Он погрузился в нее и, повинуясь ритму любви, вечному, как сама любовь, крепко прижал к себе Кейро. Никакая сила в мире не смогла бы заставить его разжать объятия до тех пор, пока ошеломляющее наслаждение не сменится неудержимой дрожью, охватившей его тело, и желание, ставшее под конец непереносимым, не ослабит своей хватки. Лоутону казалось, что все его силы вытекли из него до последней капли, а сам он превратился в опустошенную, трепещущую оболочку, но даже тогда он не выпустил Кейро из своих объятий.

Обессиленный, Лоутон тяжело опустился на Кейро и нежно поцеловал в губы. Ее густые ресницы затрепетали, и губы тронула томная улыбка.

Услышав ее ровное дыхание, Лоутон приподнял голову и посмотрел Кейро в лицо. Она спала сном младенца. «Интересно, вспомнит ли она о том, какие восхитительные мгновения нам довелось пережить этой ночью?» — подумал Лоутон и провел ладонью по роскошной гриве волос, струившихся по подушке.

— И все это закончится тем, что рано или поздно один из нас прикончит другого, — в задумчивости произнес он вслух, — если ты не сможешь меня убить, не исключено, что мне придется выдать тебя правосудию.

Лоутон настойчиво гнал от себя эту мысль. Ему не хотелось думать о том, что в конце концов волны блаженства выбросят его на берег. Сегодня он позволит себе погрузиться в сладостные мечты и будет наслаждаться восторгом, который нашел в объятиях этой удивительной женщины. Завтра настанет новый день, и тогда он соберется с силами, чтобы снова противостоять сомнению, которое непременно вернется.

Кейро нехотя открыла глаза. Она готова была поклясться, что со вчерашнего вечера прошла целая вечность. Солнечные лучи кинжалами резали глаза. Кровать — или на чем там она лежала, — раскачивалась и вертелась, будто лодка, лишившаяся руля в бушующем океане. До ее слуха долетел мучительный стон, и только через несколько секунд Кейро сообразила, что слышит собственный голос, — он показался ей таким пронзительным, что ее голова чуть не разлетелась на куски, как перезревшая тыква.

Кейро снова застонала — боль накатывала волнами, разламывая череп и пульсируя в мозгу. Боже, она чувствовала себя так, будто ночью ей пришел конец, но никто не позаботился сообщить ей об этом. «Нет, — с отвращением, подумала Кейро, — смерть ничто по сравнению с этой пыткой!» Ее мучения нельзя было сравнить с муками ада. У нее болели даже брови, внутренности вгрызались друг в друга, а рот пересох, будто был набит ватой. Кейро с тоской подумала о стакане воды, но даже мысль о том, чтобы принять вертикальное положение, казалась ей чудовищной.

Губы Лоутона растянулись в дьявольской улыбке. Лицо Кейро было белее простыни, под которой они лежали, серебристые локоны разметались в таком беспорядке, будто ее застиг ураган, а губы приобрели голубоватый оттенок. Эти симптомы были ему хорошо знакомы — несколько раз в своей жизни Лоутону и самому приходилось испытывать муки похмелья, — и он нисколько не сомневался в том, что Кейро готова отдать все на свете, лишь бы избавиться от тошноты и головной боли, молотом ударяющей по вискам.

Решив одеться и принести ей чашку кофе, Лоутон встал с кровати. От этого его движения Кейро перекатилась на спружинившем матрасе. От резкого движения ее снова затошнило, а в мозгу застучали барабаны. Кейро мысленно взмолилась о том, чтобы Господь избавил ее от мучений, послав ей быструю смерть.

— Прости, принцесса, — прошептал Лоутон, наклоняясь, чтобы прикоснуться губами к ее бледному восковому лбу, — но тот, кто пропустил слишком много стаканчиков виски, должен расплачиваться за свои грехи.

Кейро была не в настроении выслушивать нотации Лоутона.

— Уходи и дай мне умереть спокойно, — прохрипела она, обхватив голову руками и тщетно пытаясь выбрать подходящее положение, чтобы хоть немного уменьшить боль.

— Схожу принесу тебе тостов и кофе.

Ни есть, ни пить Кейро не хотелось. Единственное, чего она желала, — это немедленно избавиться от страданий. Она чувствовала себя ужасно и очень стыдилась того, что Лоутон видит ее такой жалкой и униженной.

— Почему ты не можешь просто пристрелить меня, как собирался, и не избавишь от мучений?

Лоутон покачал головой:

— Это не поможет. Тебе придется с неделю проваляться мертвой, прежде чем ты почувствуешь себя лучше.

Кейро едва сдержалась, чтобы не зарыдать, как ребенок. Она не сделала этого, боясь нового приступа головной боли. Собственный мозг казался ей чистой грифельной доской: виски стерло из памяти все, оставив лишь смутные воспоминания о том, как она отплясывала на празднике, то и дело прикладываясь к очередному стаканчику пунша. Вероятно, потом она вышла на улицу, где Лоутон нашел ее и привел в гостиницу. Однако то, что она лежит в постели в чем мать родила, заставляло предположить, что Лоутон…

В одурманенном сознании стали воскресать какие-то картины, и Кейро начала смутно что-то припоминать. Она вспомнила, какие противоречивые чувства ей пришлось испытать, когда они с Лоутоном…

— Ты соблазнил меня, воспользовавшись тем, что я не отдаю себе отчета в своем поведении! — в негодовании воскликнула Кейро, уставившись испепеляющим взглядом на Лоутона.

— Это все, что ты помнишь? — рассмеялся он, испытывая необъяснимую радость от того, что именно его любовь произвела на нее такое впечатление. Если вспомнить все ее вчерашние выходки, это был настоящий комплимент!

— Грязный негодяй! Значит, ты признаешь, что соблазнил меня против моего желания, — выпалила Кейро, и ее пепельно-серое лицо залилось алым румянцем смущения.

— Против твоего желания? — Лоутон просунул в штанину одну ногу. — Насколько я помню, ты выражала свое желание достаточно ясно.

— Я была пьяна! — выкрикнула Кейро и тотчас же охнула от боли в голове. — Я ненавижу тебя, Лоутон Стоун!

— Конечно, ненавидишь, — согласился он, застегивая бриджи.

У Кейро уже вертелось на языке очередное оскорбительное замечание, но стук в дверь заставил ее сдержаться.

— Открой, — сердито бросила она.

Лоутон криво усмехнулся, и его глаза вспыхнули, как отполированное серебро.

— Это твоя дверь. Сама открывай… разумеется, если хочешь еще больше опозориться. Ведь тогда все жители Элрино узнают о том, что ты не только пьяница, но еще и водишь к себе мужчин.

Как Лоутон и рассчитывал, его замечание возымело действие. Заставив Кейро подняться с постели, Лоутон надеялся таким образом заставить ее забыть о мучившем ее похмелье.

Злость и негодование придали Кейро сил. Бросив на Лоутона взгляд, способный если не убить, так уж наверняка искалечить, она побрела к двери, пошатываясь и опираясь рукой о стену.

— Ради Бога! — Лоутон схватил простыню и набросил ей на плечи.

Только теперь Кейро сообразила, в каком она виде, и при мысли, что чуть было не открыла дверь, еще сильнее залилась румянцем.

Завернувшись в простыню, как в римскую тогу, Кейро приоткрыла дверь и в образовавшуюся щелку увидела стоящего перед ней Фредерика Пульмана. Она вспомнила, что он приглашал ее на завтрак, перед тем как отправиться с обходом.

При виде покрытого пятнами лица с опухшими глазами Фредерик онемел от удивления.

— Господи помилуй! Кейро, как вы себя чувствуете? Впрочем, ясно, что не слишком хорошо, — пробормотал он. — Я могу о вас позаботиться. Если хотите, я осмотрю вас…

И, не дожидаясь приглашения, Фредерик вошел в комнату, но, не сделав и трех шагов, наткнулся на Лоутона, сидевшего на стуле в одних брюках и натягивавшего сапоги. Даже сквозь толстые линзы очков было видно, как широко раскрылись у доктора глаза. Он недоуменно смотрел то на Кейро, стоявшую в стороне и завернутую в простыню, то на сидящего на стуле полуодетого громилу.

Кейро от души пожалела, что пол в ее комнате достаточно крепок и не может расступиться у нее под ногами. Лучше умереть, чем пережить такой позор! Присутствие в ее комнате Лоутона и ее собственный смелый наряд непременно наведут Фредерика на мысль о том, почему он застал их в таком виде. Если бы он только знал!