– Не в пустоту. Я просто не виновата перед тобой. Я люблю тебя.

– Извинись, пожалуйста.

– Или что? – мягко спросила Лидия. – Не пустишь меня домой?

Евгений помолчал, что-то прикинул, кивнул.

– Представь себе.

– Хорошо. – всплеснула руками женщина. – Я пойду к Кошкиным ночевать.

Евгений снова помолчал.

– Раз тебе так проще, чем признать вину, я не собираюсь тебя останавливать.

Лидия дернула ручку двери номер один. Она была заперта. Не долго думая, Лидия постучала в нее, громко и настойчиво.

– Когда дверь запирают изнутри, портал в ее коробке размыкается. – сказал начальник технологический волшебник.

Лидия смерила его взглядом, пошла к следующей двери. И к еще одной, и еще. Слезы подступили к глазам, когда дверь за седьмым, счастливым для нее номером, не поддалась. Все они, сплошь до девятой, спустя сорок минут после окончания рабочего дня, были заперты. Кроме одной. Нулевой двери. Повернувшись спиной к пирамиде ее желтого света, женщина закрыла глаза. Плечи ее поднялись, резко, она закрыла рукой рот, чтобы не было так слышно, но слышно было. Скулеж, от которого самой стыдно. Красные ее волосы были все в зеленой ершистой урути и водном папоротнике. По красным щекам ее текли горячие слезы. Побелели костяшки пальцев. И тяжелый темно-синий вечер изменился с ловкостью ручки-перевертыша: он подбежал к ней, обхватил руками, и потянул на себя, на шаг назад, как от пропасти.

– Прости меня, Лида, прости, прости, – целовал он зеленую тину и красные волосы – я козел, я не должен был, я дурак, Лида, я не знаю, что говорю…

Они были уже у пятой двери. Она чуть не потеряла туфлю, как он тянул ее назад.

– Боже мой, мы просто с тобой устали, – говорил он тихо – какой длинный тяжелый день. Пойдем же, скорее, домой, родная…

Дверь нулевой комнаты закрылась и заперлась изнутри. До понедельника.

Андрей вышел из кухни с двумя чашками кофе по-турецки, пропал на несколько секунд в темном проеме спальни, откуда вернулся уже с одной чашкой, из которой сделал глоток, после чего закрыл глаза и с наслаждением хрустнул стареющей дряблой шеей. Волшебник открыл дверь в комнату юного Мечника, откуда тут же повеяло сонным теплом и подростковым перечным смрадом. Мужчина страдальчески поморщился и, не без опаски, в тапочках, ступил в логово своего ученика. На самом деле, там было чего опасаться, и связано это было совсем не с тем, что темный волшебник практиковался в защите убежища или охране своего сна (практики защиты отвергались им целиком и полностью). Вследствие этого, комната его, в противовес Андреевой, не таила ни одной жестокой ловушки или мрачного тайника. Только вот здесь жила другая беда, занимавшая весь пол и поднимавшаяся до самого потолка. И нет, это был не бардак. В каждый миллиметр обоев было что-то воткнуто: листки, с надписями и без, фотографии, и даже небольшой мусор по типу ребристых пивных крышек был скрупулезно обрамлен десятками портняжных булавок. Здесь же висела плоская, размером с картину или зеркало, терка, на которой без проблем можно было натереть кочан капусты или человеческое лицо. На подоконнике, вперемешку с книгами из школы, Черного, в том числе украденные из кабинета Тени Игоревны и личной коллекции Андрея, лежали кухонные ножи и штопоры самых разных видов и устройств. На чистом столе напротив окна одна лишь коробка обнаженных до серого грифеля и заточенных, как пики, карандашей и листок с изображением чудовища: три тонкие лапы, загнутое крюком тело и похожая на деревянную корягу голова с одним единственным человеческим глазом. Особое место на длинном комоде занимал круглый нож для пиццы. Он выделялся среди прочих острых предметов своим экстравагантным уродством, возлегая, как на подставке, на скромной куче почти свежей одежды. Под ним, прямо в ящиках с бельем, лежали шпажки для канапе, зубочистки, острые камушки и даже старые вилки.

Андрей двинулся к спящему в инсулиновых иглах: они торчали вверх по всей длине изголовья кровати, держались на слое двустороннего скотча даже на прикроватной лампе. Незнающий человек, оглядев такое жилище, скажет, что его обитатель глубоко болен параноидальной шизофренией. Знающие же люди скажут просто: “хорошист”.

Сам же “хорошист” спал, извернувшись поперек кровати. Одеяло было накручено на его голову и руки, и из этих бессмысленных бандажей выдавался только кончик носа и острые белые локти, в то время как одна нога торчала коленном вверх, а вторая, опираясь на торчащее колено пяткой, была вывернута наружу на зависть любому йогу. Андрей аккуратно подогнал ладонью сладкий кофейный пар к спящему, тот никак не отреагировал.

– Ну разумеется. – снисходительно прошептал Андрей.

Тогда наставник дернул подростка за пятку, ноги его с шумом упали на кровать, но даже сонное дыхание Мечника не сбилось.

– Молодежь… – вздохнул мужчина, и в комнате загорелся свет.

Вот тут Северин уже закряхтел, шевелнул головой в плену одеяла, открыл красные, заспанные глаза.

– За что?

– Едешь сегодня в дом возвращенцев. Чтобы к четырем часам был дома. У тебя зачет по актуальной генеалогии вампиров.

– Кофе…

– Пожалуйста. – Андрей протянул свою чашку.

Майский окончательно расплелся, понюхал, скривился, а потом и вовсе отвернулся.

– С сахаром.

Андрей улыбнулся.

– А ты что думал? Я пью кофе с сахаром уже больше века.

– Я думал, у тебя есть сердце, – зашептал маг безумия, – а в Измайлово – магический профсоюз.

Андрей сделал глоток из чашки.

– Обе эти вещи существуют в действительности, но ни у одной из них, увы, нет к тебе никакой жалости. Они не хотят решать ничего без представителя исполнительной власти. Так что вот тебе задание: разберись, что там им не нравится, исполни власть и пригоняй на зачет.

– Ой, да не может такого быть, Андрей: – затараторил сонный злой голос, – весь город в белых волшебниках, а дом возвращенцев никак не спрятан. Мне порой кажется, что там тусят больше школьники-герои и дедки-хранители, чем сами мертвые. Скажи честно, ты просто хочешь показать очередной нашей гостье вид из кухонного окна? Так я просто на работу поеду, мне есть чем заняться!

– Увы, нет. – сказал ледяным голосом наставник. – Возьми у меня пятьсот рублей на завтрак и вали прямо сейчас.

– А ты?

– Я похож на школьника-героя? – вскинул седые по краям брови Андрей и прислонил чашку к подбородку.

– Ты похож на деда. В такую рань встают только обладатели ПТСР и ордена Ленина.

Андрей избавил подопечного от теплого бремени одеяла и свалил его на пол в ровный круг канцелярских кнопок. На этом аргументы его кончились и он скрылся в темноте своей спальни.

Стоит определить важную и глубокую разницу между понятиями “Призыв” и “Возвращение”. Когда волшебник, с помощью песни, или же начертательным методом “призывает” какой-то объект, он создает ему условия к максимально вероятному появлению из ниоткуда, не нарушая при этом никаких математических или физических законов, поскольку, как известно, нулевой вероятности не существует и вероятность не исчерпывается благоприятными исходами. Кардинально отличается случай, когда маг смерти “возвращает” кого-то. Магический актор производит усилие, едва ощутимое физически, зато сопровождающееся огромным галлюцинаторным движением, заставляющее душу того, кто идет по бесконечному раскаленному мосту, обернуться и пойти в другую сторону, то есть вернуться.

Северин поднял голову от кошелька, встретился с огромными испуганными глазами гостьи. Кажется, она была его учительницей английского в школе.

– Нет, – сказал он. – я не краду деньги у своего отчима.

– Отца. – поправила она.

– Пусть так.

“Призванные” Майскому нравились значительно больше, чем “Возвращенцы”. Как минимум потому, что среди первых могут встречаться живые и бессмертные, что, по определению, интереснее смертных и мертвых, а еще потому что они обладали острой потребностью в индивидуальности, иными словами, сохранении черт, способствующих призыву. Сам Лемминкяйнен, первый, кого удачно призвал Мечник, читал ему сказки длинною в ночь, когда Андрей был занят своим громким разводом, эхо которого до сих пор слышно в Белом и на которое уходят запасы дефицитной из-за содержания пемзы Везувия “Песни храбрых”.