— Вау! У тебя есть фигурка Сайлона Центуриона «Звездный крейсер Галактика»! Где ты ее взял?

Он протягивает ее мне, запинаясь на полпути.

— Подожди. Ты и правда знаешь, кто это?

Он выглядит впечатленным.

Я закатываю глаза.

— Декстер. Субботним вечером я была на «Звездных вратах» одна — конечно, я знаю, кто такой «Сайлон Центурион». — Я хватаю его, поворачиваю так и сяк, чтобы рассмотреть. — Тоже в идеальном состоянии.

Декстер останавливается в дверном проеме шкафа, зрачки расширяются, о статуэтке он почти забыл, когда смотрит на меня горящими глазами.

— Черт, Дафна, ты заводишь меня всей этой научной болтовней.

— Да? — Я откидываюсь на его подушки, направляя свою внутреннюю Табиту, Сайлон все еще в руке. — В таком случае… Ты знал, что космический корабль, который стал «Прорывателем блокады» в «Звездных войнах: Эпизод четвертый», был оригинальным дизайном «Тысячелетнего сокола»?

Его ноздри раздуваются, и он делает шаг ближе.

Я продолжаю, привлекая его к себе.

— А ты знал, — медленно начинаю я. Очень медленно, каждое слово произносится чуть громче шепота. — Что они до сих пор не назвали род Йоды?

Боже мой, откуда берутся все эти случайные мелочи?

Декстер снимает очки, кладет их на ближайший туалетный столик. Карие радужки его глаз практически обжигают, когда он сосредотачивает на мне каждую каплю своего внимания.

Я прожигаю взглядом дыры в этих очках.

— Ты можешь видеть без них? — Я тихонько поддразниваю его, когда он шагает вперед.

Затем он хихикает, звук низкий и глубокий в тишине спальни. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы скрыть застенчивую улыбку.

— Можешь?

Он придвигается ближе, и еще.

— Я вижу тебя, если ты об этом.

Сдерживаясь, бормочу:

— Ты знал…

— Знал ли я, что? Говори со мной по-занудски, Дафна. — Он опускается на ковер, на колени между моих ног, проводя руками по всей длине моих бедер. — Не останавливайся.

Вверх и вниз, вверх и вниз по моим бедрам скользят его ладони.

— Т-ты з-знал? — Я сглатываю, когда он наклоняется, его восхитительные губы проносятся по пульсу на моей шее. Мое сердце бешено колотится, выпрыгивая из груди, и я изо всех сил пытаюсь дышать ровно. — На протяжении всей серии «Звездный крейсер Галактика» Шеба ни разу не выстрелила из своего лазерного пистолета. Ни разу.

— На самом деле, я знал это. — Нос Декстера лениво скользит вверх по моей шее, а губы следуют за ним.

— Ты такой зануда. — Я выдыхаю.

— Это взаимно. — Вверх и вниз, вверх и вниз по моим бедрам неторопливо скользят его ладони.

— Декстер, чего ты ждешь?

Пауза.

— Не знаю.

Вздох.

— Перестань думать и просто сделай это.

— Знаешь, что? Можешь считать меня занудой, но я вроде как хочу… — Вопрос мурлычет рядом с моим ухом. — Я вроде как хочу услышать, как ты это скажешь.

Это я могу.

Слегка кивнув и наклонив голову, я шепчу в пространство:

— Поцелуй меня.

Поцелуй меня.

И он делает это.

Большие ладони обхватывают мое лицо, пальцы Декстера нежно поглаживают мои скулы, прежде чем он обрушивается на мои губы. Наши губы соприкасаются в самом легком касании, прежде чем слиться в поцелуе; настоящая ударная волна рикошетом проходит по каждому нервному окончанию в теле, словно крошечный разряд электричества.

Каждая клеточка трепещет, каждый нерв — и все, что мы делаем, это просто целуемся.

Сначала нежно, наши поцелуи — незначительные, исследовательские. Да, незначительные, но они обязательно оставят отпечаток в моем сердце.

Я колеблюсь, отстраняясь; желая запомнить этот момент навсегда, уверенная, что это будет мой последний первый поцелуй.

Брови Декстера озабоченно хмурятся, он убирает руки.

— Что такое?

Я хватаю их, крепко удерживая. Прижимаю к своей плоти, не желая терять связь.

— Ничего, — бормочу я. — Все хорошо.

Матрас прогибается, когда наклоняюсь к нему, снова прижимаясь губами ко рту Декстера.

Его губы приоткрываются.

Наши языки неуверенно встречаются в мучительно медленном танце.

Нежно. Сексуально.

Это пытка.

Наши губы прижимаются сильнее, языки ищут друг друга.

— О боже, — стонет Декстер в меня. — Так чертовски приятно целовать тебя. — Его пальцы запутываются в моих волосах, пробегая по прядям, прежде чем обхватить мою шею сзади своей большой ладонью. — Я мог бы целовать тебя вечно.

— Да, пожалуйста, — умудряюсь прошептать в его теплый, открытый рот. Языки переплетаются, влажные, восхитительные и определенно опьяняющие.

Сдавленно стону.

— Черт, нам не следовало этого делать.

— Почему?

Из него вырывается мужественный рык.

— Потому что я не захочу останавливаться.

Тогда мы не станем этого делать.

— Дафна… — Его гибкие пальцы играют с крошечной жемчужной пуговицей на воротнике моей скромной хлопчатобумажной рубашки — той, которую я надела специально, чтобы произвести впечатление на его бабушку, — дергают ее, но оставляют нетронутой. Тьфу, он специально дразнит. — Мои бабушка и дедушка внизу в…

Его голос прерывается, когда я протягиваю руку между нами, запускаю указательный и средний пальцы за пояс его джинсов; поднимаюсь вверх по молнии, отчаянно хватаясь за очертания его…

— Ты прав, да, — повторяю я. — Нам нужно остановиться.

— Нам нужно остановиться, — повторяет он решительно, его дыхание затруднено; жемчужная пуговица соскальзывает. Затем другая. Затем: — Останови меня, Дафна.

Он проводит языком по моей шее, нежно посасывая.

Теперь мы оба стонем.

М-м-м.

— О боже, Декстер, я не могу, не могу, твои руки слишком хорошо ощущаются на мне.

Тяжело дыша и в последний раз поцеловав в висок, он отпускает меня, чтобы встать. Поднимаясь с колен в стойку, Декстер отступает назад, его пальцы сгибаются и тут же взлетают, чтобы пробежаться по волосам; сексуальное напряжение с невероятной скоростью разносится в воздухе.

Сама того не желая, я бросаю взгляд на выпуклость между его бедер — на его вызывающе очевидное возбуждение.

Мои девичьи части тела хнычут в смятении.

Я тоже встаю, прижимая пальцы к своим припухшим губам; они влажные, болезненно нежные и чудесные. Я делаю по ним несколько легких взмахов, как будто для того, чтобы унять боль, прежде чем протягиваю дрожащие руки.

— Только взгляни на меня, я вся дрожу.

Проходит секунда.

Затем другая.

Затем еще одна.

Затем…

— К черту все.

Затем мы лихорадочно бросаемся друг на друга, спиной ударяюсь о стену с голубыми обоями, сотрясая ближайшую полку. Не уверена, кто вытаскивает подол моей рубашки из-за пояса джинсов — его цепкие руки, или мои, или все сразу, — но одновременно лихорадочно расстегиваем все пуговицы, пока моя рубашка не расстегивается.

Наконец, к счастью, пуговицы поддаются.

Я стону от облегчения, когда Декстер прикасается к моей обнаженной коже. Кончики его пальцев путешествуют вверх по моему обнаженному животу, его ладони сдержанно ласкают мою плоть.

Поверх лифчика. По выпуклостям моей груди.

Мое тело напрягается навстречу его прикосновениям.

Его голова опускается. Он наклоняется, хватает меня за задницу обеими ладонями и тащит к туалетному столику.

Губами к губам. Ударяясь зубами. Кожа к коже.

Язык к языку.

— Я ужасный человек, — выдыхаю я. — Это так неправильно — твоя бабушка внизу.

Он заглушает мои протесты своим ртом, своим сексуальным, умным, умелым ртом… мы не можем просунуть наши языки достаточно глубоко, когда он с ворчанием Декстер поднимает меня, с громким стуком опрокидывая лампу на покрытый ковром пол, и усаживает в центре своего столика.

Лампочка падает на пол и разбивается вдребезги.

Он прижимается ко мне бедрами, вдавливая комод в гипсокартон, пока лапаем друг друга, гремя дипломом средней школы в рамке, висящим над медалями команды по дебатам, которые звенят и раскачиваются на крючках.