Райчук схватил пухлощёкого комсорга школы за руку — энергично потряс её: толстяк дёрнулся, клацнул челюстями.

— Товарищ комсорг, благодарю вас за качественно проделанную работу, — сказал капитан.

Он выпустил пальцы толстяка, повернулся лицом к классу.

— События, произошедшие в нашем городе третьего декабря, привлекли к нам внимание не только высших чинов Комитета государственной безопасности, но и товарищей из Центрального Комитета КПСС, — сказал Райчук. — Я не сомневаюсь, что они внимательно изучили мои отчёты о тех событиях. И уже знают о героическом поведении наших комсомольцев.

Николай Григорьевич постучал рукой по своей кожаной папке. На поверхности папки скрестились взгляды учеников школы.

— В своём сегодняшнем докладе я подробно расписал действия всех школьников, проявивших героизм в тот злополучный день, — заявил капитан. — Пятерых десятиклассников и троих учителей я порекомендовал наградить благодарственными письмами. А самого отличившегося ученика представил к награждению медалью «За отличную службу по охране общественного порядка».

Райчук указал на меня.

— Товарищи комсомольцы, как вы наверняка поняли: к награждению медалью я представил ученика десятого «А» класса Ивана Крылова, — сообщил он. — Иван в непростой ситуации проявил небывалое хладнокровие, выдержку и храбрость. Ради высокой цели он подверг свою жизнь опасности. Он чётко выполнил все мои инструкции, не сломался под напором трудностей и спас своих товарищей.

Теперь Николай Григорьевич потряс уже мою руку. Райчук покровительственно похлопал меня по плечу. Он улыбнулся — его взгляд остался серьёзным, настороженным.

— Ты настоящий герой, Иван Крылов! — провозгласил капитан КГБ. — Мой сегодняшний доклад о твоём подвиге адресован лично Председателю Комитета государственной безопасности товарищу Андропову. Я уверен, что Юрий Владимирович согласится с моими доводами. И через три-четыре месяца мы на очередном комсомольском собрании поздравим тебя с получением медали.

Я сдержался — не обернулся: не взглянул на Кравцову и Сергееву. Заметил изумлённые и слегка завистливые взгляды членов школьного комитета комсомола. Прикоснулся к своему значку: словно проверил, не сменил ли его на медаль. Деловито кивнул головой, будто сообщение Райчука не стало для меня неожиданностью. Увидел ухмылку на лице Полковника.

— Товарищи комсомольцы, — сказал Николай Григорьевич, — прошу прощения, что прервал ваше заседание и отнял у вас время. Но… такова моя служба, как вы сами понимаете. Ещё раз благодарю вас за работу по воспитанию молодёжи. Продолжайте трудиться в том же ключе. И тогда наши идеалы останутся незыблемыми; а на советский народ по-прежнему будет непобедимым.

Райчук взял со стола папку, сунул её подмышку.

— На две минуты уведу от вас Крылова, если не возражаете, — сообщил он. — Хочу уточнить у Ивана кое-какие анкетные данные для наградного листа. Знаю, что правильным шагом было бы выждать окончания собрания. Но… войдите в моё положение, товарищи: устал, проголодался, спешу домой. Вы позволите ненадолго отвлечь вашего товарища?

Капитан КГБ взглянул на комсорга школы — тот всплеснул руками.

— Разумеется… эээ… товарищ капитан! — сказал толстяк. — Мы в полной мере осознаём… эээ… важность вашей работы! Крылов в вашем распоряжении! Мы подождём! Рады, что вы почтили нас своим визитом. И благодарны вам… эээ… за высокую оценку нашего труда. Будем и дальше ковать кадры… эээ… для нашей великой страны.

Николай Григорьевич снова пожал руку комсоргу — тот вновь клацнул зубами. Райчук попрощался с комсомольцами и с директором школы. Указал мне на дверь.

Капитан скомандовал:

— Крылов, за мной!

Я вздохнул, прижал пальцем к переносице мост оправы очков и поплёлся к выходу.

Вслед за капитаном КГБ я шагнул в ярко освещённый школьный коридор; прикрыл дверь — спрятался от взглядов школьных комсомольских вождей. Райчук отвернулся, зашагал прочь от кабинета математики. Я поспешил за ним. Ступал по ещё влажному, пахнувшему хлоркой полу — удостоился недовольного взгляда технички, что орудовала большой деревянной шваброй в дальнем от лестницы конце коридора. Капитан остановился около тёмного окна, за которым блестели сыпавшие с неба мелкие снежинки. Он смотрел на меня исподлобья: неприветливо.

Николай Григорьевич тихо произнёс:

— Крылов, надеюсь, ты не ждёшь, что тебя действительно наградят медалью?

Он посмотрел мне в глаза.

Я пожал плечами.

— Какая медаль⁈ — сказал Райчук. — Я не идиот, чтобы предлагать начальству такую глупость. Ты не герой, Крылов. Ты малолетний придурок, из-за глупых выходок которого едва не погибли люди.

Капитан покачал головой.

— Тебе тогда очень повезло, что никто серьёзно не пострадал, — сказал он. — И только поэтому я посмотрел на твоё поведение в тот день сквозь пальцы. Только поэтому, Крылов! Ты меня понял⁈

Николай Григорьевич пригрозил мне пальцем.

— Но если бы хоть один ребёнок погиб!.. Ты даже не представляешь, Крылов, что я бы с тобой сделал!

Он поправил съехавшую ему на лоб шапку, на которой блестели похожие на мелкий бисер капли влаги.

— Исключение из комсомола, — сказал Райчук, — это как раз та награда, которую ты реально заслужил. Когда-нибудь ты и сам это поймёшь: когда повзрослеешь.

Капитан усмехнулся.

— И сними уже этот уродливый галстук, Крылов! Не знаю, из какого исторического музея ты его украл. Но уверяю: ты в нём выглядишь не взрослым, а смешным.

Николай Григорьевич прижал локтем к своему боку папку — застегнул пуговицы под воротником пальто. Я увидел, как позади него, за окном, с крыши бесшумно осыпалась лавина снега. На пару секунд она спрятала от моего взора тёмно-серое небо и тёмные окна третьего учебного корпуса. Райчук падение лавины не заметил. Капитан не обернулся. Он рассматривал моё лицо, натягивал на руки кожаные перчатки. И словно над чем-то раздумывал. Николай Григорьевич взглянул мне за спину — туда, где шаркала шваброй по полу техничка. Сделал крохотный шаг мне навстречу.

— Я выполнил своё обещание, — сказал он. — Сегодня тебя из комсомола не выпрут. Можешь мне поверить.

Райчук ткнул меня в грудь пальцем, обёрнутым в тонкую чёрную матовую кожу перчатки.

И произнёс:

— Передай своей подружке: если она всё же откроет рот, то вы оба об этом пожалеете!

Он заглянул в мои глаза.

— Я вас уничтожу, — пообещал Николай Григорьевич. — Клянусь! Так ей и скажи.

Я не отвёл взгляда — рассматривал большие зрачки капитана КГБ, похожие на две чёрные дыры.

Спросил:

— Я должен сказать… кому?

Капитан хмыкнул, скривил губы — не улыбнулся: уголки его рта смотрели на мокрые плитки пола.

— Этой своей… поэтессе, — ответил Райчук. — Алине Константиновне Солнечной. Или кто там она теперь? Волкова?

Он покачал головой и сообщил:

— Я ведь ещё два года назад понял!.. Ещё когда Солнечная вместе со своей бабкой только перебралась в мой город. Почувствовал: рано или поздно это «Маленькое чудо из СССР» создаст мне проблемы! Не ошибся.

Капитан Райчук со мной не попрощался. Он резко развернулся на каблуках и совсем не строевым шагом (вразвалочку, словно устал) направился к ведущей на первый этаж лестнице. Его шапка чуть склонилась на бок и по-новогоднему сверкала, будто не влажная от растаявшего снега, а посыпанная блёстками. Я стоял около окна. Смотрел, как Николай Григорьевич раздражённо помахивал кожаной папкой. Слушал недовольное ворчание намывавшей в школьном коридоре пол технички. Чувствовал, что чужое настроение передалось и мне: я покусывал губу, щурил глаза. И злился из-за того, что не могу пойти вслед за Райчуком и уйти из этой поднадоевшей мне школы. Мысленно напомнил себе, что пообещал Алине не злить комсомольских лидеров. А потому решил: не пойду сейчас на улицу (и уж тем более домой), а вернусь в пропахший стиральным порошком душный класс на комсомольское собрание.