И потому под конец дня Изабель заглянула в библиотеку и запросила все газетные материалы от Бувье. Она не надеялась, что именно он придёт на ее творческий дебют, а если и придёт, то вряд ли поделится полезными сведениями.

Она же недоученная студентка из деревенского театра.

Изабель тряхнула кудрями, отгоняя непрошенные мысли, вернулась в свою холодную мансарду, включила гудящий обогреватель и поставила чайник. Ожидая, пока крохотная квартира прогреется, она спустилась на первый этаж и проверила почтовый ящик, ожидая найти в нём уведомление об увольнении. Но внутри были лишь счета, рекламные листовки…

…и сложенная втрое записка с подписью «П.О.».

Изабель огляделась, прежде чем развернуть бумагу. Её края были украшены изящным серебристым узором, знакомый с утра почерк был всё так же каллиграфически красив и указывал на самоуверенный характер обладателя.

– Прошу простить мою несдержанность, – прочла она вслух. – Ваш голос никого не оставит равнодушным.

На последнем слове его рука дрогнула, буквы едва заметно изменили наклон. Изабель закрыла глаза и сжала губы, смяв записку. Он нервничал от её пения или попросту не сдержал хохота?

Она вышвырнула записку в урну и вернулась в комнату, закрыв дверь на все замки, подперев её стулом. Окно она плотно зашторила. Призрак узнал, где она живёт, и этот факт её нервировал.

Несмотря на ужасный день, Изабель спала крепко и долго. И хотя ей совершенно не хотелось возвращаться в логово Призрака, ей не терпелось по-настоящему приступить к работе. Сон прояснил мысли, поставил всё на места. В вагоне метро она дважды перечитала либретто, чтобы подтвердить свои соображения.

Но стоило ей приблизиться к своему кабинету, как она услышала отборную ругань Жиля. Она нашла парня в костюмерной, где он, жмурясь, шипя и матерясь, пытался развязать непослушные подвязки на ярко-красной мантии.

Если опустить мат, то становилось ясно, что он застрял, и что мантия прожигала ему кожу.

– Стой ты! – прикрикнула Изабель и схватила пальцами шнурок. Мантия упала на пол, но Жилю это не помогло. Его кожа была красной, словно его долго и успешно варили.

Стиснув зубы, он подбежал к раковине и, зачерпывая ладонями ледяную воду, поливал ею ожоги. Изабель подняла кончиками пальцев мантию, осмотрела её.

Внутри были пришиты мешочки из тонкой марли, от которых шёл запах горчицы и острого перца. Изабель чихнула после первого вдоха.

Жиль же, стоя у раковины, ругался, но уже с облегчением.

– Что с тобой случилось? – спросила девушка. Она положила мантию на стол, аккуратно распорола нитки, которыми самодельные горчичники были пришиты к сценическому костюму.

– Да вот, хотел тебя поприветствовать, – хмыкнул он. – Нацепил мантию, маску, сделал пару шагов, и тут как началось…

Он плеснул на себя ещё воды.

– Нашему, – он помедлил, – вчерашнему зрителю не понравилось, что я о нём слишком много болтаю.

– Для взрослого мужчины он мстит, как ребёнок.

– Ох, лучше прикуси язык, Из, – буркнул он.

– Он меня без конца оскорбляет в своих записках, – отмахнулась Изабель. – Я тоже умею мстить.

– Ты вчера говорила о письме с оскорблениями. Что он написал?

– Назвал меня деревенщиной и студенткой-недоучкой, – с этими словами Изабель тщательно осмотрела другие костюмы. – И велел убираться.

– О, классическое приветствие, – Жиль зачесал волосы назад. – Не понимаю, как тебе мог не понравиться такой дружелюбный парень.

Изабель обдала его невесёлым взглядом.

– Да брось, – улыбнулся Жиль. – Призрак, конечно, жуткий, но мы же продолжаем здесь работать.

– И почему же? – девушка нахмурилась. – Очевидно, что здесь бродит маньяк!

Жиль пошатнулся и побледнел от таких слов. Изабель и сама сжала кулаки, глубоко вдохнув. Она была слишком расстроена из-за первого рабочего дня и не могла сдерживаться.

– Мне… нравится здесь, – парень пожал плечами. – Да и Призрак меня особо не донимал. Ну, до сегодняшнего дня.

Он немного помолчал, а потом хитро улыбнулся.

– Кто знает, может, ты его угомонишь?

Изабель приподняла бровь, не понимая, к чему он клонил.

– Да брось, Из, – Жиль улыбнулся. – Ты явно уже наслушалась комплиментов и о своей внешности, и о голосе.

Девушка дважды моргнула, после чего нахмурилась и тряхнула кудрями.

– Глупости какие. Иди на сцену, я приду через пять минут.

– Ах! – он рухнул на колени, схватившись за сердце. – Как холодна эта женщина! Как жестока!

– Кыш!

В этот раз дверь в кабинет была закрыта. К счастью. Войдя внутрь, Изабель сняла пальто, стянула шарф, оправила волосы перед зеркалом, а после тщательно осмотрела свой кабинет. Ни писем, ни роз, ни неприятных сюрпризов. Всё настолько обыденно и скучно, насколько это могло быть, и Изабель с облегчением выдохнула.

Прежде чем прийти на репетицию, она зашла к Гаскону, чтобы подписать заявление о приёме на работу. Вот и всё. Теперь хотел Призрак того или нет, ему пришлось бы терпеть Изабель как минимум две недели, даже если она решила бы уволиться в этот же день.

Не теряя времени, она отправилась на репетицию, без конца оглядываясь. Изабель чувствовала лёгкое покалывание в затылке, будто кто-то сверлил её пристальным взглядом.

Сжав ручку двери, ведущей в зрительный зал, она вздрогнула и обернулась. Ей казалось, будто…

…будто чья-то рука легонько коснулась её плеча.

– Блестяще, Идо, – шепнула она, толкнув дверь. – Ты свихнулась. Не могла дождаться старости?!

Не глядя в сторону пятой ложи, она прошла к артистам. Как и вчера, они сидели на стульях перед оркестром, держа в руках распечатанные копии сценария.

– По поводу вчерашнего, – произнесла Изабель. – Я не успела спросить… вы поняли, что я требую от исполнения? Кто-то сможет это повторить?

Руку подняла одна из артисток, её звали Корнели. Изабель слушала её исполнение, закрыв глаза, и в итоге кивнула. Девушка действительно уловила задумку Изабель и смогла подавить свою личность, чтобы уступить место персонажу.

Распределив роли и сделав пометки в либретто, Изабель стала подробно разбирать образы и характеры персонажей с выбранными актёрами.

– Ты играешь загадочного, молчаливого, но очень влиятельного старика, – наставляла она. – В либретто это не указано, но я вижу этого персонажа хромым и с тростью. Как любого классического дьявола.

Артисты то соглашались с её мнением, то вносили свои предложения. И по итогу она отметила в сценарии столько правок, что в них не разобрались бы даже ведущие детективы мира.

После разбора образов они приступили к самому либретто, к сценам в нём. Как это часто бывало, артисты не сразу поняли задумку сценариста, и им требовалось объяснить простые истины.

– Да нет же! – в какой-то момент Изабель подскочила с места, держа в руках либретто. Её руки были в чернилах, синяя паста испачкала лоб и скулы. Не будь она одержимой творческим процессом, её можно было бы принять за безумную. – Персонажи не такие однобокие! Их ненависть друг к другу возникла из-за сдерживаемой страсти! Персонажи поэтому и говорят с намёками, двусмысленно. И бесятся, когда один другого не понимает.

– Тьфу ты, – буркнул артист, исполнявший главную мужскую роль. – Я-то думал, что за дегенерат мне достался.

– И тут, – Изабель ткнула пальцем в его сценарий. – Ты не с яростью это исполняешь. Твой голос должен дрожать от сдерживаемых чувств.

Он молча добавил примечание к нужным строкам.

– Косет, – обратилась к девушке Изабель. – Твой персонаж нежный, но по итогу обретает внутренний стержень, меняется, растёт. В финале твой голос должен звучать не грубо, не резко, но твёрдо, не терпеть возражений.

– О!

Жиль не вызывал замечаний. С ролью шута он справлялся превосходно и пел не хуже.

Увлечённые процессом, они и не заметили, как наступила поздняя ночь. Они могли бы и до утра пробыть на сцене, если бы дирижёр не посмотрел на часы и не охнул.

– Всем спасибо, – хлопнула в ладоши Изабель. – Жду всех завтра на том же месте, в тот же час.