру.

Тот ответил мне долгим пристальным взглядом, затем небрежно пожал широкими плечами и ленивым не торопливым шагом направился к двери, на которую я указала.

Где-то через минуту, Маша привела в дом градоправителя. Любодар Квашня был дородным тучным мужчиной, с выразительными русыми бровями и похожей не веник немного кучерявой русой бородой. Его длиннополый синий кафтан-свиту, одетый поверх светло-зелёной рубахи с алыми узорами, покрывали не растаявшие хлопья снега.

Вид у градоправителя был встревоженный и слегка усталый. Часто дыша и держа левую руку на сердце, он, опираясь на резной посох в правой руке, подошёл ко мне и чуть поклонился.

«Ну всё, — обречённо и недовольно подумала я, — значит дело совсем плохо…»

Во всех других случаях градоправитель общался со мной снисходительно, со сдержанной любезностью и долей некоего высокомерия, в той или иной степени, присущего каждому правителю. А вот ежели какое лихо подкрадывалось, тут уж наместник Орлеца мигом забывал о разнице в наших происхождениях и положении в обществе. Наш благородный владыко Квашня, назначенный самим удельным князем, начинал просить, упрашивать и порой даже умолять.

У Любодара было как минимум одно качество, которое в нём ценила и я, и все прочие жители Орлеца — он искренне радел за успех родного города. Поговаривают, правда, что мол, ежели город расцветёт да разрастётся, то наш Квашня может и княжеский титул получить, с надлежащими регалиями. А князь — это вам не выборный посадник из старшей дружины или купеческого сословия. Князь — это удел, доход, власть и почёт, которые можно передавать по наследству.

— Беда, Звениславочка! — покачал головой Любодара. — Опять долгая ночь настала!

Я на мгновение закрыла глаза и с большим трудом сдержалась, чтобы не проговорить ругательство.

Случилось-таки то, чего я опасалась перед сегодняшним закатом. Долгая ночь, чтоб её Чернобог прибрал! Это значит, что темень за околицей и над острогом будет держаться отныне не менее трёх-четырёх суток. А значит вся нечисть в округе повылазит из нор и пойдёт в людские селения, а мраковедьмы и мраковолхвы немедленно приступят к самым опасным и гадким ритуалам и проклятиям, с жертвоприношениями и кровью. Отдохнуть после стычки с волкодлаками и снятия порчи со Святослава мне не удастся.

— Поняла, сейчас буду готовить амулеты для горожан и начну укреплять наш острог.

— Это ещё не всё, Звенечка, золотце, — залебезил градоправитель. — Наш молчун* поведал, что люди из деревни «Бабье лукошко» до нас доехать не могут — их упыри окружили, бродят по округе, кричат страшно и обещают досуха всех «выпить». Глумятся, кровососы драные!

— Так ты хочешь, чтоб я в ту деревню отправилась и с армией упырей сразилась⁈ — удивлённо спросила я.

— Так не одна ж, Звенечка, — градоправитель нервно сглотнул и подошёл по ближе, а затем снял меховую шапку и вздохнул, обдав меня запахом чего-то фруктового и сладкого. — Я тебе дружину свою дам — полтора десятка воинов. А⁈ Выручай, золотце ты наше. В «Лукошке» два десятка телег с зерном, сеном и молоком. То ж наша истинная житница — мы без их помочи до конца зимы не доживём! Надо телеги до острога сопроводить. А иначе, как пить дать, быть голоду в «Орлеце».

(Молчун — вид жрецов Стрибога, что дали обет молчания, в обмен на дар слушать речь воды и ветра, а после молвить лишь для того, чтобы передать услышанное послание. С помощью безмолвных жрецов или, как их называют в простонародье, «молчунов», можно обмениваться сообщениями на любом расстоянии, прим. автора)

Я задумалась ненадолго. Разумеется, я должна была помочь. Ежели сейчас отвернусь и в стороне останусь, во-первых, сама себе не прощу — «Орлец» давно стал мне родным — а, во-вторых, люди не простят, могут и обозлиться, а мне такого поворота в жизни совсем не надобно!

— Хорошо, — согласилась я. — Только добавь десяток стражников со стен и ещё эта услуга будет стоить городу пять сребников и один златник. Три сребника — вперёд.

— Звенечка!.. — ахнул градоправитель.

— Торговаться не стану, — предупредила я. — Дело предстоит опасное, армия упырей, хорошо, если не высших, — это много хуже истиной пары перевёртышей.

Я точно знала, что назначила вполне справедливую цену. Любая ведьма, на моём месте, запросила бы вдвое больше. Тем более, что я знаю какие, примерно, доходы у Любодара и его приближённых. Уж пяток серебряных и одну золотую монетку как-нибудь «наскребут».