Он шёл, не таясь. Винтовку уже держал двумя руками. Я отодвинулся глубже за автомобиль и сейчас видел приближающуюся фигуру ровно между колес Туарега. Я проверил переводчик и понял вдруг, что совсем не хочу стрелять. Наверное, нечто подобное чувствовал тогда и Музыка, хотя ему ведь ничто не угрожало. Это я так считаю. Он, возможно, имел другое мнение. Да и бог с ним с Музыкой! Убивать сейчас будут меня! Давай, соберись! Не о том сейчас! Он уже совсем близко! Был бы уверен на сто – уже дал бы очередь!

И тут грянул взрыв! Нет, не взрыв, похоже, выстрел. В следующую секунду Гарика швырнуло вперед. Он успел проворно развернуться, припав на колено и пальнул, не глядя, на звук. Но встать уже не смог. Между тем позади него шагах в двадцати раздался хруст и что-то грузно, ломая ветки, ухнуло под дерево чуть в стороне от просеки. Гарик так и остался стоять на одном колене, неуклюже уперев винтовку дулом в землю. Мы оба смотрели в одну точку. Сомнений никаких – человек!

Ужас заключался в том, что я его уже узнал, но поверить не мог, не хотел. Сперва мне это вообще показалось огромной, хоккейного размера, сумкой, которую я несколько раз видел у него в багажнике. Костя! Я, выходит, его ждал, осознавая или нет, всё это время с момента неудачного появления Виталика. Это давало крохотную надежду на спасение, позволяло сознанию пасовать и вываливаться в созерцание вместо того, чтобы нервно давить на спуск и палить без разбора во всё живое.

И так хотелось до боли, до рези в глазах, чтобы свалившееся оказалось сумкой. Но увы. Я даже разглядел стекла его очков – они смотрели неподвижно в сторону клонившегося к закату солнца. Теперь по положению очков стало понятно, что Костя лежит в очень неестественной позе. Спина сильно выгнута, голова запрокинута, нога подвернута под туловище. Меня замутило, отвернулся. В голове болезненно пульсировало будто сигнальной лампой: «остывает».

Само это слово казалось чудовищным и неуместным – жара стояла около тридцати. Наверное, холод ощущал я сам. Весь в поту, с горящим от возбуждения лицом, дрожью в ногах от неудобного положения, то ли от парализующего страха. А озноб, может уже вот оно – чувствую свой незавидный финиш?

Я встал в полный рост, перевалился через бревно и пошёл на Гарика, не выпуская его из прицела. В голове стало неожиданно пусто. Видения и мысли ушли. Я чувствовал пульс, фиксировал движения противника, боковым зрением щупал лес. Левая рука, перетянутая наплечным ремнём, впилась в цевьё. Приклад вдавлен в правую ключицу. Правая рука нежно обхватывает рукоять. Указательный подрагивает на спуске. Всё остальное перестало существовать. Я готов ощутить толчок в грудь, да куда угодно, готов почувствовать нестерпимую боль в любой момент – умереть. И для меня вдруг становится абсолютно ясно, что смерть – это полный конец, по крайней мере для меня, в моём персональном случае. Нет никаких иных форм жизни – там, за чертой. Просто меня не будет, я никогда не увижу Лешку, Светку – никого. И это даже не мысли, а спокойное противное знание. Да меня уже практически нет! Оболочка, экзоскелет с несколькими несовершенными сервоприводами да слабеньким командным компьютером. Неспособен на сложные мысли, чувства, эмоции. Имеющий единственную цель – отдать максимально дорого жизнь этой оболочки.

Гарик тоже отвернулся от Кости, поняв, что опасности тот уже не представляет. Он не двигался, не пытался поднять винтовку, смотревшую в землю. Вся правая сторона его светлой холщовой рубашки стала бурой. Он устало смотрел на меня и улыбался. Я медленно приближался. Указательный палец поглаживал влажный металл спускового крючка и чувствовал ветерок моего дыхания. В какой-то момент Гарик дёрнулся – это было ложное движение, видимо проверить, как я отреагирую. Но это я понял позже, а в ту секунду мне будто вогнали кол в шейные позвонки, в глазах зарябило, и я дал очередь. Короткую – бабаха на три, не больше. Оглохнуть успел и сообразил, что попал! Вздрогнуло и заалело левое плечо. Он бросил винтовку и поднял правую ладонь. Левая висела неподвижно.

– Погоди! – Голос ровный, не хрипел, не кряхтел – ничего такого. Будто и не истекал кровью, а просто присел отдохнуть, а я его тороплю.

Я чувствовал, как что-то темное поднимается во мне и уже накрывает чуть не с головой. Страх? «Чего годить? Выбить дерьмо из этой мрази, пока не очухался и не выкинул ещё чего!» Но палец не слушался.

– Всё! Давай просто разойдёмся! – Он продолжал уверенно, не сводя с меня взгляда. – Я тебя недооценил. Друг твой просил за тебя, я не послушал – зря, наверное.

Время: минус двадцать лет.

Еще один небольшой экскурс в прошлое.

Заведение резко контрастировало с рестораном, где я обычно встречался с Седым. Я вошёл, озираясь в поисках Гаврилыча. Ко мне никто не подошёл. Я потоптался, но персоналу, похоже, не было дела до очередного гостя, хотя едва ли забегаловка могла рассчитывать на полную посадку. С таким-то подходом! Не заметив ни одной знакомой физиономии, я уже направился к пустующему столику в углу. И тут сзади меня кто-то легонько постучал по плечу.

– Па-идём-те-ка за мной. – Пропел невысокий, по виду – местный, паренек, одетый во что-то нарядное и национальное. Я к сожалению не секу в иероглифах. Уверенно могу сказать, что место то восточное, но вроде бы не китайское, хоть и как-то с Китаем связано. Гаврилыч, как обычно, туману напустил.

Паренек проворно повернулся, махнул мне рукой и зачастил, что я едва поспевал. Маршрут я бы сам не повторил. Мы нырнули в подсобные помещения. Пахнуло затхлыми тряпками и тошнотворной готовкой. Пронеслись мимо кухни – я задержал дыхание, но успел буквально пропитаться сладкой пряной вонью. Казалось сто голосов говорили одновременно – каждый о своём. Общим был только язык. Может и хорошо, что я ни слова не понимал. Потом коридорами с табличками на дверях, читать я даже не пытался. Затем коридор стал почище, и мой провожатый толкнул одну из массивных дверей. Надпись рядом с дверью была такой же непонятной, но под ней любезно накорябали по-русски «Лондон».

Посреди комнаты помещался круглый стол персон на двадцать, не меньше. Пол и стены покрывал какой-то темно-бардовый бархатистый материал. Гравюры изображали виды британской столицы.

Парень пропустил меня вперед и застыл в ожидании заказа. Напротив входа, у дальнего края стола расположился мой, теперь уже бывший, безопасник и взирал не меня по обыкновению мрачно:

– Хай, босс! Есть будешь? – На его губах заиграла привычная усмешка. Она поначалу могла показаться снисходительной и для кого-то возможно даже обидной. Но мы были изрядно знакомы и я для себя расшифровал адресата этой снисходительной гримасы. Эта дерьмовая жизнь. Он делал вид, что выше. Для своего положения и круга у него получалось. Жизнь отвечала ему взаимностью и не баловала. Они находились в состоянии затянувшегося развода.

Я отрицательно мотнул головой и устроился напротив.

– Тогда чайку, милейший.

Паренек совсем не тянул на милейшего. Он не шелохнулся и видимо подбирал слова, чтобы переспросить. Я уже собирался помочь, но Гаврилыч меня опередил:

– Иди уже. Скажи, как обычно, там знают. – Он неопределенно махнул рукой и тот исчез.

Несмотря на всю несуразность становилось уютно, мне даже начинало нравиться. Тревоги как не бывало. Вечная погоня за деньгами отпустила и отодвинулась куда-то назад. У меня вдруг получилось перестать об этом думать. Напротив меня сидел человек, который, как оказалось был мне исключительно приятен. Бог с ней с информацией. Мне даже показалось тогда, что я в первый раз засомневался в целесообразности мести.

Я сунул руку во внутренний карман и толкнул ему через стол пухлый конверт:

– Алексей Гаврилович, это зарплата с бонусом. Увы последняя.

– О, дела в гору? Я вообще-то не рассчитывал. Но не откажусь конечно.

– Да, работаем. Теперь полегче. Гена вроде не прессует сильно.