– Вы тоже его забываете? – Салман невольно посочувствовал Салиму. Ведь тот, как и сам он, лишился семьи из-за кровавого правления ДМК в Карачи.

– Нет… – прошептала Парвин. – Я не могу его забыть. Меня утешает только то, что он больше не с Назией. Внезапно это делает его доступным для меня, пусть я и понятия не имею, где он находится. Все эти годы я лелею свои чувства к нему, позволяю моей любви превратиться в ненависть, злобу и нестерпимое желание близости. Но я не прекращаю жить. Поддавшись уговорам Дии, я решаю выйти за Сардара Ваджид Али, не раз разведенного синдха, землевладельца, которому я нравлюсь, несмотря на то что одержима Салимом. «Ты прогнала всех ухажеров из нашей диаспоры, – говорит мне Дия. – Выходи уже тогда за этого синдхского вадера, какая уж разница. По крайней мере, ты ему пришлась по душе и он достаточно богат, чтобы ты не знала горя».

Сардар Ваджид Али не расспрашивает меня о Салиме, даже когда я говорю ему, что это мой бывший жених. Он гораздо более зрелый, чем все мои предыдущие ухажеры, которые постоянно воевали за место в моем сердце с мужчиной, которого я не могла забыть. Наш брак меня не тяготит. Но он самый скучный человек, которого я когда-либо знала. Он только и говорит, что о своих землях, дорогих машинах и провальных попытках стать политиком. Но постепенно Ваджид-саин превращается для меня в своего рода наставника, и наши отношения становятся гораздо интереснее. Каждую ночь он рассказывает мне синдхские сказки в ярчайших подробностях. Его слова разжигают мое воображение и ложатся в основу тех историй, которые я буду писать даже после его смерти.

– Как вы воспринимаете его смерть?

– Я шокирована, – сказала она таким тоном, что Салман понял: она озвучила очевидное. – Между нами была особая связь, хоть я все еще не могу назвать это любовью. Но смерть Ваджида-саина в две тысячи четырнадцатом лишь подкрепляет мою уверенность в том, что судьбой мне суждено быть с Салимом. Только к нему мои чувства остаются неизменными. Он продолжает повелевать моим сердцем.

– Вы возобновляете дружбу с Назией после смерти вашего мужа?

– Да. Она приходит на его похороны. Я удивляюсь, когда вижу ее там, потому что мы не разговаривали уже больше десяти лет.

– Что она говорит?

– Она выражает мне соболезнования и спрашивает, как я поживаю. Я ожидала, что она извинится за то, что предала меня и вышла за Салима, но она обо всем этом даже не заикается. Вместо этого она меня спрашивает о Ваджиде-саине. Когда разговор о моем почившем муже становится слишком мрачным, я рассказываю ей о том, что я пишу. «Я познакомлю тебя с Долли, – говорит она мне. – Она поможет тебе издать твои книги». Я спрашиваю ее, знает ли она, где сейчас Салим, – больше желая действительно выяснить, где же он, чем полюбопытствовать насчет несчастного брака подруги, с которой мы уже давно не общаемся. «Я не знаю, где он, – отвечает она. – Он связался со мной несколько лет назад, но я его оттолкнула, чтобы защитить дочь». Я спросила, от чего она ее защищает. «Я сделала это ради ее же блага», – повторяет она те же слова, которые вынудили меня разорвать с ней общение столько лет назад. Ее реакция сбивает меня с толку. Откуда Назии знать, что лучше для всех остальных?

– Вы спрашиваете ее, почему она не впустила Салима обратно в свою жизнь?

– Нет. Я вообще боюсь у нее что-либо спрашивать. Но мне любопытно. В течение следующих нескольких лет я нахожу способ возродить нашу с ней дружбу. По настоянию Назии ее издатель, Долли, без особого энтузиазма соглашается опубликовать мою книгу. «Посмотрим, продашь ли ты хотя бы три сотни копий», – говорит мне она. За те месяцы, что книга готовится к публикации, мы с ней становимся близкими подругами. Она рассказывает мне, что ее муж когда-то крутил интрижку с Назией, а я ей – о том, как Назия в свое время обманула меня. После того как я делюсь этим с Долли, для нас будто открывается новый портал. Я мгновенно чувствую с ней душевную связь. Но эта дружба длится недолго. Долли бросает меня, как только книга выходит в свет. Я посылаю ей следующую рукопись, и она находит, что эта вещь отражает мой узкий кругозор. Когда Назия спрашивает ее, почему она забраковала мою новую книгу, Долли говорит ей, что не может рисковать: предыдущая получила крайне прохладный прием. «Мы едва ли продали пятьдесят экземпляров книги Пино, – поясняет она. – Твоей подруге нужно бросать писательство и спокойно наслаждаться жизнью богатенькой вадери».

Резкие замечания Долли не мешают Назии и дальше поощрять меня, хоть я и чувствую, что она испытывает некое садистское удовольствие оттого, что моя писательская карьера пошла ко дну. У нас с ней сложные отношения: я жажду такого же успеха, как у нее, а она не слишком искренне утешает меня после неудачи. Но если опустить момент с нашим творческим соперничеством, нам с Назией удается возродить былую дружбу. Они с сестрой принимают меня в семью так, будто я всегда была ее частью. Меня не обходят стороной ни шуточки для своих, ни разгоряченные споры. «Би Джаан вечно забирает себе все внимание Сабин, – как-то раз жалуется мне Назия, когда я приезжаю в гости. – Моя дочь вечно бегает к этой никчемной мааси за советом: то спрашивает, что ей надеть в университет, то как быть, если поссорилась с друзьями». Когда я спрашиваю, почему она так боится этого, Назия рассказывает мне о своих проблемах с Сабин. «Она все еще винит меня в том, что я ушла от ее отца», – говорит она. Меня подмывает расспросить ее о Салиме, но я одергиваю себя, когда она начинает плакать. В тот день я понимаю, что у Назии была не самая легкая жизнь.

– Если вы так сочувствуете ее боли, зачем разжигаете конфликт между ней и ее дочерью?

Вопрос Салмана потряс Парвин. Ее лицо окаменело, темные брови грозно нахмурились.

– У меня есть на то причины, – защищаясь, сказала она. – Я… я наконец увиделась с ним.

– С Салимом?

– Само собой, с Салимом. Как-то раз я вижу, как он идет по дороге, недалеко от парка Боут Бэйсин, в белом шальвар-камиз.

– Как вы понимаете, что это он?

– Я его узнаю, – огрызнулась она. – Пусть его волосы и поседели, его лица я не забуду никогда. Это точно Салим.

– Вы пытаетесь с ним заговорить?

– Нет; я за рулем машины. Пока я ее паркую и выхожу к нему, его уже и след простыл.

– Почему этот случай заставляет вас предать Назию? – недоуменно глядя на Парвин, спросил Салман.

– Я расспрашиваю людей о Салиме. И выясняю, что он вернулся в Карачи и ведет затворническую жизнь. С тех пор, как Назия запретила ему видеться с Сабин, он тоскует по любви дочери. Те, кто с ним виделись, говорят: он готов пойти почти на что угодно, чтобы завоевать расположение дочери. Услышав это, я сразу же начинаю искать способ помочь ему встретиться с дочкой. Я пытаюсь подружиться с Сабин и понимаю, что ее сердце тоже болит по отцу. Тщательно все обдумав, я решаю перетянуть Сабин на свою сторону, чтобы она могла воссоединиться с отцом. Этот акт великодушия с моей стороны поможет Салиму осознать, что он сделал ошибку, когда бросил меня ради Назии.

– Как именно вы решаете разлучить Назию и Сабин?

Пино давится смешком.

– Я рассказываю девочке обо всех прегрешениях ее матери. До меня доходят слухи о ее романе с собственным зятем. Я не уверена, насколько они правдивы. С тех пор, как мы с Назией снова стали общаться, я все хочу спросить ее, есть ли в этих слухах доля правды, но так и не нахожу подходящего момента. Один раз я спрашиваю Нури, счастлива ли она с мужем. «Конечно, – отвечает та, но не слишком уверенно. – С чего бы мне не быть счастливой?» Нервные нотки в ее голосе подтверждают мои предположения. Поэтому я рассказываю Сабин об их интрижке и спрашиваю, не хочет ли она пожить у меня пару дней, пока не будет готова снова находиться с матерью под одной крышей. Между ней и матерью разражается жуткий скандал, и Сабин решает переехать ко мне.

В тот день, когда она появляется у меня на пороге, я обзваниваю всю свою телефонную книжку, чтобы сообщить, что Сабин теперь живет у меня, и отчаянно молюсь, что хоть кто-нибудь обмолвится Салиму, где сейчас его дочь, – и надеюсь, что он придет ее искать. Не один месяц я с нетерпением ожидаю телефонного звонка, который даст новое начало нашим с Салимом отношениям. Но телефон молчит. Время идет, и мое отчаяние обращается злостью на собственную глупость. Почему я была так уверена, что Салим захочет помириться с дочерью? Может, это были просто слухи?