– Что? – мгновенно насторожился он.

– Держу пари, характер тебе достался от папы.

Призрак вздохнул.

– Он был… куда более скрытным.

Был.

Конечно. Как она могла забыть о пожаре в его доме?

Изабель отняла руку от лица мужчины, тяжело вздохнув.

– Извини.

В ответ он покачал головой.

– Мы оба лишились близких. Не так ли, Изабель?

– …как ты узнал?

– Догадаться несложно. Ты живёшь в дешёвой мансарде, тебя никто не поздравил с началом работы в «Lacroix», ты до безумия самостоятельна, да и всегда ведёшь ты себя скованно даже с Жакоте.

– А он здесь причём?

– Даже самые осторожные люди порой открываются безнадёжным идиотам.

Изабель коротко вздохнула.

– Ты так часто подслушивал наши разговоры?

– Разумеется, – он подался вперёд, приблизившись. – Но в первую очередь я ждал твоего пения, а не секретов. А от него я ждал только глупостей, а видел намёки на симпатию.

Она долго вглядывалась в его глаза. Теперь Изабель было понятно, почему самый тяжёлый реквизит всегда валился именно на Жиля.

– Ты понимаешь, что это ненормально?

– После всего, что ты пережила, тебя пугает только это, жизнь моя?

Изабель не нашлась с ответом. Призрак, лукаво улыбнувшись, скользнул ладонью по её талии, опустил её на поясницу и мягко подтолкнул девушку к креслу.

– Вина? – спросил он.

– Только если ты на меня не рассержен.

Изабель говорила серьёзно, однако во взгляде Призрака Оперы промелькнули искорки озорства, веселья.

– Не переживай, – он улыбнулся. – В этот раз в бутылке будет просто вино.

Девушка решила, что она рехнулась, раз вновь решила довериться этому мужчине. И всё же, она вернулась в кресло, приняла бокал из его руки, пригубила вино. Сладкое, терпкое, согревающее. Ни намёка на ту жидкость, что Изабель выпила пару месяцев назад.

– Но я не договорил, – Призрак установил в граммофон виниловую пластинку, и комнату наполнил тихое, мелодичное исполнение на фортепиано. После он сел рядом, отпив вино из своего бокала. – Ты ведёшь себя так, будто тебя терзает тяжёлая тайна. Отсюда и вспыльчивость, и замкнутость, и давящая ненависть к самой себе. Что ты скрываешь, ангел мой?

Изабель смотрела на граммофон, сжав губы в линию. Воспоминания, обычно возвращавшиеся к ней в ночных кошмарах, сейчас вспыхивали с новой силой, в ярчайших подробностях. Она не хотела думать о прошлом, боялась его, избегала.

И всё же, сегодняшнее выступление сказалось на душевном состоянии девушки. Похороненные в глубине сознания мысли и чувства восстали из могил от прямых вопросов Эрика.

– Рассказывать об этом, – она глубоко дышала, стараясь, чтобы голос не дрожал, – для меня так же болезненно, как для тебя – снимать маску.

Он пригубил ещё вина, глядя в сторону.

– Тебе никто не говорил, что ты страшно упрямая женщина?

– …именно это тебе во мне и нравится, мой дорогой Эрик.

Призрак Оперы встретился с ней взглядом, и теперь Изабель видела в его карих глазах не игривость, но сгустившиеся грозовые тучи. Он осушил свой бокал парой глотков, после чего коснулся маски и медленно снял её.

– Только потому, что сегодня ты настаивала на долгом, спокойном разговоре.

Изабель ожидала, что облик Эрика внушит ей ужас, но этого не случилось. Правая половина его лица по-прежнему была чудовищной открытой раной, каждое движение мышц явно причиняло мужчине боль. И всё же, Изабель смотрела на его уродство не с жалостью, но с подчёркнутым вниманием.

Она слишком часто видела его в маске, так что ей хотелось получше запомнить его настоящий внешний вид.

– Лучше бы ты закричала, – вздохнул Эрик.

– С этими шрамами или без них, ты для меня остаёшься дьявольски талантливым артистом и единственным мужчиной, который выводит меня из себя.

Эрик посмотрел на неё, но в его глазах Изабель видела только тоску и грусть вместо привычного мрачного веселья.

– Ты не показалась бы на людях с таким уродом.

Изабель нахмурилась. Эрика не переубедить, он всё равно не поверил бы, что девушку не тревожил его жуткий внешний вид.

В конце концов, он уже целых пять лет считался мёртвым, жил в тени театра и не снимал маски. Одним разговором не разрушить убеждений, с которыми он жил так долго.

– Эрик.., – она невесело улыбнулась. – Ты тоже не захочешь показываться со мной на людях, если узнаешь меня получше.

– Для этого мы сюда и спустились.

Изабель осушила свой бокал и без слов потребовала ещё. Эрик исполнил её просьбу.

– Ты расправился с Леру, потому что мстил, – вздохнула девушка, крутя бокал пальцами, держа его за ножку. – А я… убила из-за своих амбиций.

Слова дались легче, чем предполагала Изабель. Закрыв глаза, она сделала глоток вина, рассчитывая, что это придаст ей сил.

К чёрту всё. Они в равных ситуациях. Два убийцы, два чудовища, два человека, которых разрушил талант.

Эрик очарован её голосом, но что случится с его чувствами, когда он узнает правду? Он оставит её в покое? Отвернётся? Или же, поддавшись жажде справедливости, повесит её на глазах у зрительного зала?

К чёрту. Она молчала восемь лет. Восемь долгих, полных одиночества, кошмаров и самоистязания лет.

– Ты убил врага, – от волнения руки Изабель затряслись, – а я…

Её горло сдавил спазм. Изабель провела дрожащей ладонью по лицу, пряча слёзы. В который раз она уже плакала перед этим мужчиной? Подобные эмоции Изабель позволяла себе только в полном одиночестве.

Эрик коснулся её руки, от чего Изабель подскочила с места. Ей хотелось бежать, хотелось спрятаться, лишь бы не продолжать этот разговор.

Грубо схватив её за плечи, мужчина притянул её к себе, сжал в крепких объятиях. Едва дыша, Изабель зажмурилась, стискивая пальцами рубашку у него на груди.

– …мать, – всхлипнула она, содрогаясь от приступа рыдания. – Эрик, я убила свою мать!

Когда происходит трагедия, человеческий разум, вспоминая о событиях ужасного дня, склонен фокусироваться на незначительных, маловажных деталях. Вот и сейчас Изабель прекрасно помнила, что в то злополучное утро ей не спалось, что она в предвкушении бродила кругами по комнате, что едва сдерживалась, чтобы не начать репетировать. Делать последнее категорически запрещалось в их погрузившемся в тишину доме. Это касалось как пения, игры на инструменте, так и безобидного прослушивания музыки.

Запрет появился в тот самый день, когда её отца – обыкновенного гитариста, зарабатывавшего на жизнь в дешёвых кабаках – нашли недалеко от места работы. В луже крови. С ножом в груди и без кошелька.

Последний факт всегда казался Изабель гадким. Жизнь папы, бесценная для неё, стоила всего каких-то пару тысяч франков.

Мама – Ивет Идо – боялась, что дочь повторит судьбу отца. Поэтому она запретила Изабель посещать музыкальную школу, репетировать в церковном хоре и даже думать о будущем на сцене, в театре, с микрофоном в руках. Вот только Изабель была глуха к переживаниям матери, да и спасение от горя и одиночества она находила в искусстве.

– Несносное дитя, – только и прокомментировал Эрик, покачав головой. – На твоём месте я бы поступил так же.

– К счастью, – произнесла Изабель, глядя перед собой. Сейчас она была к нему слишком близко – непозволительно близко для отношений, в которых нужно соблюдать дистанцию. Девушка сидела рядом с мужчиной на мягкой софе и согревалась жаром его объятий, – ты никогда не был на моём месте.

– Как и ты – на моём, – с этими словами он коснулся губами её лба.

Закрыв глаза, Изабель продолжила. Она сама не понимала, чем руководствовалась в тот день. Возможно, она просто устала жить с тайнами, возможно, ей просто хотелось порадовать мать своими успехами. А ведь они были. И немалые. Изабель пророчили светлое будущее в театре и бюджетное место в университете.

Она была до того счастлива, что была уверена, будто бы мама разделит с ней её радость. Папа бы точно гордился своей бойкой дочерью.