Каморка оказалась пуста, и юноша решил подождать Евлампия там; что староста не убит, он знал, не так давно видал баркасника между своих. На лавке в полутемной каморке сиротливо лежал кошелек из кошачьей шкуры. Серебришко Евлампия. Слава Богу, теперь уж не придется его передавать вдове старосты – сам передаст. Иван машинально подкинул на ладони кошель. Звякнуло, но так, чуть-чуть, видать, не очень-то большое наследство получила бы безутешная вдова. Странно… Сжав в ладони кошель, юноша нащупал в нем какую-то скрученную бумажку или кусочек пергамента… Из чистого любопытства достал – в бумажку были завернуты три серебряные деньги. Прямо сказать, невелика сумма, весьма невелика. Еще и в бумажку завернута! В бумажку… а ведь баркасник не так уж прост – все клады ищет со своими ныряльщиками. А ну-ка…

Бросив быстрый взгляд на дверь, Иван развернул бумагу, с удовлетворением увидев начерченный на ней план – река, с волнами, пристанями и промерами глубин, схематичное изображение Богородичного монастыря с характерной пятигнездной звонницей – значит, и река, ясно, Тихвинка – какие-то таинственные значки – крестики, птички, кружочки. А это что еще за ответвление, похожее на… на «македонское копье или ланцет хирурга»! Ну, явно похоже, особенно если перевернуть листок боком. И – если здесь все правильно нарисовано – длина «копья» – небольшого заливчика или оврага – ровно в три раза больше ширины у впадения в реку… Интересно…

– Интересно?! – Евлампий Угрюм, ударом распахнув дверь в каморку, навис над входом темной угрожающей тенью. В руке его поблескивал длинный рейтарский пистолет со взведенным курком.

Иван машинально потянулся к сабле, заткнутой за пояс вместо сломанного палаша.

Баркасник левой рукой почесал шрам и нехорошо усмехнулся:

– Я хорошо стреляю.

– А как хорошо ныряешь? – улыбнулся Иван. – Садись, нам ведь надо поговорить об упущенных тобою деньгах. Признаю – по моей вине упущенных, а я не люблю ходить в должниках. И я не купец…

– Я догадался.

– Это – карта утопленной монастырской казны? Да не смотри ты на меня так, я полагаю, вы ее так и не нашли?

– А вот уж это не твое дело, парень.

– Не мое? А если я помогу отыскать сокровища, скажем… гм… за одну десятую часть, ты согласишься?

Евлампий опустил пистолет.

– Что ж, десятина – вполне справедливое требование. Только с нами пойдут мои люди, и вряд ли тебе удастся схитрить!

– Что ты, что ты, – замахал руками Иван. – Если б я хотел схитрить, так с вами бы не сидел.

– И я не дам тебе ни с кем переговорить! – заявил баркасник. – Идем сейчас, прямо отсюда.

– Согласен, – Иван кивнул. – Разреши лишь мне взять с собою двоих.

– Говори – кого именно? Я сам пошлю за ними людей.

– Прохора-молотобойца и Митьку Умника. Митька пусть захватит с собой книгу.

– Какую книгу? – ощерился Евлампий Угрюм. – Не советую обделывать за моей спиной какие-то свои дела.

– Митька знает какую… А вообще, это не столько книга, Евлампий, сколько цветок… маленький такой, алый… цветок папоротника, указующий путь к кладу!

Баркасный староста вздрогнул, в темных, глубоко посаженных глазах его на миг промелькнул страх.

– Дьявол! Да ты сам дьявол! Иначе б откуда прознал?

– Откуда-откуда, – Иван откровенно смеялся. – Меньше по лугам шляться надобно, любви купальской мешать.

– Тьфу ты, Господи…

Едва взошло солнце, как они уже были у цели: Иван со своей командой и ныряльщики во главе с Угрюмом. Истекая быстро тающим утренним туманом, сверкала на плесе река.

– Вон, впереди, за кустами.

По знаку Евлампия вместительная лодка круто повернула к берегу, вернее, к густо заросшему камышами оврагу, дно которого было заполнено грязной вонючей водой.

– Ну и запашина, – Прохор заткнул пальцами нос.

– Золотари моют здесь свои бочки, – с усмешкой пояснил баркасник.

– Как там в книжице, Митрий? – Иван хлопнул отрока по плечу. – Пахнет сильно и для тонкого обоняния неприятно? Прохор, у тебя, похоже, тонкое обоняние!

Протиснувшись сквозь камыши в жерло оврага, лодка остановилась.

– Ну, кто будет нырять? – осведомился Иванко. – Могу я, я не из брезгливых.

– Нет, – Евлампий отрицательно качнул головой. – Архип, давай!

Архип – молодой, лет семнадцати—двадцати, парень со светлыми волосами и круглым приятным лицом – вмиг скинул на дно лодки одежду и, перекрестившись, мягко, без брызг, опустился в воду. Все застыли в немом томительном ожидании. Ныряльщик не показывался долго… наконец вынырнул и помотал головой.

– На середине – пусто. Сейчас попробую ближе к берегу.

Баркасник скривился и бросил на Ивана пронзительный недобрый взгляд.

Архип отдышался и вновь нырнул, на этот раз прихватив с собою конец веревки.

– Дно илистое, кругом топляк. Не застрять бы. Дерну – тащите.

– Вытащим.

И снова – лишь круги по воде. И мерзкий запах. И плотный туман. И тишина – даже птицы не пели.

Ныряльщик снова долго не показывался. Нет, вот вынырнул чуть в отдалении… Снова нырнул… Дернулась веревка – видать, застрял.

– Тянем, – скомандовал Евлампий. – Только осторожно, потихонечку…

– Тяжелый какой этот ваш Архип, – перебирая веревку, заметил Митрий. – Едва вытягивается.

Всплеск!

Все вздрогнули, напряглись.

Из тумана выплыл к лодке Архип. Ухватился руками за борт, улыбнулся:

– Тяните, тяните!

Господи, неужели?!

Потянули еще и наконец подняли на борт небольшой – в обхват – сундучок, обитый позеленевшей медью.

– Глядите-ка – замок!

Евлампий умело сбил замок обухом топора. Открыл крышку… И зажмурил глаза, и сглотнул в горле ком, и произнес с глупой ухмылкою:

– Господи!!!

Есть!

Иван, Прохор, Митька, да и все ныряльщики с любопытством вытянули шеи. Разогнав туман, взошло солнце, вспыхнуло, загорелось на покатых боках золотых чаш, отразилось в драгоценных камнях окладов, в серебряных монетах монист, в перламутровом жемчуге окладов…

– Архип, – повернув голову, хрипло спросил Евлампий. – Там еще много таких сундуков?

– С десяток будет! – ныряльщик пожал плечами и улыбнулся.

Иван перевел взгляд на Прохора и чуть заметно кивнул. Прохор усмехнулся. Напрасно, напрасно господа ныряльщики взяли с собой кулачного бойца! На ограниченном пространстве лодки что толку в их палашах, саблях, рогатинах? Такому мастеру, как Прохор, достаточно только пару раз махнуть кулаком и, как говорится, все концы в воду.

– Вы получите целый сундук, – обернулся Евлампий.

Иван улыбнулся – похоже, вмешательство Прохора не понадобится, ныряльщики решили играть честно.

Так и вышло: никто никого не обманывал. Как только в лодке оказалось шесть сундучков – остальные пришлось вытащить на берег, не помещались, – староста приказал плыть к посаду. Там и остановились, как раз недалеко от Береговой. Иван и его люди вышли на берег, закинув за плечи приготовленные, набитые найденным золотом мешки, и неспешно отправились на постоялый двор.

– Господи, тяжело-то как, – обливаясь потом, сетовал Митька.

Дьяк разбойного приказа Тимофей Соль, заместитель боярина, а по сути, фактический управитель приказа – чернобородый, мрачный, с длинными, словно оглобли, руками – еще раз перечитал донесение и недобро усмехнулся. Оторвав взгляд от грамоты, взял стоящий на столе бронзовый колокольчик, позвонил.

– Да, батюшка? – В горницу тут же вошел служка, маленький, плюгавенький, неприметный и преданный, словно пес. Поклонился, тщательно прикрыл за собой дверь.