— А стульев? — хмыкнул я.

— И стулья найдем, — Кузьмич подошел к столу и жестом фокусника извлек откуда-то из-под столешницы третью табуретку.

— Ну отчего ж не присесть, не поговорить с хорошим человеком, — легко согласился я, подойдя к противоположному концу деревянной конструкции. — Пожалуй, мы присядем вот тут, с краешку, если вы не возражаете, Сидор Кузьмич.

Я осторожно высвободил свою руку из девичьего захвата, подхватил обе добротно сбитых табуретки и перенес на другой край, подальше от мичмана, но при этом поставил таким образом, чтобы все помещение и оба входа-выхода просматривались. Так-то сюрпризы я люблю, но не в этом случае.

— Лен, садись, — я похлопал по сиденью. — И не бойся ничего, все будет хорошо, — шепнул я девчонке, падая на соседний стул.

Девушка ничего не ответила, только улыбнулась уголками губ, давая понять, что услышала и нисколько не сомневается в успехе нашего безнадёжного предприятия. Хотелось бы мне также верить в самого себя. Ситуация складывалась непонятная, оттого напряжение не отпускало.

Девчонку нужно отсюда вывести, и вывести живой, это не обсуждается. Другой вопрос: что хочет от меня (или все-таки от нас?) Сидор Кузьмич, раз решил воскреснуть таким внезапным способом? Или мы просто оказались в неправильное время в неправильном месте, потому он нам и показался? Испугался, что отыщем или увидим то, что не предназначается для чужих глаз? Ладно, посидим, послушаем, подумаем. Хотя, может, это план такой заковыристый, и милицейские чины в курсе, что никого искать не надо?

Лена умостилась на самом краешке стула и не сводила настороженный взгляд с Сидора Кузьмича. Я косился на девчонку, пытаясь понять степень её адекватности в настоящем времени. Вроде не психует, сильно не боится, и, как по мне, не воспринимает ситуацию всерьез.

Ну да, благословенное советское время, когда можно гулять до утра и не нарваться на отморозков. Как говорится, непуганая комсомолка, и как же хочется, чтобы такой эта светлая девочка и осталось. Ладно, Леха, будем делать посмотреть и послушать, что нам скажет товарищ начальник комитета государственной безопасности.

8.35 Молчание затянулось. Складывалось впечатление, что Сидор Кузьмич чего-то от нас ждал. Интересно, чего именно: покаяния, испуга, каких-то признаний и просьб? Лена по-прежнему держала меня за руку, я же излучал спокойствие, невозмутимо глядя на мичмана с самым серьезным выражением лица.

В голове рождались вопросы, но я не торопился их задавать, справедливо решив: пусть сначала выскажется Прутков, а уж потом, исходя из полученной информации, можно будет и обсудить всякие-разные моменты.

— Ну, что Алексей, нашел… — Сидор Кузьмич коротко глянул на Лену, видимо, проверяя, насколько девушка в курсе событий.

— Мы — нет, а вы? — своим «мы» дал понять мичману, что Блохинцева знает, за каким лешим полезли в подземелье.

— Кхм… Я в процессе, — Кузьмич снова замолчал. — Карты у тебя?

— Какие? — уточнил я.

— Не валяй дурака, Лесаков, — поморщился комитетчик. — Сам знаешь, какие. Сколько нашел?

— А, вы про странные схемы городских подземелий, — хмыкнул я. — Дык не я нашел, другие отыскали и мне показали.

— Алексей, — Сидор Кузьмич чуть нахмурился. — Мы же вроде договаривались не врать друг другу. Я знаю… — мичман выделил слово «знаю». — Именно эта карта и есть ключ ко всем остальным. Где она?

— А скажите мне, уважаемый Сидор Кузьмич, — задумчиво протянул я, пристально глядя на Пруткова. — Кто из ваших подельников настолько обозрел, что простым советским людям осмеливается угрожать?

— Что? — на лице комитетчика отразилось полное недоумение, но я все-таки сомневался: профессионал соврет и глазом не моргнет, к детектору лжи ходить не надо, все равно правду покажет. — В этом месте попрошу подробностей, Алексей. О каких подельниках и угрозах речь?

— Будто не знаете, — я по-прежнему вглядывался в лицо мичмана, стараясь уловить малейшие эмоции, чтобы решить для себя: врет или не врет. — Не далее как вчера вечером небезызвестный вам Игорь Васильков осмелился путем шантажа требовать у меня карту в обмен на, так скажем, спокойную жизнь.

— Что? — недоумение Пруткова показалось мне вполне искренним, но я впервые сталкивался с сотрудником Комитета государственной безопасности, а потому не мог быть до конца уверенным, что меня не разводят как малолетнего пацана. Собственно, каким я и являлся в глазах мичмана.

— Что слышали, — позволил себе чуть схамить. — Васильков вчера назначил мне встречу и потребовал отдать, что я взял. Вот только не уточнял, что именно надобно вернуть. То ли ему не сообщили, рассчитывая, что я сам допетрю. То ли такая установка была, не уточнять. Мало ли что еще я захочу вернуть. Учитывая ваши пляжные… связи, угадайте, о ком в первую очередь я подумал? — я уставился Кузьмича, ожидая реакцию.

Сидор Кузьмич не торопился отвечать, задумчиво потер подбородок, хмуро глянул на Лену, которая сидела на краешке табурета тише мышки. Перевел взгляд на меня и уточнил:

— Васильков сказал, что от меня пришел?

— Будто не знаете, не было у него таких инструкций — хозяина называть, — пожал я плечами, провоцируя на дальнейший разговор.

— Не было у него таких инструкций, к тебе с требованиями лезть, — не остался в долгу мичман. — У него вообще приказ был держаться от тебя подальше и заниматься своими делами.

— Пляжными махинациями? — не удержался я.

— Много будешь знать Лесаков, — Кузьмич резко включил комитетчика. — Не успеешь состариться.

Лена испуганно сжала мою руку, умоляюще заглядывая мне в глаза. Я пожал хрупкую ладошку в ответ, давая понять, все хорошо и переживать не за что.

— Вернемся к нашим баранам, — Прутков поднялся и остановился в шаге от стола, задумчиво нас разглядывая. — Вот как мы поступим, Алексей. Я расскажу тебе и твоей подруге, что успел разузнать с момента нашей последней встречи, в обмен на ту самую карту, которую ты нашел у архивариуса в доме. Только не вздумай меня обмануть.

Улыбка не затронула глаз Кузьмича. А я, наконец, осознал одну простую истину, на которую старательно не обращал внимания. Этот человек, не задумываясь, убьет любого, кто встанет на его пути. Чтобы достичь результата в каких-то своих целях и задачах, будь то переворот или поиски казны Юсуповых, комитетчик, не остановится ни перед чем.

Никто не знает, где мы, мичмана ив овсе считают погибшим. Так что, держи сея в руках, Лесовой, дольше жить будешь. Хреново, Лешенька, влияют юношеские гормоны на твою мозговую деятельность. Разучился людей оценивать с первого взгляда. Здесь — это тебе не там, а тут и по другим законам.

— Согласен, но с условием.

— Говори, — Сидор Кузьмич снова уселся на табурет.

— Вы — сами по себе, мы — сами по себе. Никто из тех, кто хоть как-то причастен к картам и подземельям, не пострадает. Я сейчас говорю за семью Блохинцевых, за соседку архивариуса, за семейство Лесовых, — вроде никого не забыл, перебирая в голове всех, кто оказался вольно или невольно втянутым в эту историю.

— Это все?

Я ненадолго задумался и выдал:

— И еще… Вы поможете тете Дусе избавиться от её бывшего мужа… — увидев удивление в глаза мичмана, уточнил. — Точнее, снимите её со своего крючка, отпустите на все четыре стороны, снимите с довольствия, или как там это у вас называется? Евдокия и так настрадалась, а у нее сын… Отпустите женщину, дайте её вольную, она ж ведь из-за мужика своего на вас горбатится? И посадите этого мошенника надолго, а лучше навсегда. Думаю, найдутся еще желающие дать показания против чудо-доктора.

Что характерно, Сидор Кузьмич Прутков даже не стал деланно удивляться: мол, с чего это ты взял, Алексей, такие глупости про Дульсинею, не было такого, и нет. Это настраивало на продуктивный диалог и вызывало немного доверия к словам мичмана. После разговора с Евдокией у меня в голове само все собой по полочкам и разложилось.

И почему её не трогают, прекрасно зная, что в «Пирожковую» по сбегается все пляжная шушера с коробейниками, а по вечерам туда же, в киоск, несут выручку, и, подозреваю, информацию.