Пытаюсь выкинуть его из головы, но он не выкидывается. Ну и плевать. Он слишком симпатичный, чтобы я хотела от него избавиться. Расслабляюсь и позволяю себе немного помечтать о нём. О том, как его губы касаются моей ступни и двигаются вверх — по икре к колену, по бедру к промежности. Интересно, как он делает куни? Наверняка же делает? Нравится ли ему это занятие? Возбуждается ли он? Постанывает ли, когда лижет женщину, которую хочет до ломоты в яйцах? Ой-ой. Сама чуть не начинаю стонать. Ну что за наваждение с этим Владом! Мне срочно нужен любовник, и желательно молодой, без серьёзных намерений, чисто секс пару раз в неделю. Новые отношения я не потяну, а вот отсутствие секса плохо сказывается на здоровье. Мастурбировать в кинотеатре — это очень, очень нездоровая фигня. Такое даже психологу не расскажешь.

Раздаётся звонок телефона, я подпрыгиваю от неожиданности.

Влад!

— Добрый вечер. Я тебе не помешал?

— А… Ты? Не помешал, я… на работе.

— На какой?

— На второй. Вернее, на первой, если считать по дате трудоустройства.

— Да, точно, ты же совмещаешь.

— Что-то случилось?

— Просто решил узнать, как у тебя дела.

— Спасибо, всё в порядке. А у тебя?

После несколько театральной паузы он признаётся:

— Температура.

— Сколько?

— Тридцать семь и два. Меня знобит. Но ты не волнуйся, завтра я буду здоров.

Но я почему-то волнуюсь. И одновременно бешусь. Если я медсестра, это не значит, что я обязана консультировать по телефону всех желающих. Можно подумать, у него впервые в жизни тридцать семь и два после обгорания на солнце.

— Влад, — говорю я жёстче, чем он заслуживает, — это скоро пройдёт. Прими прохладный душ, только не сильно холодный, и проведи вечер в постели за чтением какой-нибудь развлекательной книжки. У тебя есть книги?

— Назначаешь мне постельный режим?

Что-то в его голосе меня смущает. Как будто он взволнован нашим диалогом. Или снова стебётся надо мной?

Я подыгрываю:

— Да, я назначаю тебе постельный режим. Поваляйся до завтра. Почитай, посмотри кино, поспи. Если температура поднимется выше тридцати девяти, вызывай скорую. И не забывай мазать лицо.

— Хорошо, — соглашается он. — Спасибо.

Вроде не стебётся. Похоже, ему и правда плохо.

— Не за что. И это… Если хочешь, можешь звонить мне, я поздно ложусь.

— Твой Валера не будет против?

— Кто?

— Твой жених.

— Ах, Валера, — вспоминаю я. — Мы не живём вместе. Да даже если бы и жили! Звони, если нужно, не переживай на этот счёт.

— Спасибо ещё раз. Обещаю не надоедать.

Он кладёт трубку, а я думаю, что это наш последний разговор.

Так странно.

Я к нему уже привыкла.

В шесть приходит Настя. В этот раз я смотрю на неё более заинтересованным взглядом. Мне интересно, чем она понравилась Владу. Обычное женское любопытство.

Эффектная рыжеволосая львица. Цвет не свой, но ей идёт. Кожа кажется фарфоровой, подсвеченной изнутри, хотя на лице столько косметики, что трудно разобрать. Или я придираюсь к ней? «Настоящая красотка», — сказал Влад. Значит, ему нравится такой типаж.

Никитос даёт Насте почитать отчёт. Я думала, она обрадуется, что её муж оправдан, и не придётся разводиться после года брака, но она мрачнеет. Накачанные губы сжимаются в куриную гузку, а на длинные ресницы выползает слеза.

— Подонок! — цедит она сквозь зубы. — Какой же он подонок!

— Кто, Влад? — спрашиваю я, пугаясь силы её эмоций. — Почему «подонок»?

— Он мне изменил!

— Наоборот. Он тебе не изменял!

Она смотрит на меня взглядом раненого животного, а потом стонет, некрасиво кривится и начинает плакать — навзрыд, с подвываниями, размазывая тушь и помаду. В прошлый раз такой истерики не было.

— Господи, Настя, ты, наверное, не поняла… — пытаюсь остановить поток слёз.

— Всё я прекрасно поняла! Какой же он подонок! А я ведь просила… На коленях стояла, умоляла признаться, всю ночь тогда ревела… Тварь, сука, чтоб он сдох!

— Держи, выпей, — Никитос подаёт ей стакан воды. — Или коньяка налить?

— Коньяка.

Она опрокидывает в рот щедрую порцию, закашливается и запивает водой. Под носом вздуваются пузыри, Настя сморкается в заботливо поданную салфетку.

— Всё в порядке, — говорю я мягко.

— Да ничего не в порядке.

— Объясни, — просит Никитос.

Настя снова плачет, из глаз текут целые потоки слёз. Макияж безнадёжно испорчен.

— Мы же разошлись тогда, — наконец произносит она.

— Когда? — интересуется Никитос.

— Когда нам было по двадцать лет. Мы встречались несколько месяцев, даже жили у меня. Я была влюблена в него, как кошка. Нет, хуже — как десять кошек! Я ревновала его к каждому столбу, к однокурсницам, к тёткам в «Питерстрое», к Васе этой чокнутой. Она запала на него, как только он пришёл в контору, и, получается, затащила в койку через несколько лет! А я ведь чувствовала! — Она снова ревёт так искренне и горько, что у меня сжимается сердце. — Я подозревала, что он мне изменяет, но ни разу не поймала с поличным. Мы поэтому и расстались — потому что я больше не могла терпеть его измены.

— Недоказанные? — уточняю я.

— Недоказанные, — эхом повторяет она. — Он так и не признался, что спал с ней! Вообще ни разу ни в чём не признался! Не факт, что она была у него единственной. Вокруг него всегда много баб крутилось. Ты можешь представить, как я страдала? От подозрений, от вечного вранья, от того, что он пропадал и выключал телефон, а я как дурочка ждала его звонка. Сидела на подоконнике и курила до пяти часов утра, а он возвращался пьяный, с засосами, и пахло от него женскими духами.

— Представляю, Настя. У меня было то же самое.

— Да, всегда одно и то же. Поэтому когда мы снова сошлись и решили пожениться, я выдвинула условие: если он мне изменит, я отберу у него бюро, а если изменю я, то отдам свою квартиру. И он согласился. Он прекрасно знает, как для меня это важно.

— Но он тебе не изменял, — напоминает Никитос.

Мы оба на него смотрим. Видимо, он читает в наших глазах гендерную ненависть, потому что замолкает.

— Я всё равно с ним разведусь, — говорит Настя севшим от слёз, но уверенным голосом. — Я не смогу с ним жить. Это невозможно. Пускай он не изменял в браке, но он обманывал меня пять лет. Пять лет! Лучше бы признался перед свадьбой, что трахнул эту Васю, — я бы простила. Потребовала бы её уволить и простила. Но он скрыл. Он общается с ней каждый день, водит по кафешкам, называет другом и защищает от нападок. Выставляет меня ревнивой идиоткой. Нет, — она трясёт рыжими кудрями, — я не смогу это простить. Я перестану себя уважать, если проглочу это предательство. И это уже второй раз! У него был шанс, но он его похерил.

Я прекрасно её понимаю. Я бы тоже не простила подобной лжи. Почему Влад не покаялся в грехах перед свадьбой? Крепкий брак можно построить только на честности и доверии. Когда в прошлом зарыта такая бомба, то рано или поздно она взорвётся, и всё взлетит на воздух. Вот оно и взлетело. С моей помощью.

— Так странно, — говорит Никитос, — мы расследовали свежее дело и случайно нашли доказательства старой измены.

— Да, измена старая, — кивает Настя, — но она влияет на мою настоящую жизнь. Я не могу сказать себе, что это было давно и неправда. Это правда. И это случилось не так уж давно. Я разведусь и уеду в Калифорнию. Поживу подальше от Дроздова, займусь собой, постараюсь выкарабкаться из этого дерьма. У меня получится.

— Обязательно получится, — подбадриваю я.

Бедная девочка! Узнать, что муж пять лет тебя обманывал, — это пипец как неприятно. При этом он продолжает общаться с бывшей любовницей. Меня передёргивает от отвращения. Я не знала, что он жил с Настей, когда по пьяни переспал с Васей. Этот факт он опустил. Не захотел выглядеть подлецом в моих глазах. Получается, тоже соврал. Да, он не изменял жене, но изменял женщине, которая впоследствии стала его женой. Он думает, это не считается? Да нет, Владик, считается!