До Москвы доехали без приключений, если не считать засады уже под самым Тушином. Ко всему были готовы путники, да только не к этому, ждали засады, да не такой. Как въехали в густой подмосковный бор, так вдруг повалились на дорогу подпиленные деревья, а со всех сторон из кустов показались нацеленные стволы пищалей… Не десяток и не два – на сотни счет шел. Иванко приказал готовиться к бою, сам же не знал, что и думать, – больно уж многолюдны оказались разбойники. Мало того, прямо к возам верхом на белом коне направился всадник в ярко начищенном колонтаре – кольчуге с пластинами – и золоченом шишаке с узорочьем. На плечах алая ферязь небрежно накинута, сапоги черевчатые, сабля драгоценными камнями украшена. Ну и разбойник! Ни дать ни взять – воевода! А он так и представился:

– Атамана Хлопка Косолапа воевода Алексей Косой! Платите-ка купцы-братцы за проезд – треть товара.

Хорошо сказал, умно. Треть товара, конечно, не хухры-мухры, однако ведь силы уж больно неравные, запросто можно и все потерять.

Что ж… Иванко полез было за приказной грамотой… да тут неожиданно вмешался Акинфий Козинец.

– Ты цареву грамоту не показывай, – быстро зашептал он. – Всех перебьют! Вона, на Митьке-отроке шапка моя, на ней олам, бляха с корабликом. Возьми – ее покажи лиходеям.

Чуть подумав, Иван так и сделал, очумело выпялив глаза на внезапное превращение, случившееся с разбойным воеводой.

– Ну, так бы сразу и сказал, – рассмотрев бляху, сразу подобрел тот. – Платите за всех рубль – и проезжайте.

Рубль – тоже сумма не маленькая, одначе все же не треть. Заплатили, проехали… Иван потом все пытался расспросить Козинца, что это за бляха такая? Да тот молчал, лишь глазами сверкал нагло.

Дьяк Тимофей Соль встретил их шумно и радостно. Обнял, похлопал каждого по плечу, обещал скорую награду. Только вот, показалось Ивану, будто отводил глаза дьяк. И Акинфий Козинец как-то уж очень смотрел радостно. По приказу дьяка купца тут же увели, скорее всего – в поруб, куда же еще-то? А Ивана и людишек его определили на постой в дальнюю – на Черторылье – корчму. И словно бы позабыли.

Лиходеев у Черторыя-ручья оказалось хоть пруд пруди – вечером, да и днем даже без опаски не выйдешь. Буквально в тот же вечер и напали, едва отбилися. А уж потом были начеку – без пистолета на улицу не выходили. И тем не менее снова напали! И даже у самых кремлевских стен – и там чуть было не поразили стрелою. Хорошо, Прохор вовремя усмотрел самострельщика, оттолкнул Иванку в сторону – жизнь спас.

Сидя в корчме, Иван загнул пальцы, подсчитывая нападения. Получилось – почти каждый день. Не слишком ли часто? А жили-то они, между прочим, под видом небогатых купцов.

Вот только сегодня Бог миловал, что-то никто не напал. Может, потому, что целый день в корчме просидели? Туда, в корчму-то, уже ближе к вечеру и прискакал гонец из приказа – велел срочно собираться да предстать пред светлые очи начальства. Иван усмехнулся: им собираться – только подпоясаться. Жаль, лошадей не было, пришлось пешком идти, ну да ничего – не так и далече.

Красив был град Москва, величественен, тут уж ничего не скажешь! Красно-кирпичные кремлевские стены, золотые купола церквей, разноцветный, как пряник, собор Василия Блаженного, недавно выстроенная по приказу царя колокольня – Иван Великий. Много строилось в городе – царь Борис Федорович велел организовать большое строительство, дабы бедные, нищие люди, стекавшиеся в Москву, казалось, со всей России, смогли бы заработать себе на кусок хлеба. Умен был государь, сердоболен, но уж больно невезуч оказался – и глад в его царство, и мор, и разорение. Да и слухи ходили поганые: царь-то – ненастоящий! Истинный-то царь, Рюрикович, говорят, в литовской земле объявился – царевич Димитрий, Иоанна Грозного сын, чудесным образом от смерти упасшийся.

– Врут все, – отмахивался от Митькиных вопросов Иван. – Умер царевич Димитрий в Угличе, еще лет двенадцать назад. То и расследование новое подтвердило – государь-то ведь для того целую раду назначил во главе с Василием Шуйским – знатным из знатнейших боярином.

– А как же… – Митька еще хотел что-то спросить, да не успел – подходили к приказу.

– Обождите, – неспешно ехавший впереди на коне посыльный спрыгнул с седла, шмыгнул в дверь приказной избы.

Вечерело, однако на обширной площади возле торговых рядков еще толпился народ, слушая царского глашатая – бирюча.

– Ну, вы ждите, – Митька с любопытством навострил уши. – А я схожу послушаю. Ежели что – крикнете…

Крикнули его почти сразу – Митька быстро подбежал, какой-то задумчиво-грустный, ничего не говоря, молча проследовал по крыльцу за всеми…

– Сдайте оружие! – улыбнувшись, протянул руку дьяк Тимофей Соль. – Сам государь вас видеть желает!

Кивнув, Иван вытащил из-за пояса пистолет, отцепил палаш, положив все это на стол, взглянул на дьяка и замер – тот как раз надевал шапку, хорошую, дорогую, отороченную собольим мехом и украшенную золочеными бляшками… средь которых Иван вдруг заметил одну – с корабликом. Странно…

– А ты? – Дождавшись, когда Митрий выложит на стол кинжал и кистень, Тимофей Соль нетерпеливо посмотрел на Прохора. – А ты?

– А у меня нет ничего! – распахнув кафтан, осклабился молотобоец.

– Не припрятал ли где кистень?! Смотри-и-и, – протянул дьяк. – В палатах царских все одно обыщут, не пришлось бы краснеть.

Митька откровенно усмехнулся, и Иван незаметно показал ему кулак, хотя и самому, честно сказать, было смешно: ну зачем Прошке кистень с такими-то кулачищами да умением? У него каждый кулак как кистень, а то и получше и уж куда как опаснее!

Выйдя на улицу, пошли, направляясь к Кремлю. Словно сами собой возникли вокруг вооруженные бердышами стрельцы – почетная охрана? Конвой? Дьяк Тимофей Соль деловито шагал впереди.

– Иван, а где здесь пыточная изба, поруб? – тихо поинтересовался Митрий.

– Да во-он, – Иван махнул рукой… и похолодел. Ведь как раз в ту сторону они сейчас и направлялись! Интересно зачем? Ведь сказали, что идем к царю! А Грановитая палата вон, за рвом, за мостиком, вовсе не здесь… Нет, есть развилочка. Если направо повернуть – как раз к кремлевскому мостику, если налево…

Дьяк обернулся, призывно махнув рукою, и повернул налево. Та-а-ак…

– Митька, ты чего такое от бирюча услышал, что сам не свой стал? – быстро спросил Иван.

– Приметы людоедов, – так же быстро ответил отрок. – Все молодежь, вот как! Один – кареглазый, светленький, другой – здоров и кулаками машет отменно, третий волосами темен, и у большого пальца – вот здесь, – Митька показал руку, – родинка!

– Вот как?

Корабельный олам на шапке у дьяка – опознавательный знак и пароль тайных торговцев зерном. Так вот почему так стремился в Москву Акинфий Козинец! Вот почему их хотели убить. Не вышло, так задумали другое?! Нет, не может быть…

До пыточной избы оставалось с полсотни шагов, думать и рассуждать было некогда – лучше уж готовиться к худшему.

– Вот что, Прохор, – зашагав рядом с молотобойцем, шепнул Иван, – стрельцов видишь?

Прохор молча кивнул.

– Как зайдем за угол – бей!

Дойдя до угла, дьяк Тимофей Соль остановился, дожидаясь своих чуть поотставших спутников. Темнело, в Кремле зажглись факелы. Из приоткрытой двери пыточной избы несло пламенем и жаром – палач раздувал мехи. Жаль все-таки… Однако что делать?

Ну, вот они, наконец…

Дьяк улыбнулся… И довольная улыбка его так и застыла на устах, когда он увидал, как, дойдя до угла, развернулся здоровенный облом Прохор. Как треснул кулачищами стрельцов – одного, второго, третьего, – откуда и прыть взялась?! Как Иванко с темноволосым отроком сноровисто отобрали бердыш у оставшегося стрельца, как… Дальше Тимофей Соль не смотрел – рванулся к пыточной избе, заорал:

– Измена-а-а!!!

– Бежим, – распорядился Иван.

Не нужно было уговаривать, все и так рванули, не дожидаясь, когда придут в себя поверженные стрельцы. А те оклемались быстро, да и ядовитейший гад – дьяк – тоже внес свою лепту, послав людей перекрыть улицы. И позади, и по бокам бежали, топали, орали стрельцы. Хорошо, темно уже было… Однако нагоняли!