Но нас интересуют ритмы искусства не сами по себе, а в связи с психофизиологической ритмикой труда и жизни.

Трудовые ритмы возникли в процессе осознанного и активного соприкосновения человека с природой. Люди приспосабливались к циклам окружающей среды, к ритмам собственного организма, чтобы меньше уставать. Недаром великий Гете говорил, что ритм усиливает связи человека с действительностью. Чтобы уловить поэтический или музыкальный ритм, необходимы движения или двигательные ощущения. Как тут не вспомнить знаменитое высказывание великого русского физиолога И. М. Сеченова: «Все бесконечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности сводится окончательно к одному лишь явлению – ритмичному движению. Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге – везде окончательным фактом является мышечное движение».

Хорошо согласуются ритмы художественной речи и дыхания, характер которых в свою очередь обусловлен эмоциональным состоянием человека. Это прекрасно знают ораторы, лекторы, чтецы стихов и певцы. Даже писатель, строя фразу, вкладывает в нее ту напряженность и структуру слова, которая наилучшим образом отражает ритмику событий. Флобер говорил, что плохо написанная фраза стесняет грудь, мешает биению сердца; что хороша та фраза, которая отвечает ритму дыхания.

Есть ли прямые или хотя бы косвенные свидетельства зависимости ритма поэтических произведений от биоритмов?

Индивидуальность ритмической организации личности автора (психики и свойств характера), по-видимому, накладывает свой отпечаток на ритмическую структуру создаваемых им произведений. Вот, например, особенности работы двух современников – В. Маяковского и С. Есенина. Контраст в построении их поэтической речи может быть связан не только с характером социального мировоззрения, деталями биографии этих поэтов, но и с ритмическим настроем личности каждого из них.

Даже скудные сведения об организации поэтической работы Маяковского и Есенина говорят, что их хронологические особенности могли наложить соответствующий отпечаток на структуру и ритм стиха. Маяковский любил «делать» свои стихи днем, во время ходьбы, подчиняя их ритм ритму марша, тогда как Есенин обычно творил в одиночестве, нередко ночью. Современники, близко знавшие поэта, недоумевали, когда он успевал работать.

Ночные мотивы появились уже в стихах раннего Есенина, и эту особенность творчества нельзя не связать с последующим неблагоприятным течением жизни поэта. Сергей Александрович был типичным представителем «вечернего» типа биоритмиков – «сов». А вот Владимир Владимирович больше подходил к «жаворонкам».

Существует понятие «единица стихотворного ритма». Эта единица диктуется психофизиологическим восприятием звука. Эксперименты показали, что когда период оказывается короче 0,1 с, то слух не фиксирует повторов, речевой поток кажется непрерывным. При величине, превышающей 10 с, периодичность также теряется. Следовательно, в диапазоне между этими показателями и лежит единица стихотворного ритма – стихотворная строка. Время произнесения каждой строки обычно не превышает 5 с, что оптимально для восприятия смысла и гармонии слов нашим слухом, нашим сознанием.

Сущность ритма – упорядоченность во времени ритмичных форм движения. Однако изучение аномалий ритма, например аритмии сердца, дает нам для понимания его природы не меньше, чем изучение самих ритмических состояний. Исследователи утверждают, что люди по-разному воспринимают один и тот же ритм. Он может быть и безжизненно монотонным, и сигналом для тончайших переживаний, стимулом эмоциональных реакций, и одним из организующих моментов творческого процесса. Подчас мы воспринимаем нарушение ритма исключительно остро, что свидетельствует о глубокой связи психоэмоциональной структуры личности с ритмикой окружающей среды.

Как вздрагиваем мы иногда, услышав резкий звонок или настойчивый стук в дверь! Тот же неожиданный звонок или стук, но в другом ритме, в иной «тональности», не производит на нас такого неприятного впечатления. Речь в данном случае идет не о громкости звонка или стука. Стук может быть даже не громким, а осторожным, вкрадчивым, но он будит тревогу. И в основе этого скорее не ритм, а аритмичность. Именно негармоничность звука настораживает, заставляет нас ожидать чего-то непредвиденного. Такие внешние раздражители вызывают ошибку, сбой ритмического настроения психики и других биоритмических структур.

Физиологи труда уже давно установили: работоспособность человека за сутки меняется таким образом, что наивысшая активность приходится на утренние часы – с 10 до 12 и на послеобеденное время – с 16 до 18 ч. Около 14 ч обычно происходит спад работоспособности. Отмечается спад и в вечернее время.

Эти наблюдения касаются преимущественно той категории работающих, которые постоянно трудятся днем. Однако существует большая группа людей, работоспособность которых возрастает вечером или даже ночью. В отличие от людей утреннего типа работоспособности – «жаворонков», их именуют «совами».

Делением людей на типы ученые занимаются со времен Аристотеля и Теофраста. В своей книге «Ритмы жизни» В. А. Доскин и Н. А. Лаврентьева приводят классификацию, разработанную немецким врачом Лам-пертом. В одну группу Ламперт объединил людей с медленной и слабой реакцией, спокойных и рассудительных, отчасти инертных, которые не спешат делать выводы и стараются хорошо их обосновать. Среди них немало педантов и систематиков. Они склонны к логике, математике, обобщениям. Это люди долга. Работать они предпочитают по вечерам; во время болезни температура повышается у них постепенно, выздоравливают они медленно. Таковы были Цезарь, Карл XII, Кант, Шопенгауэр.

Говорят, что Бальзак любил работать ночами. Ночная тишина способствовала творчеству Моцарта, который, например, написал знаменитую увертюру к «Дон Жуану» в одну ночь. К ночным размышлениям был склонен и Менделеев.

Во второй группе оказались люди, сильно и быстро реагирующие на внешние воздействия. Это энтузиасты, творцы новых идей. В науке они открывают новые пути, оставляя разработку деталей первой группе. Температура у них подскакивает и падает, диктуя резкие перемены и в общем состоянии. Они любят работать утром, быстро устают, но и быстро восстанавливают силы. Такие люди предрасположены к базедовой болезни, ревматизму, подагре, диабету, ожирению, гипертонии и обычно очень чувствительны к переменам погоды.

Утренние часы посвящал работе Лев Толстой. Наполеон с восходом солнца всегда был на ногах.

Классификация эта, если не считать ее медицинской части, создана не без влияния немецкого физика и химика Оствальда, который разделил всех ученых на классиков и романтиков. Первые – это маститые ученые, досконально изучившие все, что было сделано в их области; они методичны и последовательны, логически развивают новое на основе старого. Прекрасные экспериментаторы, эти ученые уверенно поднимаются по ступеням познания. Они однолюбы; смена объекта исследования для них болезненна.

Романтики тоже знают много, но их знания шире; они интересуются областями далекими друг от друга. Это развивает воображение, и новая идея часто приходит к ним благодаря неожиданной ассоциации. Экспериментируют они смелее классиков. Романтики – это непоседы, им ничего не стоит перейти от одной области науки к другой.

Ламперт и Оствальд говорят почти одними словами. Классики тяготеют к «совам», романтики – к «жаворонкам». Не будем забывать, однако, что в мире преобладают смешанные типы, и в классификациях обрисованы лишь полюсы. Разве похожи чем-нибудь, кроме раннего вставания, на романтиков и даже на «жаворонков» Лев Толстой и Наполеон? Представляете ли вы себе Наполеона, избегающего конфликтов, или Петра I, толкующего с Меньшиковым о пошатнувшемся здоровье? А царь тоже был «жаворонок», в 6 ч утра уже дымил трубкой и строчил указы либо собирал очередной фрегат.