– Руфус, клевета – большой грех. Ирония – это оскорбление святого духа, живущего в каждом из нас.

– Но, ваше преподобие, он ведь не человек, а…

– Он ничем не отличается от нас, – прервал его строгим голосом Меррик.

– Твое заблуждение происходит оттого, что твоя душа не озарена истинным духом христианской веры и ты взираешь на вещи не духовным оком, а своими жалкими плотскими глазами. Святой дух явился в виде голубя к нам на землю, и наш спаситель изображается в виде ягненка. Разве эти примеры тебе недостаточно ясно доказывают, что мы обязаны почитать всякую земную тварь, а не величаться перед нею.

Но Руфус не поддался.

– Ваше преподобие, почему же вы в прошлое воскресенье отняли у меня моего белого маленького слона, который принес бы мне счастье в игре, и назвали его идолом?

Но тут его преподобие рассердился.

– Если ты сейчас же не замолчишь, то я скажу герцогу (его преподобие больше всего любил титулы), чтобы тебя в 24 часа рассчитали.

Руфус замолчал.

И очень скоро искусственное уважение, оказываемое Дицци, перешло во вполне искреннее преклонение перед ним. Здесь действовали разные причины – вначале страх потерять место, затем взаимная конкуренция, потом привычка, еще позднее – подчинение общей традиции, и, наконец, все, решительно все без исключения высокопоставленные чиновники, финансовые короли, банкиры, газетные короли, пасторы, священники, офицеры, одним словом, «весь цвет общества» – пришли к заключению, что:

Дицци вполне на своем месте;

Дицци великолепно выполняет свои обязанности;

Дицци вполне заслужил свое богатство, свои экономические и социальные привилегии.

Вразрез с эти общим мнением шло только мнение мало влиятельных и малочисленных радикалов. Но влияние их агитации не распространялось за пределы фабрик.

На заседания главного управления Дицци являлся с точностью, достойной его предшественника.

Опытный дрессировщик очень скоро научил Дицци сидеть в кресле «по-европейски».

Главные директора также скоро привыкли к своему шефу.

Более того, они ежедневно обнаруживали в характере Дицци все новые преимущества по сравнению с покойным Томасом Гирном.

Директора установили, как непреложный факт, что сравнение это говорит в пользу Дицци в следующих отношениях:

Большая уравновешенность характера;

Более внимательное отношение к чужому мнению;

Уступчивость.

В то же время они пришли к заключению, что Дицци в смысле:

хладнокровия,

выдержки -

никоим образом не уступает Томасу Гирну.

Дицци был молчалив, но его молчаливость была равноценна золоту. Редко вмешивался он в споры своих директоров, но партия победителей всегда находила тысячу признаков, на основании которых оказывалось, что Дицци на стороне большинства.

Как известно, большинство всегда право.

И очень скоро за Дицци установилась репутация никогда не ошибающегося финансиста.

Еженедельно газеты печатали подробнейшие сообщения о новых предприятиях и спекуляциях Дицци, имевших всегда успех и приносивших большие барыши.

На бирже Дицци играл так удачно, что всегда выходил победителем.

В одно прекрасное утро мистер Уигль явился к мистеру Стивену Россу с предложением, которое в первый момент так огорошило мистера Росса, что он от удивления разинул рот.

Мистер Уингль проектировал заняться изданием еженедельника, в каждом номере которого опубликовывались бы в виде передовиц политические и финансово-экономические взгляды Дицци.

– Мистер Росс, – объяснил свой план мистер Уингль, – мнение нашего шефа в этих важных вопросах имеет слишком большое значение, чтобы умалчивать о нем. К тому же положение, занимаемое нашим шефом среди финансовых королей нашей страны, такое выдающееся, что каждый гражданин естественно должен интересоваться мнением нашего шефа о современном политическом положении.

Мистер Росс повернулся на своем стуле и непонимающими глазами уставился на Уингля.

– Как же вы хотите устроить это? – произнес он наконец, с трудом овладевая собою.

Беззвучными эластичными шагами Уингль приблизился к главному директору и что-то шепнул ему на ухо.

– All right, – сказал мистер Стивен Росс, – начинайте.

С этих пор американская пресса обогатилась новым периодическим изданием. Оно называлось «Radiopolis’s Independent», что приблизительно обозначает «Независимый из Радиополиса».

Этот «независимый» был Дицци.

Его статьи помещались на первых страницах, они трактовали о всевозможных вещах, и в них выявлялась удивительная начитанность и ориентация решительно во всех политических и финансовых вопросах.

Судя по этим статьям, мировоззрение Дицци было либерально-консервативным и основывалось на убеждении и уверенности в том, что все на свете хорошо, что способствует делу – «business’y», а все, что ему вредит, не нужно и аморально.

Принцип частного предприятия и священного права собственности являлся, конечно, краеугольным камнем этого миросозерцания.

А лейтмотивом служил здоровый патриотический оптимизм.

Все находятся на своем месте, если не во всем мире, то, по крайней мере, в «этой излюбленной богом стране» (god’s own country).

Только иногда в статьях Дицци проскальзывали сердитые нотки, или же требования политического характера.

Последнее совпадало большею частью с теми днями, когда мистер Уингль, весьма несчастный в супружеской жизни, получал от своей лучшей половины хорошую взбучку.

Ежегодно второго января, после подсчета годичного баланса, публиковались пожертвования, назначенные Дицци в пользу приютов, училищ и церквей.

Это нововведение было обязано своим существованием Дицци; при жизни Томаса Гирна ничего подобного не практиковалось.

Немудрено поэтому, что третьего января газеты ежегодно посвящали длинные статьи величайшему благотворителю всего мира.

В этих статьях Дицци сравнивался с милосердным самаритянином, с кроткой евангельской Марией и с такими благотворителями прошлого, как Рокфеллер или Карнеджи.

Популярность Дицци затмила популярность президента американского промышленного союза, самых любимых артистов и даже мирового чемпиона бокса.

Раз в году Дицци посещал главную фабрику своей фирмы «Акционерное Общество Гирн».

Это напоминало военный парад под предводительством генерала-фельдмаршала.

Как полагается в таких случаях, Дицци сопровождала целая свита, состоявшая из главных директоров и руководителей отдельных отраслей производства.

Эти выходы Дицци в скором времени сделались во всей стране такими же популярными, как выборы президента или же открытие бального сезона.

Свой обход шеф начинал обыкновенно с машинного отделения и заканчивал его второстепенными отделениями – как гараж, оранжереи и т. д. Администрация и весь персонал старались, конечно, изо всех сил обставить это событие как можно более торжественно.

Отношение же рабочих на фабрике Гирна было, надо сознаться, несколько иное. Так как революционная пропаганда достаточно их деморализовала, то они встречали шефа в высшей степени холодно, почти враждебно, и считали такой парад оскорблением своего человеческого достоинства.

С целью предотвратить возможные демонстрации приходилось нанимать клакеров и содержать целые отряды сыщиков и полисменов.

Три года спустя после занятия Дицци высокого поста шефа, во время парада случилось, на первый взгляд, незначительное событие, чреватое, однако, большими последствиями.

Осмотр близился к концу.

Дицци качал головой и старался освободиться от цилиндра, прикрепленного резинкой к его голове; он мигал глазами, уставшими от палящих лучей солнца и назойливых мух.

Все существо Дицци выражало полнейшее безразличие.

Главные директора делали все возможное, чтобы закончить как можно скорее официальный обход фабрики.