— Лошади совершенно не боятся змей, девочка. Даже такие гордые, как Галард, не могут остановить свою естественную реакцию на рептилию. — Рот Габриэллы раскрывается в идеальной букве "О", и она кивает в знак согласия.

— Я не знала, что это обычное явление, но Гал был очень напуган. Он в отчаянии вышел из кабинки, а я по глупости встала за ним. Он не хотел меня бить, я уверена. Не думаю, что в тот момент он хоть как-то контролировал свое тело. Все произошло слишком быстро: в одну секунду я смотрела, как Гал выходит из кабинки, в следующую - моя голова и спина ударились о стену, я почувствовала удар его лап только после того, как меня уже бросило на бетон. — Габриэлла закрывает глаза, когда моя рука касается ее щеки, и наклоняет лицо навстречу ласке, прежде чем выпустить вздох.

— Гал? — Спрашиваю я, и ее глаза открываются, прежде чем ее губы растягиваются в улыбку.

— Думаю, ему нравится. — На ее лице появляется гордое выражение, которое заставляет меня рассмеяться.

— Видимо, не только прозвище. Галард - неприручаемое животное, Габриэлла. То, что произошло сегодня, доказывает это, как он защищал тебя. Я никогда не думал, что увижу нечто подобное.

— Он чувствовал себя виноватым. — Я снова смеюсь.

— Нет, не чувствовал.

— Он сказал мне. — Я открываю рот, чтобы ответить, но, осознав, насколько нелепо это обсуждение, отказываюсь продолжать его. — Думаю, лекарства начинают действовать, — пробормотала Габриэлла после некоторого молчания.

— Спи, моя дорогая.

— Я могу уйти в свою комнату. — Ее глаза уже закрываются, когда слова слетают с губ.

— Ты никуда не пойдешь, — определяю я, и даже для моих ушей эти слова звучат гораздо определеннее, чем должны.

ГЛАВА 46

ГАБРИЭЛЛА МАТОС

Я провожу пальцами по идеальной отметине на груди Витторио, и мои губы дрожат от желания поцеловать ее, но я останавливаю себя и вместо этого целую его горло. Вода вокруг нас рябит, когда я двигаюсь, чтобы лучше разместить широкое тело между моих бедер, внутри ванны.

Голубые глаза Дона открываются, чтобы посмотреть на меня, и я поворачиваю лицо к прозрачным стеклянным окнам комнаты. Затем я снова смотрю на знак на его груди - распятие Ла Санты. Полый крест, на котором покоятся роза и кинжал.

— Почему этот знак сделан именно так, а не вытатуирован, как Святая на твоей спине? — Спрашиваю я, позволяя пальцам пробежаться по его груди, покрытой черными шипами, а вскоре и по плечам и спине, на которой теперь я точно знаю, какое изображение.

Татуировка огромная и красочная в деталях, на нежном лице - те же приветливые глаза, на которые я раньше часами смотрела, принимая душ в собственной ванной. Однако времени в своей комнате я провожу все меньше и меньше, что резко сократило продолжительность наших встреч. Я все еще подхожу к ней, чтобы отрепетировать прикосновение к ее рукам, с каждым днем становясь на миллиметр ближе к тому, чтобы прикоснуться к ним, но так и ухожу, не сделав этого.

— Поскольку татуировка на спине была моим выбором, знак на груди - часть ритуала принятия в братство. В Саграде посвященный становится человеком только после возрождения в огне.

— Ты имеешь в виду быть отмеченным им? Символом?

— Именно.

— А что он означает? — Я очерчиваю тонкие края указательным, средним и безымянным пальцами, нежно поглаживая кожу. Прядь волос выбивается из высокого пучка на моей голове и бежит по спине, пока ее концы не встречаются с водой.

— Это значит, что Семья Саграда была основана на трех основных столпах, самый большой из которых - вера, второй - благотворительность, а самый маленький - насилие. — Одна из рук Витторио касается моего бока, а другой он проводит большим пальцем по моей щеке. Я ненадолго закрываю глаза, наслаждаясь лаской.

Его слова лишь подтверждают уверенность, которую взгляд Святой вселил в меня давным-давно: в ее руках я могу либо отдать свою боль и насилие, либо позаимствовать их, если захочу. Именно по этой причине мне никогда не хватало смелости прикоснуться к ним, как бы близко я ни приближалась с каждым днем.

Бытовая сцена, когда мы с Витторио вместе принимаем ванну, - лишь одна из многих, которые не давали мне покоя последние три недели. Витторио не разрешает мне спать в своей комнате и занимается моим телом в каждую свободную минуту своего дня, как будто это его любимое хобби, на которое я не жалуюсь, потому что оно, безусловно, мое.

Проблема в том, что, как он и обещал, я обнаруживаю, что меня, вдох за вдохом, поглощает Дон. Мое удовольствие, мои мысли, мои желания и даже планы, которых у меня раньше не было, теперь разбросаны по всем уголкам моего сознания, и Витторио нацарапан на каждом из них, как подпись небрежного художника, которого не волнует ничего, кроме подтверждения своего права собственности.

То, как он смотрит на меня, заставляет мое сердце замирать, совершенно не зная, ускориться или прекратить биться каждый раз. То, как он прикасается ко мне, когда он не внутри меня, делает уже знакомое ощущение остановки дыхания в его присутствии еще более интенсивным. То, как Витторио позволяет мне исследовать его тело, целовать его губы и погружаться в его присутствие, заставляет меня поверить, что я полностью принадлежу ему, хотя в глубине души я знаю, что это ложь. Я просто приношу пользу, вот и все. Рука, лежавшая на моей щеке, поднимается к виску и разглаживает порез, уже не забинтованный.

— Больно? — Спрашивает Витторио, и я качаю головой, отрицая это. Рана уже зарубцевалась, но то, как он смотрит на мой лоб, немного озадачивает.

— Мы собираемся куда-нибудь в ближайшие дни? — Спрашиваю я.

После Вендеммии мы снова стали появляться на публике. Больше ужинов, мероприятий и ночных прогулок. Однако на этой неделе мы никуда не ходили. Дон бросает на меня еще один загадочный взгляд, а затем задумчиво наклоняет голову.

— Куда бы ты хотела пойти? — Отвечает он на мой вопрос, и я удивленно моргаю глазами, потому что он спрашивает меня об этом впервые.

— Я могу выбрать любое место? — Витторио кивает, и я поджимаю нижнюю губу. При этом движении она издает свистящий звук, прежде чем я отпускаю ее. — Мне всегда было интересно, каково это, оказаться в одной из этих огромных лодок, прогуливаясь по морю. Глупая просьба, я знаю.

Но Витторио не оговорил никаких условий, он подтвердил, что это может быть где угодно, а с тех пор, как я перестала испытывать полный ужас от пребывания в воде, я хочу двух вещей: первое - пойти на пляж и войти в море, и второе - оказаться в лодке в открытом море.

Пляж кажется слишком далеким от того, на что согласился бы Витторио. Хотя его уроки плавания тоже были полной неожиданностью, я действительно не могу представить его в плавках на пляже. Возможно, я слишком многого прошу, но не хочу рисковать, упуская такую возможность.

— Яхта? — Теперь моя очередь отвечать кивком. — И я полагаю, ты хочешь сделать это днем? Чтобы насладиться солнцем?

— Мне бы этого очень хотелось. — Мой тон звучит слишком взволнованно, но это не в моих силах. Витторио смеется, проводит большим пальцем по моей нижней губе и гладит ее.

— Хорошо, дорогая моя, я организую тебе поездку. — Автоматическим движением я свожу наши тела вместе, и вскоре мои губы растягиваются в огромной улыбке, ища его в безудержной благодарности.

Витторио, однако, не принимает быстрый поцелуй, который я собиралась ему подарить, и превращает встречу наших губ в нечто достаточно непристойное, чтобы заставить член, примостившийся между моих ног, затвердеть. Я стону, наслаждаясь тем, как легко скользит по моему клитору вода и как крепче становятся пальцы дона, лежащие теперь на моей талии.

Когда его губы спускаются по моему подбородку и целуют каждый сантиметр кожи, пока он не захватывает один из моих сосков, я вздыхаю, чувствуя, как все мое тело захватывает ощущение, которое все еще нельзя назвать знакомым, но которое с каждым днем становится все менее странным: счастье.