– Сохрани Велес-батюшка! – ойкнула Лана, не хуже других ведавшая, что огонь – самое грозное оружие против выведенных в Средний мир Хозяином Ледяных островов порождений Нави.
– А правду говорят, что у брата Велибора в истинном обличье не только голов три? – повернувшись к Даждьросе, томно протянула Радмила, с недвусмысленным интересом наблюдая за потехой молодых ражих парней.
Лана вспомнила, что похожий вопрос ей задавала смертная Забава, и только зарделась, представив себе совсем уж нескромную картину.
– Мне его, знаешь ли, лечить не доводилось, – звякнув височными кольцами, фыркнула в ладошку Даждьроса. – Ни в человеческом обличье, ни в истинном. А других поводов посмотреть я и не искала.
– Так ты у брата или у сестры спроси, – посоветовала Радмила, наблюдая, как Горыныч, не желая сдаваться, налетает на Яромира, заходя чуть ли не в лоб, но все равно не может совладать, путаясь в его невероятных зигзагах и петлях.
– Делать мне больше нечего. Тебе нужно – ты и спрашивай, – строго глянула на подругу Даждьроса.
– Ну правильно. Тебе-то больше по сердцу старший брат. Только ты к нему и близко подойти боишься, не говоря уже о том, чтобы обратить на себя внимание. И что ж вы с Ланой такие робкие? Брали бы пример со своего батюшки Водяного.
Лана, конечно, много раз от матушки слышала, что и Хозяйка Медных гор нраву легкого и в своем украшенном самоцветами каменном тереме гостей еще как привечает. Но сказанные в запале речи делила надвое, да к тому же видела, что Даждьроса с родительницы примера не брала.
– Ты о нашем батюшке огульно не суди! – нахмурилась Лана, решившая на этот раз сама вступиться за сестру. – И других русалок по себе равнять нечего. То, что ты высмеиваешь как робость, зовется разумным поведением и честью девичьей. Смотри, как бы тебе самой ее вместе с поневой не обронить!
Не желая дальше вступать в пререкания с легкомысленной Радмилой, Лана оставила удобное место на бровке городской стены, почти у самого забра́ла. Тем более что в весело гомонящей праздничной толпе свой товар нахваливал коробейник с калачами. С утра все девушки успели проголодаться, а уходить домой не хотелось. Выбрав для сытности с мясной, рыбной и грибной начинкой, Лана стала проталкиваться обратно, держа калачи за вылепленную из плотного теста ручку и вдыхая будоражащие аппетит запахи свежего печева и поджарки.
Внезапно до ее ушей долетел разговор расположившихся в центре забрала вятших[11] мужей. Ящеры и пришедшие к ним в гости смертные воины из посада, глядя на кулачные потехи и воздушные бои, тоже бились об заклад и выбирали достойнейших.
– А правда ли, что в следующий поход рать ящеров, если Велибор не встанет, поведет Яромир? – спрашивал сотник Гордей, из-под руки наблюдая, как отчаянный ящер, крутясь, точно мельничное колесо в воде, и выписывая невероятные зигзаги и петли, вытесняет других участников сшибки, включая Горыныча, чуть ли не за горы.
– Боец он и вправду отчаянный и летун отменный, – поглаживая седую бороду, кивнул помнивший еще времена без скверны старейшина Бронислав.
– В нынешнем походе, кабы не он, пришлось бы всем нашим тяжело, – добавил один из ветеранов, крепкий боец, именовавшийся Боривоем. – Особенно когда в битву вступили демоны с Ледяных островов и заклинатели мертвых, способные подчинить даже павших ящеров.
– Никто не спорит: такого удальца, как Яромир, надо еще поискать. И единоборец он искусный, – согласился с другими ящерами боярин Змеедар. – Да только для того, чтобы вести за собой войско, умения побеждать в поединках мало. Надо видеть все поле боя, а не одного лишь себя, и паче славы думать о том, как лучше ворога одолеть. А для этого иногда приходится действовать и хитростью, а то и вообще отступить, чтобы сберечь войско и, собрав силы, снова ударить.
– Если бы исходы всех войн решались поединком, в мире было бы куда меньше зла, – согласился Гордей.
– Увы, с Хозяином Ледяных островов честная борьба невозможна, – вздохнул Змеедар.
– Что же до Яромира, слишком он задирист и своеволен, слишком любит славу, – добавил Бронислав. – Да вы только посмотрите, что он даже в дружеской потехе творит! Ведь угробит себя и других.
Лана вслед за старейшинами глянула на небо и мигом забыла об остывающих калачах. Одолев в скорости и удали всех ящеров, включая Горыныча, Яромир бросил вызов сразу пятерым противникам и сейчас, отражая их атаки, не просто действовал опрометчиво, а подвергал опасности не только себя и товарищей, но и тех, кто стоял внизу. Особенно когда на бреющем полете едва не скреб пузом по городским башням или заходил в разворот над улицами и площадями, сбивая маковки и сдувая крыльями дранку.
Когда он, уйдя в крутое пике, чтобы избежать атаки, едва не упал на город, так что старейшинам пришлось на всякий случай ставить щит, из уст зрителей послышались уже не пожелания удачи, а раздраженные и озлобленные возгласы. Конечно, когда Яромир сумел чудовищным усилием вывернуться, выйдя из схватки победителем, из груди Ланы и многих зрителей вырвался вздох облегчения. Но через миг он сменился воплями ужаса при виде того, что творилось в небе.
Желая прижать Яромира к земле, его противники заходили с разных сторон и в пылу атаки не сразу разобрали, что идут друг на друга фактически в лоб, тем более что безумный маневр ящера их тоже отвлек. Горыныч и братья Боеслав и Боемысл лишь в последний момент, уклонившись кто вверх, кто в сторону, сумели разминуться. А вот самому молодому участнику схватки – сыну Змеедара, Землемыслу – не так повезло. Уходя от столкновения с близнецами, он взял слишком резко к земле, задел крылом верхушки покрывающего горы леса и теперь кубарем падал, ломая деревья.
Лана забыла, куда дела калачи, еще до обращения лебедкой прянув с забрала. Говорили, некоторые русалки так и калечились, ударившись о землю, точно смертные. У нее все обошлось благополучно. Даждьроса, Радмила, Младислава и другие сестры летели следом. Братья-ящеры, забыв о потехе, бросились на помощь, и одним из первых успел Яромир.
Бедному Землемыслу, который в полете принял человеческий облик, в какой-то мере повезло. Ветви деревьев и глубокий снег смягчили падение. Шею он не свернул и головы не расшиб. А остальное поправимо. Вот только одно дело – раны, полученные в бою. А совсем другое – переломы и ушибы, которыми закончилась дружеская потеха. А виной всему боевой товарищ. Герой, на которого молодому ящеру так хотелось равняться.
И вроде бы в дружеских сшибках и при отработке приемов боя тоже всякое случалось. Но не в священные же праздничные дни, когда весь город, глядя на удальцов, призывает милость батюшки Велеса и Даждьбога-солнца, гадая на будущий год. И нашлись ведь те, кто падение Землемысла сочел недобрым предзнаменованием.
– Ну и чего ты, спрашивается, добился? Думал похвастаться удалью, а только норов свой дурной показал, – выговаривала Яромиру Лана, когда они возвращались в Змейгород, проводив до вечевой площади дровни, увозившие раненого.
Ящер на этот раз шел с повинной головой, ибо наслушался всякого. Хорошо хоть старейшины, убедившись, что Землемысл встанет на резвы ноженьки, скорее всего, даже раньше Велибора и других раненых, смогли уговорить распаленного гневом Змеедара спросить с невольного обидчика только судебный выкуп – виру. Хотя в случаях более тяжких увечий могли завести речь и про изгнание.
– Да ничем я не собирался хвастаться! – словно обиженный ребенок, насупился Яромир. – Я братьям петлю, которую они уже успели назвать мертвой, показать хотел. Я же сам не мог понять, как в тот раз из нее мне удалось выйти.
– Ну и показывал бы один, – в сердцах проговорила Лана, сворачивая к дому и не возражая, когда молодой ящер увязался за ней. – Зачем братьев под беду подвел?
– Можно подумать, они вчера из яйца вылупились, – хмыкнул Яромир. – Они тоже хороши: захотели вшестером побить одного? А я виноватым оказался.
– А что ж, не виноват? – с укоризной глянула на него Лана. – Вроде бы воин, герой, кузнец знатный, а ведешь себя хуже диких сородичей. И что моему батюшке про тебя скажут? Что удалой, да непутевый?
