Она осмотрелась. Мягкий, накрытый тканью диван, тяжёлый деревянный стол, пустые книжные полки. За окном стоял день, но из-за тяжёлых задёрнутых штор в комнате было темно. С первого взгляда это помещение выглядело пустым, покинутым, давно оставленным прежним владельцем.

На пустом столе лежала стопка бумаг – партитура, а рядом – письмо с восковой печатью и чёрная роза на нём.

– О, – Жиль дёрнул бровью, проследив за взглядом Изабель.

Девушка глубоко вздохнула, сжав кулаки.

– Это твоё?

– …как бы тебе сказать, – хмыкнул Жиль. – Знаешь, босс меня на сцену отправил, так что я подожду тебя там. А ты присоединяйся.

Сказав это, он хлопнул дверью и сбежал, не позволив ей возразить.

Прежде чем подойти к столу, Изабель дважды закрыла и открыла дверь кабинета, заглянула за шкафы и на всякий случай бегло ощупала стены. Ей не хотелось, чтобы на её рабочее место приходил кто попало. Потом она, наконец, стянула пальто и оставила его на вешалке, сняла покрывало с дивана, отдёрнула шторы. Нервозности это не поубавило.

Вдохнув побольше воздуха, она подошла к злосчастному конверту и открыла его, сломав печать.

– Мадемуазель Идо, – шёпотом прочитала она. – Несчастный Гаскон до того отчаялся, что готов принять даже недоученную студентку из деревенского театра. Я наслышан о ваших постановках и нахожу их жалкими и смехотворными. Не тратьте ни моё, ни ваше время и убирайтесь. Ваш любезный П.О..

Изабель нахмурилась, сложив письмо вдвое и засунув обратно в конверт. Критики хорошо отзывались о её работах, зрители любили её постановки, пускай они и не приносили большого дохода. И всё же, слова незнакомца задели её. Она всегда чувствовала в себе несовершенство, всегда старалась быть лучшей в своём деле и тяжело переживала неудачи. И вот, столкнувшись с необоснованной критикой, ощутила, будто каждая буква письма вырезалась ножом на сердце.

Она сломала розу, порвала письмо, швырнула их в урну и ушла, прижимая к груди партитуру. Нужно работать. Незнакомый критик, вломившийся в её кабинет, мог пойти к чёрту.

У сцены собрались артисты, хореограф, дирижёр, технический персонал, музыканты. Изабель представилась каждому, и каждый представился ей, после чего она в ту же секунду забыла их имена. Разве что Жиля, устроившего ей сердечный приступ, Изабель не смогла бы забыть даже при большом желании.

В зрительном зале все места были накрыты плотной тканью, кроме кресел в пятой ложе.

– Эта ложа проклята, – хмыкнул дирижёр. – Лучше вообще не заходить туда.

Всё больше жутких легенд и тайн, всё меньше простой, понятной и объяснимой реальности. Пожав плечами, Изабель отвернулась от ложи, решив забыть о её существовании.

Первая задача режиссёра – поставить человека на подходящую роль, учитывая особенности его характера, типаж и актёрские способности в целом. Но Изабель была новенькой в этом театре и не видела сценария, так что первым делом она решила узнать, кого ей подсунули.

К счастью, в либретто были отмечены персональные рекомендации от предыдущего режиссёра. Но стоило ли к ним прислушиваться? Не просто же так он покинул должность…

Нахмурившись, Изабель пробежалась взглядом по сценарию. Либретто хороши тем, что написаны в стихах, читались быстро, оставалось только проникнуть в шкуру героя, наполнить образ жизнью и передать чувства на сцене. Кивнув самой себе, Изабель стала подбирать актёров, прослушивать их под музыку оркестра, тасуя роли то так, то эдак.

Жиль был единственным, с кем не возникло проблем – ему Изабель определила роль шута. Второстепенная, трюковая и запоминающаяся. Всё как полагается.

А с главной женской ролью уже было тяжелее. Изабель вслушивалась в чудесные голоса певиц и приходила к выводу, что в них больше чувственности и страсти, а для роли нужна романтичная нежность.

К тому же что-то будто бы сдерживало артисток, сковывало. Изабель сидела спиной к зрительному залу и видела, как порой артисты косились в сторону пятой ложи.

– Не годится, – вздохнула она и поднялась со стула. – Жан-Клод, повторите пятое действие. Я покажу, какой эту роль вижу я.

И Изабель запела. Без подготовки, без разминки, она прикрыла веки и, уставившись в сценарий, пела, сосредоточившись на правильном звучании. Голосить она всегда стеснялась и надеялась, что повторяться это будет как можно реже в её жизни.

В зале была такая акустика, что её глубокий и нежный голос разлился по пустому пространству тёплыми волнами, окутал слушателей, поглотил. Артисты умолкли, наслаждаясь её пением.

Но, когда Изабель остановилась, они вскрикнули. Девушка вскинула брови, взглянув на их лица. Все, как один, смотрели на пятую ложу.

Нахмурившись, Изабель тоже взглянула туда.

И увидела зрителя. Единственного зрителя, подскочившего со своего места и вцепившегося в перила балкона. Он был одет в чёрный фрак и строгую белую рубашку, его чёрные волосы были гладко зачёсаны назад, а на лице сияла белизной жуткая, лишённая эмоций маска.

Как давно он там был?

Изабель замерла. Оркестр притих. Они ждали дальнейших действий от загадочного гостя.

Он… дрожал?

Спустя мгновение незнакомец выпрямился и медленно, мучительно медленно зааплодировал. И эти хлопки отражались от стен зрительного зала, точно выстрелы.

Он сверлил взглядом Изабель, и эти глаза будто бы сдирали с неё кожу, прожигали насквозь, впивались в душу с рвением хищной птицы.

Она так плохо пела? Изабель сжала губы и перевела взгляд на ребят, безмолвно умоляя о помощи и сгорая от стыда. Жиль встретился с ней взглядом и, нахмурившись, подбежал к ней.

– Валим отсюда. Продолжим завтра.

Стиснув в руках сценарий, Изабель кивнула и засеменила следом за парнем. Они вышли из зрительного зала, и Жиль, идя с ней по коридору, не спускал с девушки хмурого взгляда, будто она могла исчезнуть в любой момент.

– Это…

– Наша местная знаменитость, – негромко ответил Жиль. – Призрак Оперы.

П.О.

Изабель помрачнела ещё сильнее, вспомнив его короткое письмо с любезностями. Теперь его аплодисменты казались не просто нелепой шуткой, но злой насмешкой.

– Пока ты разбирала сценарий, он изо всех сил изображал скуку, – произнёс Жиль. – Но стоило тебе запеть, как он напрягся.

Это совсем не понравилось Изабель.

– Он прислал мне письмо с оскорблениями.

Жиль хмыкнул.

– Ну, готовься, Из. Его уже года три никто не выводил из равновесия. Либо он тебя похитит, либо убьёт, либо… в общем… удивит.

– А ты умеешь успокоить.

– В этом я мастер.

Он привёл Изабель в кабинет, подождал, пока она оделась, а потом проводил до выхода.

– И ещё, Из.

– Что?

– Постарайся всегда быть рядом с людьми и не задерживайся в театре до поздней ночи.

– Почему?

– Это время Призрака, – пожал плечами Жиль. – Хоть прячься, хоть закрывайся в кабинете – он тебя найдёт.

– И?

– Не задавай лишних вопросов, Из. Он этого не любит.

Изабель принадлежала к тому типу девушек, у которых вспыхивает любопытство к чему-либо, если им это что-то запретить. Потому остаток дня она бродила по заснеженным улицам Парижа, заглядывала в театры, где работали её давние знакомые, расспрашивала обо всех самых неправдоподобных слухах о «Lacroix». Разговаривать с новыми коллегами о таинственном мужчине не было смысла, они были так запуганы Призраком, что ни за что не ответили бы на вопросы Изабель. А вот люди из других театров могли поделиться чем-то полезным.

Но увы, поиски Изабель не увенчались успехом. Все слухи, которые рассказывали ей бывшие коллеги, она уже слышала.

Правда, выяснилось, что в «Lacroix» из-за Призрака проводилось два расследования. Одно – полицейское, и Изабель даже надеяться не могла на какие-то сведения от стражей порядка. А второе – журналистское, и провёл его довольно популярный во Франции корреспондент Блез Бувье. Блез прославился бурным темпераментом, исполнительностью и способностью добыть информацию из воздуха.