– Ну, вроде тебя, бродяжки.

– Где ж таких сыщешь, чтоб бродяжка – и пухленький? С голоду если только.

– Ну, неужто у тебя знакомцев нет, а? Ведь давненько уже в бегах, с весны почитай.

– Так а ты сам-то что? – мучительно соображая, как поступить, возразил Митька. – В нашей-то шатии…

– В нашей шатии все постарше тебя будут, – с ходу осадил Жила. – Не подойдут, тут и говорить нечего. Искать надо! Бабка сказала – к завтрашнему вечеру не найдем – на себя пеняйте.

– И что сделает?

– Выпорет! Федька Блин знаешь, как порет?! Шкуру запросто спустит. Да и сама бабка здорово кнутом управляется – всласть помахать любит, не одну уж девку…Ой… – Поняв, что сболтнул лишнего, Онисим прикусил язык.

Новое задание Митьке не понравилось, что еще за дела – отроков содомиту искать! Расставшись с Онисимом у Преображенской церкви, Митрий шустро побежал на Береговую доложиться Ивану.

Государев человек Иванко выслушал парня хмуро, вполуха. Видно, был чем-то озабочен, и Митрий догадывался чем. Сколько времени уже в Тихвине, а дело все не сдвинулось с мертвой точки: ну, узнали точно, что таможенного монаха Ефимия убили по приказу Платон Акимыча Узкоглазова, а вот связь последнего с московским гостем Акинфием Козинцем – поди-ка установи, попробуй! С Прошкой тоже как-то не получилось: по уму – его бы к Узкоглазову и приставить, а вон оно как вышло – приходится в монастыре держать, от того же Платон Акимыча прятать. Хорошо хоть о Паисии вовремя вызнал, вот еще б о новом таможеннике разузнать, Варсонофии. Что он за человек, этот чернец? Давно ли в обители, пользуется ли уважением у братии? Наверное, пользуется, таможенник – должность важная, кого попало на нее не поставят. Что же касается московского гостя… Неужели и впрямь ушел в Архангельск? Нет, не может быть, уж больно далеко, через Тихвин-то куда как ближе. Затаился где-нибудь неподалеку, выжидает, когда все уляжется.

Иван вдруг улыбнулся и подмигнул Митьке:

– А что бы ты, Димитрий, на месте московского купчишки сделал? Как бы узнал, что пришла пора обратно на посад сунуться?

Митрий пожал плечами:

– Наверное, поосторожничал бы. Для начала человечка верного послал – покрутиться, вызнать.

– Человечка верного – это ты прав, – согласился помощник дьяка. – Я тоже так мыслю. Ну, давай дальше думать. У Акинфия обозники – все из Москвы, здешних ходов-выходов знать не ведают, слепы, как котята, примерно так же, как я бы без тебя с Прошкой…

Митька зарделся от похвалы, опустил очи долу.

– Значит, какой смысл кого-нибудь из обозников посылать? – задумчиво продолжил Иванко. – Просто так – походить по торжищу, сплетен послушать? Оно, конечно, можно и так, коли больше послать некого…

– Акулин! – прервав собеседника, громко воскликнул Митрий. – Акулин Блудливы Очи! Да ты не морщись, Иване, послушай. И что с того, что Акулин – известный всем содомит, это даже и лучше: на посад приехал – ясно зачем, вернее, за кем, никто ведь ничего другого и не подумает. А сам посуди, откуда у небогатого однодворца черт-те из каких лесов вдруг да завелись денежки? И немаленькие!

– Так ты полагаешь, этот самый Акулин Блудливы Очи и есть посланец? – Иван недоверчиво покачал головой. – Нет, вряд ли – приметлив больно.

– Зато появился как раз вовремя! Не поздно и не рано – как раз когда с убийством таможенника вроде бы все улеглося.

– Ой, вряд ли, вряд ли…

– И все равно я б за этим содомитом присмотрел, – уже менее убежденно протянул Митрий.

– Ну присмотри, – нехотя согласился Иван. – Худа не будет. Говоришь, бабка Свекачиха послала для Акулина отроков собирать?

– Ну да, – Митька кивнул. – Потому и не хочу больше на Стретилово возвращаться – опасно. Онисим сказал: ежели к вечеру никого не найдем – плетей отведаем. Честно говоря, собственную-то шкуру жалко. Да и что там высматривать, на Свекачихиной усадьбе? Чего там такого для нас интересного происходит? Да ничего. Срам один, прости Господи!

– Как же ты тогда за Акулином посмотришь, коли к Свекачихе не вернешься? – с усмешкой поинтересовался Иван. – Никак, получается…

– А вот и нет! – Митрий ненадолго задумался. – Я вот что, я за Онисимом послежу – вдруг да он отыскал кого-нибудь, тогда и вернусь, а ежели не выйдет… Ежели не выйдет, можно содомита монашеской братии сдать – пущай в железа закуют, да на правеж его, на правеж!

– На правеж? Для того его с поличным взять надо. И вот что я тебе скажу, Митрий, – Иван понизил голос. – Хотели бы – давно всех взяли. И содомита этого, и бабку Свекачиху. Однако сделать так – неумно поступить. Прав отец Паисий – лучше притон явный, чем тайный – уследить легче. О бабке Свекачихе он мне много чего порассказывал – знать, есть там у братии и глаза, и уши. Притон, он как чирей – в одном месте выдавишь, в другом обязательно новый появится, а то и не один, народец-то грешен, особенно у вас, на посаде Тихвинском!

– Да уж, – обиделся Митька. – Уж каких только слухов о нас, тихвинцах, не ходит по Руси-матушке! И драчливы-то мы, и злы, и завистливы. Можно подумать, в других местах все сплошь богоугодные странники проживают.

Иван неожиданно рассмеялся:

– Ты губы-то не дуй, парень! В словах тех доля правды есть. Вот я. К примеру, не так давно на Тихвинском посаде живу, а и то заметил – люди здесь, по сравнению с теми же ярославичами, москвичами, владимирцами, куда как свободнее себя ведут, несмотря на то что каждый обители платит. И окна в домах делают на манер немецких, и мебель – не одни сундуки да лавки, многие и бороды бреют, и платье шведского покроя носят, и себя уважают – подойди-ка, хоть и монастырский служитель, обратись непочтительно – могут и в морду!

– Уж это само собой, – улыбнулся Митрий. – Если есть за что – обязательно в морду зарядят, спроси хоть у Прошки.

– Да, тихвинцы – народ ну если и не свободный, то себя таковым чувствующий! Мне кажется, все потому, что они мир иначе видят. Много с иноземцами знаются, много ездят. Для тихвинского купца, хоть и мелкого, летом в Стокгольм смотаться – все равно как за угол помочиться сходить. И шведы для вас вроде как и враги, а вроде и партнеры торговые. Не поймешь!

– Так мир-то, Иване, он разный. Не простой, сложный.

– Вот то-то и оно, что вы именно так и мыслите! – Иванко хлопнул себя ладонями по коленкам. – А на Москве вовсе не так! Там – не для всех, правда, но для очень многих – мир просто устроен: есть Святая Русь, и есть поганцы – немцы-латынники. На Руси все правильно, все справедливо, а в иных странах, соответственно, погано. И ездить-то туда – грех страшный, как и с иноземцами знаться.

– Чудно! – удивился отрок. – Нешто и впрямь так?

– К сожалению, так, Митрий. Думаю – и не я один – нехорошо то. Нечего от иных стран закрываться. Согласен, порядки там странные, во многом нам непонятные, но ведь и хорошее есть, чему и поучиться не грех. Вот, к примеру, хозяйство…

– Э, Иване, – Митька замахал руками. – О хозяйстве ты не говори, даже и сравнивать нечего. Был у меня знакомый свей, Карла Иваныч, ну, который книжку подарил, так мы с ним много беседовали. В той же Швеции весна, лето, осень теплые, без заморозков, а у нас? Бывает, в начале апреля снег сойдет, а бывает, лежит еще и в мае. Или вообще – сначала теплынь, а потом вдруг морозец грянет! А про последнее время я уж и не говорю…

Иван усмехнулся:

– Думаю, и в Швеции в последнее время не слаще. Урожай плоховат, иначе зачем наш хлеб покупать собрались? Акинфий Козинец ведь им продать хочет. Вот только через кого? Старый таможенник не согласился помочь, за что и поплатился, а вот новый… Они, Митрий, нового обязательно прощупывать будут.

– А могут ведь и в обход таможни!

– Могут, конечно… Но это больше возни. Стражи стоят и в Сермаксе на Свири-реке, и в Орешке, у выхода с Нево-озера. Как на карбасах проплыть? Была бы Корела шведской, тогда ясно, спустились бы по Ояти да через озеро и махнули. Красота! Но вот только Корела-то нынче не шведская, наша! Значит, и незачем им туда идти, значит, один путь у лиходеев – по Свири через Сермаксу, дальше – по озеру, через Орешек, а там везде стража! Без таможенной грамоты не проедешь! Да и грамота нужна особенная – чтоб не сунулись проверять, что везут. На Руси голод, царь Борис Федорович строго‑настрого хлеб за рубежи продавать запретил. А лиходеи эти что вытворяют? Людям сеять нечем, а они зерно возами вывозят! И ведь это только первая ласточка!