Маргарита мрачнеет, а вот Анна вспыхивает:

-- Вы на что намекаете? -- она вздергивает красивый носик. -- Мы столбовые дворянки, и не важно, что наш род…

Голос красавицы стихает, она мрачнеет и проглатывает ком в горле. В моей памяти вспыхивают какие-то обрывки…

Если я правильно понял, Маргарита с Анной последние женщины какого-то опального рода. Становление Гоголями несколько выправило их статус, но не положение в обществе.

Как так получилось, что они стали последними? И куда смотрел Иван Гоголь, когда брал Маргариту в жены?

Тут память молчит. Хотя, если разок увидишь бюст Маргариты, второй вопрос отпадет сам собой.

Взяв себя в руки, Анна горделиво выпячивает грудь:

-- Не тебе указывать на наше происхождение, нелюдь! Мы даем гарантию, что заплатим по счетам, и тебе этого хватит!

Интересно она обозвала карлика. Он на миг аж кривится, после чего говорит:

-- Маргарита Михайловна, будьте добры, придержите свою дочь за уздцы. Я не потерплю в общении такого тона.

У сестрички глаза чуть не вылетают из орбит.

-- Мама, ты слышала?! Он назвал меня...

Кобылой, да. Впрочем, девице хватило ума не озвучивать.

Постояльцы в зоне отдыха один за другим умолкают и с любопытством поворачиваются к стойке регистрации.

Маргарита берет дочь за руку.

-- Милая, потише, -- говорит она тоном, от которого у любого небессмертного пробежит холодок, а голова втянется в плечи.

Анна тихо извиняется и отходит от стойки, на которую в порыве чуть не запрыгнула. Маргарита же одаривает администратора гостиницы убийственным взглядом. Меня так и подмывает найти и вложить ей в руку нож.

Похоже, мамаша тоже не оценила пассаж в сторону их происхождения и сравнение любимой дочурки с ретивой кобылой.

-- Кхм, к сожалению, -- Златолюб подает дрогнувший голосок, -- одного лишь вашего слова все равно не достаточно. И проблема здесь скорее даже не в вас…

Коротышка воровато озирается и, чтобы не услышали постояльцы, понижает голос:

-- Я слышал о случившемся на празднике в честь помолвки вашей дочери.

-- Уже? -- вздрагивает Маргарита.

Златолюб сочувственно вздыхает:

-- Злые языки не дремлют, сами знаете.

-- Но я не понимаю, что именно…

-- Он боится, что мы притащим с собой призрака! -- перебивает Анна.

Мачеха с подозрением смотрит на Златолюба. Он разводит руками:

-- Разломы, аномалии, нечисть… сами знаете. Приходится учитывать разные ситуации. Мне неприятно вам отказывать, но еще больше мне было бы неприятно, если бы неупокоенный дух вашего пасынка как-то навредил гостям "Царьграда".

-- Но это неправда! -- отрезает Маргарита. -- Никакого неупокоенного духа нет и…

-- Хмпф!

-- …Что вы..?

-- Хмпф!

Мачеха недоуменно замолкает. Златолюб фыркает в третий раз:

-- Хмпф! Я не собираюсь препираться, госпожа Гоголь. Мое решение окончательно, изменить его вам не удастся. Выход позади вас. Всего хорошего!

Маргарита с Анной так и замирают в растерянности. Они смотрят на меня. Одна с видом "я сделала все, что могла", а вторая с вопросом "ты спустишь это ему с рук?".

Все, что требовалось от этих девиц, это снять номер в гостинице. Но, видимо, женщины в любом из миров ничего без мужчин не могут.

Да и я, в конце концов, привез их сюда. А, значит, взял на себя ответственность за них.

Я встаю перед уродливым коротышкой. Кого же он мне напоминает?

-- Господин Златолюб, вы к нам предвзяты.

Он задирает голову.

-- А вы, собственно, кто?

Я нависаю над коротышкой, моя рука приподнимает шляпу.

-- Тот самый неупокоенный дух.

Глаза Златолюба выпучиваются, как у висельника. Он отшатывается от меня, вернее, пытается. Его ладони, лежавшие на столе, намертво приклеиваются к моей тени. Теперь наглому коротышке остается только беспомощно дергаться.

-- Вас что-то напугало, господин Златолюб? -- ухмыляюсь я.

Администратор косится на свою работницу. Она тянется куда-то под стойку -- и с визгом одергивает руку.

Постояльцы оборачиваются на шум. Бледная девушка прикрывает рот.

-- М-меня что-то укусило! -- она отшатывается от стойки.

Я виновато склоняю голову:

-- Прошу прощения. Я сам не свой, когда голоден.

Говорю я искренне, но девчушка почему-то только сильнее бледнеет.

-- Что вам нужно? -- цедит Златолюб.

-- Для начала, я скажу, что нужно вам, -- от моего тона уши коротышки испуганно опускаются. -- Во-первых, уважение. Во-вторых, толерантность.

Златолюб молча смотрит исподлобья. Из меня вырывается усталый вздох:

-- Я собирался поселиться у вас инкогнито. Но теперь передумал. Пусть все постояльцы знают, что в вашем знаменитом "Царьграде" хотят жить даже неупокоенные духи...

Я оборачиваюсь и делаю вид, что вот-вот сниму шляпу. Некоторые постояльцы так и не сводят с нас глаз.

-- Вы дорого за это заплатите!

Я по-свойски опираюсь на столешницу и подмигиваю Златолюбу.

-- Как и ты, дорогуша. Когда Среброруковы узнают, что отель не опустел бы, будь ты чуть менее предвзят к людям, живым и мертвым. В конце концов, мы все… ну, или почти все окажемся там. Можно же проявить немного уважения, согласен?

Коротышка колеблется.

Грандиозная люстра под потолком мигает. Зал на мгновение погружается во тьму. Постояльцы начинают нервничать, задавать вопросы. Их занимает помощница администратора.

Бледная физиономия Златолюба расплывается в учтивой улыбке.

-- Ну разумеется я согласен! "Царьградъ" открыт для гостей любой расы, религии и… формы жизни.

-- И? -- я поднимаю бровь.

Коротышка, скорчив гримасу, поворачивается к Маргарите с Анной.

-- И я прошу прощения, если вас обидели мои слова. Я не имею никаких претензий ни к Гоголям, ни к Гореловым.

Девицы синхронно вздергивают подбородки и молча отворачиваются. Видимо, Гореловы и есть тот самый опальный род.

Покончив с извинениями, коротышка в два счета регистрирует Маргариту с Анной, а потом и Остапку. Для него я выбираю отдельный номер, пусть и не такой роскошный. Зато с завтраком в постель.

Да, в Царьграде и такое оказывается можно. "Царьградъ" же.

Двухкомнатный люкс и классический номера на три ночи встают в две с половиной тысячи рублей. Память тела тут же подсказывает, что поместье Гоголей стоит около двухсот тысяч. И, кажется, на него имеют виды ростовщики, которым должны Гоголи.

Впрочем, какое бессмертному колдуну дело до долгов смертной моли?

Перед тем, как отправиться за посыльным в свой номер, я наказываю Златолюбу, чтобы мне принесли ужин, да посытнее.

Вороны побери, да я пятьдесят лет крошки во рту не держал! И тортик не считается!

***

-- Предвзят к призракам!

Златолюб хлопает дверью своего кабинета.

-- Уважение ему подавай!

Он семенит короткими ножками по дорогому бархатному ковру, поднимается по подставке до своего кресла и садится за компьютер.

-- Гнилых водяниц тебе в любовницы, Гоголь, а не уважение!

Златолюб заходит на теневой форум. Аккаунт ветерана, репутация честного дельца, привилегии золотого уровня.

Маленькие пальцы шустро отбивают новую тему в ветке торговли информацией:

Удалый Малый: Григорий Гоголь жив. Док-ва + место пребывания. Заинтересованных прошу в ЛС.

***

Запись допроса заканчивается. Статный пожилой мужчина, начальник родовой гвардии Романовых, молча ожидает.

Патриарх Романовых, лысый, с седой бородой, опирается на стол из красного дерева и соединяет кончики пальцев. Он смотрит сквозь смартфон с записью допроса, сквозь стол и, кажется, сквозь время.

Романов-младший трогает шрамы-точки вокруг рта и тут же отрывает руку. Врач рода сказал, что эти унизительные уродские шрамы сойдут, но нужно время.

Патриарх кивает своим мыслям: