Азарт от улова схлынул, и говорить стало снова не о чем.

Мы тем не менее вернулись крайне гордые своими двумя ведрами. Мама устроилась за шатким слоликом в садочке проверять тетради. Она одобрительно покивала улову, и отец побежал чистить, жарить. Сейчас ещё наверное достанет коптильню, и запах в квартире от гостинцев мне неделю-другую не даст забыть этот родительский день.

Я подсаживаюсь к маме. Её очередь. Она сдвигает свои старомодные очки пониже, внимательно смотрит на меня, почти не хмурясь. Складки на лбу не напряжены. Мама начинает хвастаться.

– Смотри, вот Людочка Краснова. Обрати внимание, как она тщательно описывает на каждом шаге.

– Наверное, даже слишком, нет? – это я нарочно, пытаюсь поддеть.

– Нет, нет! Итоговая работа, требования. – Мама опять смотрит на меня поверх очков, но уже с улыбкой. – Она вообще может упрощать сразу, без этих промежуточных. Мне иногда кажется, она видит результат заранее. Это талант, Максюш!

Я смеюсь:

– Ну, у тебя тут одни лауреаты! – бросаю взгляд на теснящиеся ровным почерком постепенно сокращающиеся многоэтажные дроби. – Вот здесь ошибка. – показываю ей.

– Нет, подожди! – Она спохватывается, нахмуривается, впивается своим цепким взглядом в строчки. Потом откидывается и снимает очки:

– Да, действительно. Ну ка же она? Это же даже не ошибка – не поменяла знак – пропустила. А ведь такая внимательная девочка.

– Наверное, рядом оказался не слишком внимательный мальчик. – Я уже похохатываю.

Она смущённо улыбается:

– Да, есть там хулиган. Голову заморочил девчонке, а ей ведь поступать ещё.

От разговоров с родителями оставался неясный осадок. Не горький, но ощутимо шершавый на языке. И потом он мелким наждаком елозил где-то внутри. Неприятный, короче, осадок. Будто, при всем моем неприятии для себя жизни в Нехлидово, я интересовался их делами и нуждами больше, чем они моими. Да, они задавали вопросы. Ну обычные вопросы. На некоторые мне было неудобно отвечать, потому что я и себе не мог на них ответить. А им-то отвечал. Частично придумывал. Ну а иной раз интуитивно нащупывал искомый ответ и для себя. Но вот в тот момент, когда по очередной теме из моих ответов они делали вывод, что «и здесь у меня всё более-менее или вообще хорошо», в эту секунду шторка падала и интерес к единственному и ненаглядному пропадал. Нюансы вроде уже были не важны. То, чем мне действительно хотелось поделиться – впечатлениями от поездок, встречами с интересными людьми, про Валеру, например, рассказать – они слушали вполуха, а то и вообще начинали со своей бытовухой вклиниваться. Может так и надо? Воспитали, на ноги поставили. «У тебя всё хорошо, сыночек? Ну возьми мешочек картошечки.»

Я вышел на край немаленького уже Нехлидово. Когда-то небольшая деревенька теперь именовалась городским поселением, подмяла под себя какие-то ближайшие поселки. Ровно на холме дорога в город круто отворачивала в сторону, а прямо открывалась широкая панорама. Внизу петляла Кишма, блестели и разорванные петельки старицы, где мы сегодня рыбачили. Небо над изрезанным гребенкой леса горизонтом окрасилось кремовым. Тени на окрестностях прямо на глазах становились глубже, погружая в себя детали и подробности. Речка ещё блестела. Ещё различались фигуры по берегам. Воздух быстро терял тепло. Налетевший ветерок по ребрам холодил, напоминая, что уже не лето. Но уходить не хотелось. Пока горизонт окончательно не потух, я так и стоял – чего ждал? Наверное, окончания сеанса.

На обратной дороге я не просыпался. С вокзала надо было ехать сразу в офис.

С попутчиками в этот раз «повезло». Пара рыбачков возвращалась домой. И ещё худощавая очень строгая дама, точно школьная учительница. Рыбаки сандалили одну за другой – вроде не спешили, но выходило шустро. Дама сразу нос своротила и наверх полезла. Посидел с ними, даже разговор поддержал. Их мои карпы не впечатлили – разве что количеством. А опрокидывать я за ними не поспевал. Ну и тоже спать пошел.

И приснился мне отец и Валера. Вместе. И вроде как спорят о чем-то.

– Валера, не вздумай! – Отец ему кулаком грозит и даже замахивается. И мне уже:

– Не слушай его Макс, подальше от него держись.

А Валерка ему:

– Ты Валер, опоздал, мальчик вырос уже. Сам решит. – А мне ничего не говорит, только руками разводит в полной самоуверенности, дескать, «сам понимаешь кому из Валерок, доверять».

Отца же моего тоже Валерой зовут.

И помню так мне хочется понять, о чём они. Вроде важно до дрожи, точно без этого как жить дальше, не знаю.

Где-то через месяц после той поездки, да – в октябре – я вышел на новую работу. На визитке появилось слово «Начальник», а Фёдор стал моим первым подчиненным после недолгих уговоров по телефону.

Время: минус двадцать лет

Прошло ровно пять лет с той поездки. К родителям я больше не выбирался. Наверное, боялся испортить впечатление от прошлого визита. Уж слишком он оказался переопределяющим. Снова стоял сентябрь. Только этот штормил и вообще принес промозглое состояние не только в погоду. Первые восторги от обладания чем-то значимым улеглись. Финансово, помню, впервые в жизни я почувствовал не только спокойствие, но и свободу. Когда можно не только не бюджетировать каждую следующую продуктовую сумку. Этот этап мы, слава богу, миновали чуть раньше. Теперь же появились возможности, а главное кураж, позволить себе что-то из ряда вон. И мы со Светкой решили махнуть на острова. Остров выбрали подороже, чего уж. Может, удастся какие-то контакты заодно завести. Валера состроил недовольную гримасу, но соблаговолил посидеть на хозяйстве. Обычно, он раз в неделю заезжал или когда встреча особенная случалась.

В тот день в офис я приехал поздно.

Накануне вернулись с моря. Лешка летел без места. Заснуть всю дорогу не мог, в переноске лежать не хотел. В общем, мы со Светкой тоже глаз не сомкнули. Да и остальные пассажиры – голос-то у Алексея с рождения не камерный. Прилетели в ночи, пока такси, пока вещи распаковали.

Наташа, похоже, проинструктировали, дожидалась меня с крайне серьезным лицом.

– Лоб не хмурь! – Говорю. – Морщины будут. – Настроение сохраняло инерцию отпуска.

– Валерий Германович просил, как приедете, сразу в переговорную!

Я, не раздеваясь, проследовал в нашу шикарную с ковром и кожаными диванами. И увидел там второй раз в жизни Седого и Валеру с трясущимися руками. У входа снаружи тёрлись два охранника.

Седой посмотрел неприязненно:

– Садись!

Валера скосил на меня глаза, часто покивал и придвинул мне кресло. Я сел. Седой продолжил:

– Значит, мы тут со старшим перетёрли уже. Банчик мы этот забираем. Бумаги готовят, привезут – подпишете. Но это не всё!

– То есть? – Я его не перебивал, но реплики этой в его сценарии, похоже, не было.– Может кто-то объяснит?

Седой не ответил, только свирепо выкатил глаза и поводил головой, будто расстегнутый ворот сорочки мог быть ему тесен. Кивнул Валере, и тот затараторил:

– Максим, послушай. Мы взяли на хранение большую сумму! Очень большую! Больше двадцати ячеек заняли.

Я сидел и деревянел. Иногда мне казалось, что меня там нет, а я лишь наблюдаю происходящее со стороны: Седого – из орудия грозной защиты превратившегося разом в источник опасности и какое-то адское олицетворение, Валеру – тоже внезапно растерявшего былую харизму, суетящегося и заискивающего – наблюдаю откуда-то сверху и сбоку. А может я даже очень далеко от них, потому что Валерины слова долетают, будто из наушников или телефонной трубки, неестественно искаженные многочисленными мембранами.

– Почему в ячейки? – Я услышал собственный голос, перебивший Валерин сбивчивый рассказ.

– Макс, ну ты что? – Он кивнул в сторону Седого.

Мысли путались. Я пытался прикинуть, сколько там могло быть максимально. «Если сотенными гринами, то в одну ячейку лямов пять натолкать можно. Всего больше сотни выходит. Боже!» Я наткнулся взглядом на Седого и понял, что подсчеты мои бесполезны.