Не стесняясь своей наготы, он твердо встает на ноги и распрямляет плечи. На его груди, прямо под сердцем, чернеет печать Ворона. Он осматривает рассыпчатые останки своей тюрьмы и с надеждой спрашивает:

-- А обратно уже поздно?

Мара отшатывается, ее тонкие брови сталкиваются друг с другом.

-- Что...

Богиня задает вопрос, но я уже не слушаю. Моим внимание всецело завладевает ночное небо над нашими головами. И семь парящих на метлах ведьм.

Быстро они, думаю я, хотя и не удивительно.

Летающие метлы -- частое явление среди колдуний. Но на их месте я бы задался вопросом, а почему мне так нравится кататься на длинных твердых штуках.

Незванные гостьи облачены в балахоны, короткие пикантные платья, а одна молодая особа и вовсе уважила старого колдуна: надела только колпак.

Хотя она просто может быть анимагом-оборотнем -- вот уж кто любители щеголять нагишом. В любом случае, из-за позы колдуньи мне не разглядеть печать на ее груди, если таковая и имеется.

-- Не смей сделать и шага, Кроули! -- надрывается самая старая из семерых.

Среди остальных стражниц моей тюрьмы проходит робкий шепоток:

-- Это правда он? Тот самый Аластор Кроули?

-- Да, я уверена! У меня над кроватью висит его портрет!

-- Так это не бабушкины сказки? Мы и вправду охраняли тюрьму сильнейшего колдуна всех времен и народов?

-- Мамочки! Как я выгляжу? Ряса не мятая? Вот бы узнать, какие ведьмы ему по вкусу...

-- А я с детства мечтала увидеть его гримуар! Говорят, он большой и толстый...

Улыбка сама лезет на лицо. Я подмигиваю ведьме в колпаке. Она смущенно прячет глазки, но метла под ней слегка разворачивается, и интимные места голого девичьего тела предстают для меня во всей красе.

К слову, даже печать гримуара удается рассмотреть.

Старшая среди стражниц рявкает:

-- Захлопнули варежки, дуры! Не забывайте, за что он был запечатан!

Ведьмы вмиг смурнеют, в их руки из ниоткуда ложатся книги заклинаний -- гримуары. Значит, они все чернокнижницы.

Моими надзирателями определили сильнейших из колдунов. Впрочем, по-другому и быть не могло.

Над страницами книг и вокруг стражниц вспыхивают магические печати. Становится светло, как днем. Воздух гудит от магического напряжения, дышать становится тяжелее.

Беру свои слова назад. Чтобы с гримуарами на руках еще и печати клепать, надо быть редкими дилетантами.

Слегка разочарованный, я бездействую, и это, похоже, воодушевляет старшую стражницу. Она указывает на меня пальцем и говорит:

-- Именем Ковена ты был приговорен к вечному заключению! Твоими надзирателями были назначены мы, Мастера Семи Школ! И чтобы исполнить долг, мы готовы даже пожертвовавать своими...

Встретившись со мной взглядом, старуха сглатывает ком в горле. Она продолжает:

-- …Своими жизнями! Посему, Аластор Кроули, именем Ковена я приказываю тебе и твоему сообщнику...

Внезапно ее прерывают недоумевающие ведьмочки:

-- Подождите, Старшая! Разве обязательно прямо жертвовать жизнями?

-- Да, он же бессмертный! Немного нечестно получается...

-- Может, мы просто сообщим Совету, что он выбрался из тюрьмы?

Погорячился я все-таки, когда назвал этих девиц лучшими. Да, они чернокнижницы, то есть урожденные заведомо сильнейшими из всех ведьм. К тому же эта семерка еще и Мастера каждая своей Школы.

Но на деле для колдовства моим стражницам приходится призывать гримуары в эту реальность да еще и рисовать печати.

Это говорит о малых знаниях и опыте. К примеру, моему гримуару для чаротворства совсем не обязательно все время быть у меня под рукой.

Я поднимаю ладонь. Пальцы для точности складываются в ручную печать, и вместе с этим небо над головами спорящих ведьм затягивают тучи. В них едва ли можно разглядеть фигуру ворона.

Я поджимаю губы. Похоже, еще не до конца оправился после заточения в Древе Смерти.

-- …Кроули? Ты меня вообще слышишь?

Я скашиваю глаза на Мару. Кажется, Бледная Богиня только сейчас замечает, что мы не одни.

Мара задирает голову и при виде стайки летучих ведьм хмурится.

Одно движение бровей Богини Смерти и Тьмы вызывает магическое давление такой силы, что спорящие колдуньи просто цепенеют. Их глаза расширяются от ужаса, лица бледнеют, магические печати одна за другой рассыпаются и гаснут.

Старшая стражница через силу что-то бормочет. Кажется, она додумалась спросить у Мары, кто она такая.

Холодный тон Мары вызывает мурашки даже у меня:

-- Твоя богиня.

Потеряв к ведьмам всякий интерес, Мара поворачивается ко мне и взмахивает рукой.

Ей, как и мне, нет нужды призывать гримуар.

Семь стражниц, которых, по идее Ковена, должно было хватить, чтобы задержать меня и дать Совету время умыть руки, одна за другой обращаются в прах.

Рассыпаются их гримуары, следом тела. Ветер подхватывает прах и развеивает останки по ночному небу. Потеряв магическую поддержку, метлы дождем осыпаются на пещеру.

Богиня Смерти, будто нас и не прерывали, спрашивает:

-- Что значат твои слова?

Мне приходится постараться, чтобы вспомнить, о чем это она.

Я делаю неопределенный жест рукой и говорю:

-- Моя дорогая, если девять веков жизни чему меня и научили, так это тому, что за все приходится платить.

Бездонные глаза Мары недобро сощуриваются.

-- Жаль, что девять веков жизни не научили тебя не фамильярничать, -- говорит богиня.

Мой нос вдруг улавливает аромат гнили. Принюхиваюсь и понимаю: это моя тушка разлагается под хмурым взглядом Богини Смерти.

Я развожу руками и нагло улыбаюсь:

-- Ох, прошу прощения! Я бы поклонился, если бы не хребет и яйца...

Ожившие тени взрываются чернильными всплесками, хватают меня за руки, шею и силой ставят на колени перед своей госпожой.

Точеный подбородок Мары взлетает вверх, темные губы растягиваются в ухмылке.

-- Что же ты сразу не сказал? -- говорит она. -- Я без труда могу избавить тебя от этих проблем.

Холодные руки теней ложатся на мою спину и мошонку. Я невинно улыбаюсь:

-- Мы уже перешли к ласкам? Пожалуйста, будь понеж...

Слова тонут в моей глотке, когда из нее вырывается болезненный хрип. Он длится недолго, потому что из-за выкрученных яиц дыхание кончается моментально.

Для бессмертного, вроде меня, пытки не так уж и опасны. Вырванный хребет или тестикулы вырастут заново. Но боль... ее видов столько, что и за девять веков не привыкнешь.

В какой-то момент мне даже хочется плюнуть на все, призвать гримуар и раскрыть домен, чтобы поставить стерву на место. Но здравый смысл берет верх: пока Мара не призовет свой гримуар, все мои потуги будут тщетны.

Прикусив язык до крови, я верчу головой:

-- Ладно-ладно, уела! Чего ты хочешь?

Она может хотеть только одного. И я знаю что, ведь это часть моего Плана...

На лице богини расцветает победная улыбка. Едва заметный жест рукой -- и тени отпускают меня, а мой гримуар тут же избавляет от боли.

Пока я пытаюсь отдышаться, Мара присаживается напротив. Ее нежный голос ласкает уши. Она говорит:

-- Я хочу лишь одного, Кроули. Помощи в благодарность за твою свободу.

Наконец-то. Осталось совсем немного...

Она говорит:

-- Мои дочери пропали, Кроули. Я хочу, чтобы ты нашел и вернул их мне.

Я отворачиваюсь, чтобы скрыть непрошенную улыбку. Все идет ровно по плану...

Возвращаясь к своей роли, я обреченно вздыхаю:

-- Разумеется, я... погоди, что?

До меня внезапно доходят предыдущие слова богини. Но что, если за девять веков у меня все-таки появились проблемы со слухом?

Я уточняю:

-- Твои дочери пропали? Все... тринадцать?

Черные бездны на месте глаз Богини Смерти прищуриваются. Ее тон меняется:

-- Ты много знаешь о моей семье, Кроули...

Я надеваю невинную улыбку:

-- Мать -- Богиня Смерти и Тьмы, отец -- Кощей Бессмертный, а тринадцать дочерей -- воплощенные страхи людские. Смертные любят сказки, ага.