Итак, мы видим, что в приведенном отрывке Иисус проводит различие между веком нынешним и веком грядущим. Он говорит о совершенно противоположной картине, которая откроется в результате смены одного века другим. Многие из тех, кто в этом веке был первым, в грядущем станут последними, и многие из последних станут первыми. Примерно то же самое читаем и в Евангелии от Луки: «Иисус сказал им в ответ: чада века сего женятся и выходят замуж; а сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят» (Лк. 20:34, 35). Итак, в высказываниях Иисуса виден явный разрыв между двумя веками, что усугубляется в хорошо известном великом поручении, где, в частности, Иисус говорит: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:19, 20).

Павел в своих посланиях тоже говорит о «боге века сего» (то есть о сатане) (2 Кор. 4:4), о «настоящем лукавом веке» (Гал. 1:4) и о «грядущих веках» (Еф. 2:7). Надо отметить, что Иисус и Павел говорили не только о «сем» и «грядущем» веках: рамки настоящего исследования, к сожалению, просто не позволяют показать более широкий спектр взаимосвязей между языком Нового Завета и языком иудейской апокалиптической литературы. Скажем только, что в одном случае (а именно в 14–м и 15–м стихах Послания Иуды) содержится не более и не менее как цитата из неканонического произведения, а именно из 1 -й Книги Еноха (1 Енох 1:9). Итак, нет никакого сомнения, что новозаветные авторы использовали идею двух веков (с радикальным различием между ними), а также обращались к другим аспектам иудейской апокалиптической мысли.

Поскольку Новый Завет построен на апокалиптической эсхатологии, возникает вопрос: как в нем представлены апокалиптические концепции? Полностью ли принимается апокалиптическая эсхатология или же пришествие Христа привносит в нее серьезные изменения? Как Бог использовал апокалиптическую картину скончания времен в Своем стремлении благовествовать людям, жившим во времена Иисуса?

В этой связи было бы полезно в общих чертах охарактеризовать апокалиптическую эсхатологию, содержащуюся в 4–й Книге Ездры (4 Езд. 7:26–34). Согласно указанному отрывку, Мессия приходит перед концом нынешнего века и живет четыреста лет. Затем он умирает вместе со всеми, а мир на семь дней возвращается в состояние «исконного безмолвия». Спустя семь дней Бог властно вмешивается в это состояние, дабы воскресить умерших, совершить над ними суд и начать новый век.

Поскольку большинство иудеев, встретивших Иисуса, придерживались именно такого воззрения, вполне понятно, почему крест стал для них большой проблемой. Если бы Иисус действительно был Мессией, считали они, Его смерть привела бы к концу этого века и все узрели бы наступление нового. Однако, несмотря на смерть Того, Кого считали Мессией, было очевидно, что прежний век все еще пребывает во всей своей силе и со всем своим злом и безысходностью. Вместо воцарения обновленного рая Палестина по–прежнему оставалась под властью Рима.

Поскольку Павел вырос в атмосфере таких воззрений (и в его посланиях достаточно свидетельств тому, что это было именно так), он со всем основанием мог не принимать христианства. Когда, окруженный охраной, он направлялся в Дамаск, в его голове наверняка роились апокалиптические мысли, и он думал примерно так: «Не может быть! Этого не может быть! Если бы Иисус был Мессией, то новый век уже наступил бы. Эти христиане — просто мошенники. Разве они не видят, что этот век по–прежнему с нами? Разве им не ясно, что если новый век не наступил, то все. что они приписывают Иисусу, — просто ложь? Я должен остановить это безумие».

Что заставило его передумать? Разве мог столь убежденный человек так внезапно измениться? В тот день Павел направлялся в Дамаск, где собирался разделаться с «обманом», который учинило христианство (см. Деян. 9:1, 2). Он мог с чистой совестью бороться с ним (см. Деян. 23:1), поскольку его эсхатологические воззрения говорили ему, что все это явная чушь. Однако встреча с Иисусом на пути в Дамаск навсегда изменила его эсхатологию. Явившись ему (см. Деян. 9:3–6; 22:6–11; 26:12–19), Иисус убедил его, что Он действительно умирающий Мессия, Которого Павел и должен был ждать согласно своим эсхатологическим воззрениям.

Однако такое открытие повергло его в то состояние, которое социологи называют «когнитивным диссонансом». Машинально отряхивая одежду от пыли, он не мог унять мыслей, которые опять зароились у него в голове. «Да, Иисус — Мессия, но ведь этот век еще не кончился. Возможно ли это?» Вопрос был столь жгучим, что три дня Савл не ел и не пил, пытаясь согласовать результаты откровения с его прежним богословием (см. Деян. 9:9). И он пришел к выводу, что если Мессия воистину пришел и умер (о чем говорил его собственный опыт встречи с Иисусом), тогда новый век, наверное, уже наступил, несмотря на то, что прежний не прекратился. Новый век каким–то образом «наложился» на прежний, и теперь опыт говорил об их одновременном параллельном существовании.

С Первым пришествием Христа новый век вторгся в прежний или «наложился» на него. Оба века будут существовать параллельно вплоть до Второго пришествия, когда прежний будет окончательно уничтожен. Следовательно, христиане одновременно живут в двух мирах.

Говоря в категориях времени, можно сказать, что Новый Завет повествует о конце света, который, с одной стороны, уже совершился, но, с другой стороны, еще не наступил. Ту же самую идею Новый Завет выражает и в категориях пространства: пребывая во Христе, христиане живут в небесных обителях и в то же время продолжают бороться с безысходностью этого мира. Было бы полезно несколько подробнее рассмотреть динамику этих двух тенденций.

Новозаветная эсхатология являет последовательную динамику взаимосвязей между настоящим и будущим, между «теперь» и «еще нет». С одной стороны, конец уже пришел, и новый век стал актуальной реальностью. Однако, с другой стороны, конец еще не наступил, и прежний век еще не закончился. «Ибо невозможно — однажды просвещенных, и вкусивших дара небесного, и соделавшихся причастниками Духа Святого, и вкусивших благого глагола Божия и сил будущего века, и отпадших, опять обновлять покаянием» (Евр. 6:4–6).

Согласно этому отрывку, все, кто во Христе, уже вкусили сил будущего века. С одной стороны, «последние дни» земной истории начались с пришествием Иисуса (см. Евр. 1:1, 2), однако, несмотря на то, что крест возвещает о наступлении последних дней и даже о «конце веков», можно все–таки сказать, что конец еще не наступил. «Иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира. Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею. И как человекам положено однажды умереть, а потом суд, так и Христос, однажды принесши Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение (Евр. 9:26–28).

В силу динамической связи между настоящим и будущим новозаветный автор может использовать одни и те же слова для описания того и другого. В Первом послании к Коринфянам Павел говорит, что его современники–христиане достигли «последних веков» (полноты последних веков — англ. пер.; греч. telos) (см. 7 Кор. 10:11), но в том же послании далее он говорит, что тот же самый «конец» (греч. telos) наступит после Второго пришествия Иисуса (см. 1 Кор. 15:22–24).

Петр в одной и той же главе своего послания говорит, что Христос явился в «последние времена» (см. 1 Петр. 1:20) и что Он еще явится «в последнее время» (1:5).