— Не переживай, очкастый, вы все туда с нами поедете, — сказал он. — Если мы не прикончим вас раньше.

Перешёптывание школьников стихло: десятиклассники прислушивались.

Я покачал головой.

— Пацаны, вы не поняли. Я хочу поехать туда вместе с вами: навсегда.

Кивнул на одноклассников

— Их вернут назад в СССР, — сказал я. — А я не хочу возвращаться! Хочу остаться в Англии, вместе с вами!

Солдаты переглянулись, хмыкнули. Дуло автомата Калашникова не отклонилось в сторону — смотрело мне в солнечное сплетение. Палец Звонарёва лежал на спусковом крючке.

— Поговоришь с англичанами, — сказал Новиков, — может и не выпрут тебя обратно в Союз.

Я помотал головой, сказал:

— Давайте договоримся сейчас. Я вам помогу. А вы возьмёте меня с собой.

Светловолосый хохотнул.

— Поможешь нам? — переспросил он.

Показал мне гранату и сообщил:

— Мы и без тебя справимся.

Я снова покачал головой. Отодвинулся на шаг от автоматного ствола, упёрся спиной в парту. Чувствовал, как смотрели на меня одноклассники: внимательно, насторожено, с непониманием.

— Не справитесь, пацаны, — сказал я. — Вас отвезут в Хельсинки. Но финны не посадят вас в самолёт: в салоне самолёта уже не их территория, они там гости. Англичане вас добровольно на борт попросту не пустят, убей вы хоть всех советских заложников.

Продолжил после паузы:

— А если ворвётесь в самолёт с оружием, в Лондоне вас сразу же арестуют и отправят под суд, как преступников. Получите по шесть-восемь лет тюрьмы за угон английского самолёта. И будете в компании негров-преступников рассматривать Биг-Бен через решётку.

— С чего бы это⁈ — сказал Звонарёв.

Я пожал плечами.

— А как иначе?

Повёл рукой.

— Самолёт до Лондона, — сказал я, — это территория Соединённого Королевства Великобритании. Вы вломитесь туда с оружием, без разрешения английских властей. А это уже будет преступлением перед английским законом: угон самолёта. Разве не так?

Черноволосый оглянулся на приятеля.

Новиков смотрел на меня.

— Знаю способ, как попасть в Англию совершенно законно, — сказал я. — И как гарантированно убедить англичан предоставить вам… и мне политическое убежище. Стопроцентно верный способ! Расскажу вам о нём, если поклянётесь взять меня с собой в Лондон.

Я поставил гитару между собой и дулом автомата.

Звонарёв приподнял АКМ, стволом указал мне между глаз.

— И что за способ? — спросил он.

— Поклянитесь, что возьмёте с собой, — сказал я.

Солдат ухмыльнулся.

— Я клянусь, что прострелю тебе брюхо, если не расскажешь, — сказал он. — С дырой в животе… или в ноге сразу заговоришь.

Я посмотрел черноволосому в глаза и пожал плечами.

Сообщил:

— Я боюсь боли. Потеряю сознание. Толку от меня не будет.

— От тебя его и сейчас нет, — сказал Новиков.

Он спросил:

— В Лондон-то тебе зачем?

Я улыбнулся и ответил:

— Джинсы себе куплю. Настоящие! Они там на каждом углу продаются. Буду петь в английский кабаках и зарабатывать фунты-стерлинги, а не советские рубли. Стану мировой знаменитостью!

Звонарёв ответил мне ухмылкой.

«Крылов предатель!» — шепнули сразу трое моих одноклассников (я узнал только шёпот комсорга Наташи Кравцовой).

— Топай к остальным, — сказал Новиков.

Он указал на школьников гранатой.

Я пожал плечами.

— Ладно. Но мой способ верный, пацаны. Подумайте. Зачем вам в тюрьму? Если можно преспокойно гулять по Лондону и дышать воздухом богатства и свободы.

К недовольно сверлившим меня взглядами десятиклассникам я не пошёл. Уселся около баррикады из парт, на полпути от учительского стола до школьной доски — солдаты промолчали. Черноволосый подошёл к приятелю.

Я неспешно настроил гитару. Память, будто по заказу, выдала мне слова модной сейчас песни «Отель 'Калифорния» группы «Eagles». Я отыграл вступление. Краем глаза следил за Новиковым и Звонарёвым.

— On a dark desert highway, — пропел я. — Cool wind in my hair…

Военнослужащие совещались, пока я отыгрывал длинную музыкальную композицию.

И лишь когда я накрыл ладонью струны, Звонарёв махнул рукой и сказал:

— Очкастый, поди сюда…

Оконные стёкла вздрагивали под давлением усилившейся на улице вьюги. Шторы едва заметно покачивались на сквозняке, словно на окнах неплотно закрыли форточки. Сквозь плотную ткань в кабинет литературы проникал рассеянный желтоватый свет, освещал повернутые в мою сторону лица десятиклассников и лица замерших около учительского стола солдат. Я встал — хрустнул коленными суставами. Поправил очки. Сжал в руке гриф гитары, окинул взглядом сидевших на полу школьников. Отметил, что по щекам Лидочки Сергеевой уже не текли слёзы. Заметил злой взгляд Наташи Кравцовой. Посмотрел на бледные лица Васи Громова и Лёни Свечина (парни будто бы одинаково страдали от ран). Заметил матовый блеск не прикрытых тканью коленок Оли Ерохиной.

— Очкастый, подойди к нам, — повторил Звонарёв.

Он ткнул в моём направлении стволом автомата, словно указкой. Военнослужащий шаркнул ногами по полу — на шаг отодвинулся от стола. Сжимал рукоять АКМ.

Я повернулся к одноклассникам спиной. Медленно и плавно чуть отставил в сторону руку с гитарой. Вторую руку поднял на уровень груди, развернул её ладонью к солдатам.

Пробормотал:

— Иду.

Крохотными шагами добрался до стола. Отметил, что Новиков встретил меня с гранатой в руке, а Звонарёв пальцем накрыл спусковой крючок. Растянул губы в улыбке и подумал: «Параноики».

— Берёте меня в Лондон, пацаны? — сказал я.

Остановился около стола, поставил на пол гитару, сложил руки на головке грифа. Очки снова перекосились, но я к ним не прикоснулся. Представил, как выглядел сейчас со стороны — мысленно сплюнул.

— Берём, — сказал Новиков. — Нам-то что? Лондона на всех хватит.

Он запрокинул голову, смотрел на меня снизу вверх.

Звонарёв указал стволом на мой подбородок.

— Что там у тебя за способ? — спросил он.

— Это… пацаны…

Я указал на почти пустую бутылку «Русской».

Сказал:

— … Можно мне глоток? Для храбрости. А то руки дрожат.

Показал солдатам чуть шевелившиеся пальцы моей правой руки. Военнослужащие не улыбнулись. Новиков придвинул ко мне бутылку, звякнул об неё гранатой.

Я снял крышку, сделал глоток — водка показалась совершенно безвкусной. Скривил губы, прижал к ноздрям руку. Новиков выдернул бутылку у меня из руки.

— Пацаны, нам надо купить билеты на самолёт, — сказал я.

Солдаты переглянулись.

— Это и есть твой «способ»? — спросил Новиков.

Я кашлянул. Заглянул в автоматное дуло. Дёрнул плечом.

— Вы не поняли, пацаны, — сказал я. — Фишка в том, что с билетами мы попадём на борт самолёта официально, по всем правилам. Как обычные пассажиры. И нас оттуда никто не прогонит.

Посмотрел на солдат.

— Понимаете? — спросил я. — Внутри самолёта английская территория. Мы окажемся там законно. И нас оттуда не достанут ни кгбэшники, ни даже финны. И англичане не прогонят.

Развёл руками — ствол автомата дрогнул.

— Билеты… и всё? — спросил Звонарёв.

Новиков хмыкнул.

Я покачал головой.

— Это не всё, пацаны.

Вновь опёрся о головку гитарного грифа.

— Без советских заграничных паспортов билеты нам никто не купит и не продаст, — сказал я. — Понимаете? У вас есть такие паспорта? Сомневаюсь. У меня так его точно нет.

Взглянул на бутылку «Русской» — Новиков тут же придвинул её к себе.

— Но заграничные паспорта, — сказал я, — это не всё, что нам нужно. Даже с паспортами в Англии мы никому не будем нужны. В любой момент нас могут попросить покинуть территорию.

Повёл плечом, спросил:

— А что вы хотели? Капитализм. Товарно-денежные отношения: ты мне — я тебе. Это вам не от каждого по способностям и каждому по потребностям. Но мы с вами можем им кое-что дать в обмен на политическое убежище.