Корж кокетливо поправила причёску и выдала пафосную рекламу сегодняшнему концерту. Упомянула о своём непосредственном участии в создании рудогорского вокально-инструментального ансамбля. Прихвастнула достижениями коллектива на недавнем фестивале в Петрозаводске. Рассказала, каких усилий ей стоила организация концерта ВИА — в столь сжатые сроки. Отчиталась, что коллектив Дворца культуры хорошо подготовился к празднованию Дня Советской армии и Военно-морского флота. Перечислила, какие ещё приуроченные к грядущему празднику мероприятия ждут горожан и гостей города. Пожелала нам приятно провести время. Заверила, что концерт нам понравится. Сунула мне в руку клочок бумаги с указанием номера ряда в зале и мест.

У входа в зрительный зал нас пристально осмотрела строгая билетёрша. Она перекрывала своим массивным телом вход не хуже, чем дверь. Просвечивала наши тела взглядом, будто интроскоп.

— Котёнок, — произнесла женщина. — И с ним ещё двое.

Она словно повторила чужие слова. Плотно сжала губы, нахмурила брови.

Строго взглянула мне в лицо и спросила:

— Котёнок, «ещё двое» с тобой… это эти что ли?

Билетёрша толстым, похожим на сосиску пальцем указала на москвичей.

— Двое, — подтвердил я. — Со мной.

Женщина вздохнула и будто нехотя посторонилась.

— Ну… проходите, — сказала она.

Я пропустил вперёд москвичей — сообщил им наши места. Но сам через порог не шагнул. Потому что меня бесцеремонно схватили за рукав и удержали на месте. Я обернулся. Увидел наряженного в брюки и джемпер Лёню Свечина.

— Котёнок, надо поговорить, — шепнул Свечин.

— Сейчас догоню вас, — крикнул я обернувшемуся фотографу.

Спросил у Лёни:

— Что случилось?

Свечин покосился на билетёршу.

— Пойдём вон туда, — сказал Лёня.

Он показал пальцем на пространство у окна, не занятое сновавшими по фойе гостями ДК.

Я послушно проследовал за одноклассником.

— Ты с московской журналисткой сюда пришёл? — спросил Свечин.

Я кивнул.

— Котёнок, будь с ней поосторожнее, — предупредил Лёня. — Она приходила сегодня к нам в школу. Вынюхивала. Расспрашивала об Алине Волковой: об Алине Солнечной. Ну, ты в курсе, наверно. Со мной она тоже говорила. Но я о Волковой только хорошее сказал! Честное слово!

Он вскинул руки.

— А вот Лидочка Сергеева об Алине такого насочиняла!.. И о тебе, Котёнок, кстати, тоже. Я имею в виду: о том, что вы с Волковой… это… вместе. Говорила про ваше… это… про ваше аморальное поведение. Ну, ты, Котёнок, меня понял. Врала и не краснела. Я сам всё это слышал!

Свечин покачал головой.

— Журналистка с ней дольше, чем с другими беседовала, — сказал он. — И всё записывала, записывала. Лидочка ей такое рассказывала! Кошмар. Мне повторять стыдно! А московской журналистке понравилось. Она подробности у Лидочки выспрашивала. И в блокноте у себя фиксировала.

Лёня положил мне на плечо руку.

— Будь осторожен с этими москвичами, Котёнок, — произнёс он. — Всё отрицай! Про Волкову говори, что она просто твоя одноклассница, и что ты её едва знаешь. Просекаешь, о чём я? Ведь если напишут о тебе, что ты заодно с Алиной Солнечной — то всё, конец: вовеки не отмоешься!

Обнаружил, что две трети мест в зрительном зале пока пустовали. Повертел головой — не увидел ни маму, ни Кукушкину, ни Алинину бабушку, ни Полковника и Снежку. Но всё же нашёл несколько знакомых лиц: в том числе и Олю Ерохину с родителями. Махнул Оле рукой — одноклассница неуверенно улыбнулась в ответ. Без проблем добрался до уже занявших свои места москвичей. Заметил, что Слуцкий возился с фотоаппаратом, а Григалава с нескрываемым любопытством осматривала просторное помещение и опущенный занавес. Я уселся рядом с журналисткой, снова вдохнул запах её духов. Поинтересовался, нравится ли Дарье Матвеевне рудогорский Дворец культуры — выслушал хвалебную оду проектировщикам здания и финским строителям. Директоршу ДК журналистка назвала милой, интересной женщиной и ответственным работником.

Григалава извлекла из сумки блокнот и шариковую ручку. Умело и быстро сменила тему нашего разговора: заговорила со мной об Алине. Расспрашивала, как и когда я с Волковой познакомился — сообщил журналистке, что «в детстве». Женщина терпеливо выслушала печальную историю моего взросления. Поинтересовалась, когда я узнал, что Алина пишет стихи — тут же озвучил ей длинные выдержки из прочитанных мною в интернете статей о правилах и принципах стихосложения. Заодно и продекламировал сочинённые мною в «нежном» возрасте четверостишья о мультфильмах и о зверюшках — похвалу не услышал. Но не обиделся на москвичей — сказал, что не каждому дано понять «настоящее искусство». Спросил, почему журналистка не записывала мои слова. Заверил, что мои четверостишья наверняка понравятся читателям «Комсомольской правды».

Я беседовал с Дарьей Матвеевной — в зал прибывали люди. Мимо меня проходили нарядные женщины в сопровождении серьёзных и будто чем-то недовольных мужчин. Они горделиво задирали подбородки — демонстрировали окружающим модные причёски, золотые серьги и разнообразные бусы (из чешского стекла, из янтаря, из кораллов). Звучали детские голоса. За десять минут до начала концерта меня окликнула Лена Кукушкина. Я обернулся — махнул соседке рукой, улыбнулся маме, поздоровался с Ниной Владимировной. Григалава заметила Алинину бабушку, вновь обрушилась на меня с расспросами. Я заявил: мало что знаю о личной жизни Нины Владимировны, посоветовал расспросить о ней Алину. За пять минут до представления свободных мест в зале не осталось. На кресла передо мной уселись дамы с пышными причёсками — справа от меня скрипел подлокотниками лысый толстяк.

Многочисленные голоса слились в громкий монотонный гул. Люди посматривали на часы, прожигали взглядами занавес. Слуцкий оставил в покое фотоаппарат; вертел головой: рассматривал горожан. Дарья Матвеевна без устали чиркала в блокноте. Сыпала вопросами, на многие из которых я отвечал молчаливым пожиманием плеч. Жестом пояснил журналистке, что плохо её слышу. Гул в зале многократно усилился, лишь только большая стрелка на циферблате моих наручных часов указала на цифру двенадцать. Григалава вздохнула и тоже с нетерпением взглянула на занавес — тот будто только этого и дожидался: бесшумно поплыл вверх, открывая зрительским взорам сценическую площадку. Голоса в зале стихли. Взгляды зрителей устремились в направлении сцены. Я разглядел со своего места знакомые инструменты, стойки с микрофонами. Но (ожидаемо) не увидел музыкантов.

Вспомнил, как в репетиционном зале ВИА «Солнечные котята» отрабатывал выход на сцену. Теперь увидел то же самое, но на главной сцене Дворца культуры. Первой перед зрителями предстала Изабелла Корж (Белла выбрала себе наряд под цвет Алининого концертного платья; надела жёлтые туфли). Она решительно подошла к микрофону и громким слегка дрожащим голосом поприветствовала собравшихся в зале советских граждан. Текст вступительного приветствия Корж заучивала с начала февраля — теперь выдавала его торжественным тоном, без запинок. Изабелла поблагодарила за помощь в организации концерта рудогорский комитет комсомола и дирекцию Дворца культуры. Выдала стандартные хвалебные оды Коммунистической партии, правительству Советского Союза и товарищу Леониду Ильичу Брежневу. Справилась со своей речью в отведённые для неё четыре минуты.

Адресованные Брежневу овации стихли. Белла представила первого участника вокально-инструментального ансамбля «Солнечные котята» Петра Курочкина. Бурый решительно вышел в центр сцены, придержал рукой шляпу и поклонился залу, поправил на шее жёлтый галстук-бабочку. Под шум аплодисментов он занял своё рабочее место — его пальцы пробежались по клавишам. Из динамиков полилась тихая музыка: придуманная мною мелодия для песни «Небо молодых». Вслед за Курочкиным по подмосткам прошёлся Сергей Рокотов — к стараниям клавиш добавила свой голос электрогитара. Третьей ожила бас-гитара. Чага выглядел сонным, слегка заторможенным и смущённым. Но стараниям коллектива он не навредил и даже оживил мелодию. Четвёртым на подмостках появился Веня Любимов (будто взбежал на боксёрский ринг). Бодрые звуки ударников гости концерта поприветствовали радостными возгласами.