– Многие жертвы выходили из транса только спустя несколько часов. К этому моменту опознать членов банды было уже сложно. Так что нет, ни одного не поймали.

– Может, этот Салман Наранг как раз из этой банды, – сказала Парвин с горделивой самоуверенностью. – Не стоит ли попытаться расследовать это, а не сдаваться ему на милость? Фарид-миан, на твоей жене все ее украшения. Хочешь, чтобы домой она вернулась без них?

– Не нужно переходить на личности, Пино! – выплюнула Долли. – С тех пор как мы приехали, только и делаешь, что критикуешь меня. Я больше не намерена это терпеть.

– О, а что ты мне сделаешь? Ты уже вышвырнула меня из издательства. Можешь сделать что-то хуже?

– Дамы, успокойтесь! – вмешался Салим. – Не время для препирательств. У нас сейчас проблемы покрупнее.

Парвин поникла, улыбка сползла с ее лица, сменившись разочарованием от того, что Салим отчитал ее.

– Фарид-миан, – сказал тот со странной невозмутимостью в голосе, – можешь попросить одного из своих репортеров проверить этого Салмана Наранга? А мы пока скажем Наурин, что согласны на этот план. Когда он попытается нас загипнотизировать, подыграем и притворимся, что впали в транс. Это даст нам шанс подглядеть, что он делает, и послушать, что говорит.

– А что если ничего против него не найдется? – спросил Фарид. Его внутренний прагматик пытался взвесить все варианты. – Что будем делать тогда?

– Тогда просто прикинемся, что гипноз сработал, – ответила Парвин. – Ты слышал, что написала Назия. Если согласимся поучаствовать в этой чуши, получим каждый по конвертику с тремя тысячами долларов. Там нет ни слова про то, что все должно быть взаправду. Похоже на неплохую сделку.

– Как ты можешь думать о деньгах в такое время?! – Долли содрогалась от ярости. – Со смерти нашей подруги еще и недели не прошло, а ты уже положила глаз на ее денежки. Ни стыда ни совести, Пино!

– Не играй в благородство! – упрекнула ее Парвин. – Никто тут не позарился бы на жалкие три тысячи долларов. Но, как верно сказал Фарид-миан, доллар подскочил до ста пятидесяти рупий. Это сколько вообще? Четыре или пять лакх? Это наша награда за то, что мы согласимся на требования Назии.

Долли гневно зыркнула на нее, раздраженная безразличием, с каким Парвин рассуждала о неуважении к последней воле Назии.

– Это и правда звучит заманчиво, – рискнул сказать Салим, отчего Парвин решила, что он думает о набитых долларами конвертах еще с тех пор, как Наурин зачитала им письмо. Она так и знала, что у него больше нет чувств к Назии. Губы Пино тронула довольная ухмылка, знаменующая ее безмолвную победу.

– Давайте выясним все, что сможем, о Салмане Наранге, – сказал Салим Фариду. – Если он чист… Тогда согласимся ради денег.

Фарид кивнул и стал набирать номер на своем телефоне. Пораженный резкой сменой настроения в комнате, он гадал, что Назия, так педантично разложившая деньги по конвертам, подумала бы о жадности Салима и Парвин. «Она не обрадовалась бы очередному предательству», – сказал он себе. Но, когда его репортер Саджид ответил и получил команду быстренько проверить Салмана Наранга, Фарид понял, что тоже стал соучастником в этом заговоре, – сторонний наблюдатель, втянутый в преступление. «Прости, Назия, – подумал он. – Я просто не могу отказаться».

– Вах! – сказала Парвин, все еще пьяно пошатываясь. – Мы наконец увидели, как Салим разруливает ситуацию, будто настоящий политик. Разве не странно, что наши мысли совпадают? У нас с тобой одинаковые подозрения насчет Салмана Наранга, и мы оба достаточно умны, чтобы подумать о деньгах, которые Назия оставила в конвертах. – Она неторопливо прошлась к креслу, где сидел Салим, облокотилась на его руку и чуть похлопала его по спине. – Возможно, если бы ты женился на мне, не пришлось бы сбегать из семьи… – прошептала она ему на ухо.

Салим саркастично раздул ноздри, не желая поощрять фантазии Парвин о том, какая они, по ее мнению, идеальная пара. Но даже в этом жесте присутствовала мягкость, ощутив которую Пино подумала, что это не свойственно Салиму. «Неужели он теплеет?»

– Я надеюсь, что мы поступаем правильно, – сказала Долли с нетерпением в голосе, и это вырвало Парвин из размышлений о Салиме. – Я пришла сюда ради Назии. И не хочу никоим образом проявить неуважение к ее желаниям.

– Чоро, Дурдана-бегум, – сказала Парвин, неспешной походкой направляясь к Долли. – Что ж ты такая чувствительная? Если бы Назия тебя уважала, она бы не стала строить глазки твоему мужу.

– Пино, хватит паясничать! – слезы забурлили у Долли в глазах и покатились по холеному лицу. – Я не хочу проявлять неуважение к ее последней воле.

Парвин смягчилась, увидев, какой уязвимой вдруг стала Долли. Она уложила голову на плечо давней подруги, вдыхая аромат парфюма, и крепко ее обняла. Пино знала, что их дружба гораздо глубже, чем колкие замечания, которыми они обмениваются на постоянной основе. Хотя разницу между ними сложно было игнорировать, она с лихвой компенсировалась приливами сострадания друг к другу, пусть и краткими.

– Пусть Нури беспокоится о последней воле сестры, – сказала она. – А ты просто наслаждайся вечеринкой и позволь мужу разузнать побольше об этом гипнотизере. Все, хватит плакать – макияж испортишь.

Мягко посмеиваясь, Долли вытерла слезы и поднялась с дивана:

– Пойду скажу Наурин, что все мы согласны на план Назии.

Шмыгнув носом в свой платок, она покинула салон.

Парвин последовала за ней, вдруг вспомнив, как Сабин вылетела из комнаты. Наурин погналась за ней, а Асфанд выскочил следом, чтобы утешить рыдающую жену. «Вдруг они что-то сказали Сабин?»

– Почему никто не сообщил мне, что мать больна? – спросила Сабин, чьи глаза наполнились слезами, а лоб заблестел от испарины. – У меня разве не было права знать?

– Твоя мать не хотела, чтобы ты это знала, бети, – сказала Наурин, небрежно смахивая пальцем слезы со щеки племянницы. – Она не хотела, чтобы из-за нее ты ставила свою жизнь на паузу. Назия не была эгоисткой, пусть в своем письме она и утверждает обратное.

– Это плохое оправдание, – ответила Сабин, осмелев от ласкового тона тети. – Я отказываюсь принимать это объяснение.

– Не надо ей ничего объяснять, – сказал Асфанд. В каждом его слове звенело неодобрение.

Наурин смерила его испуганным взглядом и машинально покачала головой.

– Нет, Нури, все зашло слишком далеко, – продолжил он. В его гнусавом голосе ощутимо слышались нотки гнева. – Я не понимаю, почему мы должны постоянно перед ней оправдываться.

– Асфанд, не нужно, – Наурин взяла мужа за руку, надеясь успокоить его, перекрыть поток ядовитых слов, что срывались с его языка. – Успокойся.

– Не собираюсь я успокаиваться! – Асфанд вырвал пальцы из захвата и грозно прошагал к Сабин, сужая глаза. – Я тебя не понимаю. Поверила всей той лжи, что наплела тебе тетя Пино, и ушла от матери. А теперь жалуешься, что мы не держали тебя в курсе ее болезней? Может, если бы ты попыталась понять мать, когда та была еще жива, все обернулось бы иначе.

– Я поступала так, как считала правильным! – воскликнула Сабин. – А вот ты…

– Асфанд, – перебила их Наурин, прижимая ладонь к его левому плечу, – сейчас не время и не место для обсуждения таких вещей. У Сабин умерла мать. Прояви хоть немного сочувствия, ради бога!

– А ты знала, что твоя любимая тетушка Пино была в курсе того, что твоя мать больна? – спросил Асфанд, отталкивая руку Наурин. – Знала, но тебе не сказала. Что ж ты не поинтересуешься об этом у нее? Или тетушка Пино не позволяет задавать ей вопросы?

Плечи Сабин резко опустились, и она села, совершенно выбитая из колеи услышанным. Оцепенев, она медленно обвела комнату широко распахнутыми глазами, а затем растерянно моргнула. Потом резко вскочила на ноги, стерла капли пота с шеи дупаттой и вопросительно уставилась на дядю.

– Это не может быть правдой… – пробормотала она.

В гостиную не спеша, переговариваясь о чем-то шепотом, зашли Долли и Парвин. Они дружно улыбнулись Наурин. Обеспокоенная видом Сабин, Парвин подошла к ней и мягко приобняла девушку за талию. Сабин скинула с себя руку так, будто ее коснулась незнакомка, и присела на деревянный стул у кухни.