— Мы не знаем наверняка, как давно Радость, Венцеслава и Пламена ушли на реку. А если с ними что-то случилось? — светлоглазый взволнованно метался туда-сюда и пинал попадавшиеся под ноги мелкие камушки.

— В порядке они, ручаюсь. По крайней мере, Радость точно может за себя постоять, — с видом знающего человека произнес темноволосый парень.

— Так бы без тебя и не догадался, — не скрывая издевки, сероглазый юноша резко всплеснул руками.

— Да ладно тебе, братец, прекращай уже обижаться, — на это Невзор вспыхнул еще сильнее, отчего его лицо вмиг приобрело багровый оттенок. Игнорируя эмоциональные всплески товарища, Баламут продолжил. — Думаю, девушки выбрали место с небольшим течением, оттуда будет удобнее запускать венки.

— С чего ты вообще взял, что я обижаюсь? — буркнул сероглазый, уткнувшись в высокий воротник рубахи. — Слушай, я себе места не нахожу. Где Мороз бродит? Договаривались ведь: «Встречаемся в подлеске с последними лучами солнца». Мне кажется, солнце успеет сесть до того, как он появится. Может, без него пойдем?

Баламут всерьез задумался над словами товарища, и бросив долгий взгляд в сторону землянок, решительно повернулся к Невзору. Договоренность для Баламута была превыше желания ринуться на поиски девушек к реке, и потому, разочарованно покачав головой, юноша отвернулся. Невзор же, удивленно подняв брови, уставился на него, а потом чертыхнувшись, развернулся и со злостью побрел в одиночестве к реке.

Баламут тяжело вздохнул и плюхнулся на ближайший пенек, устало подперев руку подбородком. Заметив небольшое поле пупавок[1], тот осторожно привстал и, приблизившись к самой красивой из всех, провел по ее лепесткам, замерев у середины яркого соцветия. Оно было ярко-желтого цвета, напоминавшего юноше солнце и близкого ему человека. Нахмурившись, он попытался понять, почему же его так тянет к цветку, а когда догадался, от осознания чуть отшатнулся от невинного растения.

Ромашка напомнила ему одну из его подруг — чьи волосы ветер развевал так же, как лепестки цветка, и чья улыбка сверкала так же ярко, как золотая сердцевина ромашки. Очнувшись от раздумий, юноша все-таки наклонился к цветку и сорвал его, а затем стал неспешно отрывать лепесток за лепестком, едва шевеля губами. Сорвав предпоследний белоснежный лепесток, глаза у Баламута заблестели, когда он тихо прошептал:

— Любит.

Губы тронула легкая улыбка, которая через несколько мгновений поблекла. Невзор ведь глаз положил на Радость, хотя девушка не отвечала на его ухаживания. Может, у Баламута все-таки есть шанс?

Юноша тяжело вздохнул, повалился на поляну с цветами и прикрыл глаза, держа в руке цветок с последним, не оторванным лепестком.

Небо темнело. Время не ждало. Уже порядком успевший заскучать Баламут начал думать о том, чтобы сойти с места и пойти искать Мороза, как вдруг заметил силуэт, маячащий за деревьями. Взбодрившись, юноша встал, размял спину и направился к высоким кустам. Из-за листвы прихрамывая, вышел Мороз. Виновато улыбаясь, юноша волочил за собой правую ногу. Баламут непонимающе поднял брови и уже открыл рот, чтобы спросить — что случилось и в порядке ли он — как Мороз махнул рукой и оперся левым плечом о дерево. Оглядевшись в поисках Невзора, юноша кивнул на Баламута.

— Прости, что заставил ждать — полено не вовремя на ногу упало. Невзор, как я понимаю, ушел? — Мороз стиснул зубы от боли и с серьезным взглядом уставился на собеседника.

— Правильно понимаешь. Если бы ты пришел вовремя, Невзор бы не ушел на поиски девушек один, — кареглазый Баламут нехотя бросил взгляд на лес, после чего задумчиво осмотрел ногу. — Помочь?

Светловолосый с грустной улыбкой покачал головой, и хромая, направился к лесу, показывая, что может идти сам. Баламут нахмурился и последовал за Морозом, всем своим видом как бы говоря «почему я не удивлен».

Неловко перепрыгивая через коряги, Мороз с неприязнью поглядывал на темнеющий лес. Заметив перемену в настроении компаньона, Баламут все же решил попытать удачу и напрямую спросить об интересующей его теме.

— Почему ты леса шугаешься?

Непринужденно-напряженный тон разрезал молчание — Мороз резко остановился и поднял на него ледяной взгляд. Кареглазый юноша сразу понял — зря решил продолжить беседу, — и, неловко потоптавшись на месте, Баламут медленно направился вперёд, оставляя позади себя недовольного Мороза. Тот, в свою очередь, сменил серьезное выражение лица на задумчивое, раздумывая, нужно ли отвечать на столь личный вопрос. Всё-таки затяжное молчание победило, и он тихо ответил:

— В детстве ночью здесь потерялся. Я был совсем ребенком, сам выбраться не мог. Меня только с рассветом нашли, — нахмуренное лицо Мороза посерело и брови сдвинулись еще сильнее. Поравнявшись с собеседником, он продолжил. — Я тогда молился богам, а они ко мне не пришли. Никто мне в ту ночь не помог. С тех пор я в высшие силы и не верю.

Баламут сочувственно вздохнул и понимающе кивнул ему, после чего откинул в сторону ветки, мешавшие пройти хромающему Морозу. Тот благодарно кивнул и легко махнул рукой, пропуская парня вперед.

— У каждого из нас есть свои страхи. Их наличие и делает нас живыми. — Баламут выдержал серьезную паузу и продолжил. — Если бы я ничего не боялся, кем бы я был тогда?

Мороз бросил на кудрявого юношу задумчивый взгляд, в котором проскальзывала искра уважения. Долю секунды он колебался, пока не решился задать вопрос:

— А чего страшишься ты?

Руки Баламута немного дрогнули, Мороз понял — спросил про личное, настолько близкое, что ему вряд ли откроются. С другой стороны, он же ответил, хотя и не должен был.

— Я? — с улыбкой переспросил юноша, словно этот вопрос ровным счетом ничего не значил для него. То, что Мороз поделился с ним небольшой тайной, не обязывало его говорить о своей. — Мне не положено бояться.

Баламут отвел грустный взгляд в сторону, думая над своими словами. А ведь он противоречил самому себе. Тихий шелест ветра пронесся над его головой, отчего юноша поправил воротник рубахи.

— Знаешь, я часто храбрюсь, но это не значит, что мне не бывает страшно. Я стараюсь не подчиняться страху — если склонишь голову раз, потом вряд ли ее подымешь. Будешь склоняться вниз постепенно, все ниже и ниже, пока полностью не окажешься придавленным к земле. Тогда сил не остается и уже никакой луч света тебя не спасет, — глаза Баламута остекленели, и он продолжил. — Даже самое дорогое, что ни на есть на свете, самое для тебя ценное, — не сможет поднять тебя с колен, пока ты сам не возьмешь себя в руки и не вырастишь в себе волю.

Заледеневшие глаза Баламута оглядели темнеющее небо. Лес постепенно погружался в холодную, опутывающую мраком тьму. Мороз, наблюдающий за сменой настроения товарища, неприязненно дернулся и попытался ускорить шаг. Безуспешно.

— Давай уже помогу, — Баламут не выдержал, и не спрашивая, взял парня под руку и потащил за собой.

— Им на месте не сиделось? — Мороз недовольно фыркнул. — Зачем тащится к реке погадать в такое позднее время, лучше бы остались как обычно у нашего озера.

Баламут терпеливо вздохнул и продолжил выслушивать нервное ворчание товарища, параллельно размышляя о своем.

Видимо, Мороз таким образом со страхом справлялся — когда болтаешь не так уж и боязно двигаться вперед. У каждого свои причуды, из-за этого дразнить его что ли?

— Речные русалки девиц ведь не трогают, — Баламут задумчиво повел головой, и встретившись со скептичным взглядом собеседника, закатил глаза. — Это мы можем схлопотать, девушкам пугаться нечего.

Мороз сначала усмехнулся сказанному, а потом улыбка медленно сползла с его лица, и он остановился в нерешительности: ведь если сказанное Баламутом — правда, то парням тем более не стоит идти к реке одним. Парни оперлись на стволы сосен в задумчивости, явно размышляя над дальнейшим планом действий.

Видимо, тьма лесная имела воодушевляющий эффект: потоптавшись на месте, они оценили обстановку вокруг и, больше не сомневаясь, продолжили путь.