— Посмотри на меня, Габриэлла. — Я открываю глаза, и на меня смотрит пара голубых камней, которые сейчас выглядят темнее, чем несколько минут назад.

В них есть твердость, которую, как мне кажется, не смог бы использовать ни один мужчина, кроме Витторио Катанео, даже если бы я ничего о нем не знала.

— Что я говорил тебе вчера?

Он говорил мне многое, но интенсивность его тона и взгляда подобна маяку, освещающему уверенность, которой он требует от меня.

— Что никто, кроме вас, не имеет права причинять мне боль, — говорю я и киваю. — Мне просто нужна минута. Этот человек напугал меня. Я вспомнила прошлую ночь и... — Объяснение замирает у меня на губах, потому что я не хочу продолжать говорить об этом.

— Он напугал тебя, — повторяет Витторио, и я киваю головой в знак согласия. — И что я делаю для тебя сейчас, Габриэлла?

— Успокаиваете меня, — говорю я очевидное, и он смеется. Не тень улыбки, а настоящий смех.

— Я тебя успокаиваю?

— Да. — Я подтверждаю, не понимая, в чем шутка, а Витторио отрицает это короткими движениями головы, редкая улыбка все еще отмечает его жесткое лицо.

— Твой разум, Габриэлла, это маленькая шкатулка с сюрпризами.

***

Витторио уходит вместе с четырьмя мужчинами, которые постоянно находятся рядом с ним, и мой желудок опускается без противоречивого чувства безопасности, которое дает мне его присутствие рядом. В конце концов, именно поэтому он постоянно поглядывал на часы. Он пришел на вечеринку не просто так, за ней что-то стояло, и, что бы это ни было, оно требовало его присутствия сейчас.

Я почесываю одну бровь, устав от постоянного осуждения, которому я себя подвергала и которое только усилилось после моего воссоединения с этим человеком и всеми чувствами, которые он пробудил.

Оставшись одна в углу огромной комнаты, я оглядываюсь по сторонам, Фелиппо нигде нет, и это уже само по себе радует. Я надуваю губы и двигаюсь без остановки, заведя руки за спину. Я бегаю глазами по вечеринке, мысленно играя в ту же игру, в которую мы с Рафаэлой играли вчера днем. Я смотрю на платья женщин и решаю, кого из них я отведу в ванную и заставлю раздеться, чтобы забрать их одежду себе. Не проходит и десяти минут, как мне становится скучно. Очевидно, что это игра для двоих.

Я не должна покидать свое место до возвращения Витторио, он ясно дал это понять, но бар так близко... и почему-то официанты, которые проходят мимо меня, несут на подносах только алкогольные напитки. В баре я могла бы заказать еще одну колу или, может быть, сок. "Un succo d'arancia, per favore."(Апельсиновый сок, пожалуйста). Я мысленно проговариваю просьбу, а затем оглядываюсь через плечо в ту сторону, куда ушел Витторио, - его нигде не видно.

Очевидно, мне не объяснили, куда он ушел и сколько времени это займет, просто приказали не двигаться, пока он не вернется. Я делаю шаг к бару в левой части комнаты, и мир не рушится на мою голову, затем еще один, и еще, и еще, пока я не упираюсь руками в зеркальную стойку.

— Чао, — приветствует меня бармен, и я любезно улыбаюсь ему.

— Чао. Un succo d'arancia, per favore, — говорю я и чувствую особую гордость, когда он кивает, потому что это совершенно незнакомый мне итальянец, который понял все, что я сказала, неважно, что это было всего шесть слов.

Я получаю свой сок и решаю выпить его в баре. Он достаточно вкусный, чтобы я заказала еще один, прежде чем отправиться туда, где меня оставил Витторио. Я постукиваю некрашеными ногтями по зеркальной стойке и через ободок стакана смотрю на часть комнаты, которую раньше не видела.

На стене висит несколько огромных картин, и я задаюсь вопросом, где в этом музее находятся произведения искусства. Они опустошили помещение, чтобы провести эту вечеринку, а куда делись предметы, которые здесь раньше находились?

Высокий лысый мужчина выводит меня из задумчивости, когда останавливается рядом со мной у барной стойки. Грубым тоном он зовет бармена, который был занят на другой стороне, но служащий поворачивается к нему и радушно обслуживает его. Я опускаю свой стакан на стойку и нахмуриваю брови.

Словно привлеченный моим молчаливым осуждением, новый посетитель смотрит на меня, и я готовлюсь повернуться и уйти, даже не допив свой сок, прежде чем окажусь в непонятной ситуации, в которой мне не место. Однако лицо мужчины теряет выражение, как только его взгляд останавливается на мне. Он моргает, а затем расширяет глаза.

— Боже мой! — Восклицает он серьезным и испуганным тоном.

— Извините, — спрашиваю я по-итальянски, точно так же, как и только что услышанное восклицание, и уже делаю шаг назад, но мужчина хватает меня за руку, и теперь мои глаза расширяются.

Вот уже третий раз за неполные двадцать четыре часа в мое личное пространство вторгаются с ужасом. Неужели? Я говорю себе, что мне не нужно нервничать, если Витторио пришел на встречу, значит, кто-то знает, кто он такой. Я в безопасности, повторяю я про себя, хотя внезапные сумасшедшие удары моего сердца, кажется, не согласны с этим.

— Боже мой! Ты... — Он начинает говорить, и, как и прошлой ночью, облегчение захлестывает мое тело, когда голос звучит громче, прерывая тот, что пугает меня, и на этот раз он не принадлежит консильери.

— Я бы посоветовал тебе убрать руки от той, что принадлежит мне, Массимо. И ты можешь рассматривать эти слова в самом широком смысле. — Говорит Витторио и обнимает меня за талию. Все во мне мгновенно расслабляется.

Массимо отпускает руку, которая держала меня, и его взгляд меняется с удивления или того, что он чувствовал, думая, что имеет право прикасаться ко мне без моего разрешения, на чистую кипящую ненависть. То, как он смотрит на моего спутника, создает впечатление, что он убил бы Витторио одной лишь мыслью, если бы был на это способен.

— Дон Витторио, — наконец говорит он.

— Массимо Коппелин, — отвечает дон, а грубый и страшный старик лишь кивает, отворачиваясь и уходя.

Я смотрю ему вслед, пока передо мной не встает человек, которого я не могу понять, кто он - мой мучитель или спаситель. Он бросает взгляд на стоящего позади меня человека, и я думаю, что это один из его людей, но Витторио не торопится, сосредоточив все свое внимание на моем лице.

— Кажется, я просил тебя не двигаться, — говорит он, теперь уже на португальском, и я тяжело сглатываю. Думаю, на этот раз это будет мучитель.

Черт!

ГЛАВА 26

ВИТТОРИО КАТАНЕО

Озорное выражение лица девушки заставляет меня желать, чтобы я мог читать ее мысли. Сначала она говорит, что я ее успокаиваю, а теперь вот это. У этой девушки что-то не в порядке с головой, и, вопреки всем ожиданиям, вопреки всему, что я знаю о себе, вместо того чтобы раздражать меня, это заставляет меня с любопытством желать узнать, как далеко способно зайти ее отсутствие чувства самосохранения. В конце концов, именно оно привело Габриэллу в Италию. Его абсолютное отсутствие. Все большее значение приобретает замечание Чезаре о том, что я должен завести себе нового питомца.

Я никогда не считал себя охотником. Контролировать, конечно, могу, но преследовать, это не то, на что у меня хватит терпения. Впрочем, не знаю, можно ли еще так называть охоту, когда добыча добровольно идет прямо в когти хищника. Возможно, название, это просто наблюдение.

В ней так много разных граней, что невозможно не почувствовать тягу к наблюдению. Усталая девушка, покорная, хрупкая… покорная и, похоже, забавная. Не говоря уже о том, что, конечно, девушка достаточно сильная, чтобы с легкостью отказаться от контроля. После вчерашнего вечера я думал, что сегодня мне придется иметь дело с замкнутой, но все еще чувствительной девочкой. Однако до прихода дона Фелиппо Габриэлла, казалось, чувствовала себя в полной безопасности, словно вчерашний инцидент никак не повлиял на ее способность доверять. Поэтому, когда дон Cosa Nostra повернулся к нам спиной, она сказала мне, что я ее успокаиваю. Было много чувств, в пробуждении которых меня обвиняли, но успокоение, конечно, никогда не было одним из них.