Ястреб кружил над холмами, с земли темный, видел холмы, далеко друг от друга разбросанные рощицы и затерявшуюся среди них повозку, и вряд ли сумел бы понять, пойми он эти слова, кому собирается себя показывать маленькое существо далеко внизу.

В дрожащем от солнца послеполуденном воздухе он давно видел, как повозка подъезжает к нескольким ровно уложенным каменным плитам, но путники заметили их только сейчас. Выцветшие ленточки и флажки поникли, привязанные к кустам, деревянные бусины казались оставшимися с зимы ягодами. Крохотная беседка из светлого песчаника, сбоку на камне выбито полустертое изображение зверя – не то дикая лесная собака, не то лисица – с большими крыльями. Ахэрээну, одна из Опор, воплощение любви и заботы. Странно видеть здесь это очертание, знаком Опор украшают храмы и монастыри.

– Придорожное святилище, – пояснил девушкам один из слуг. – Можно тут дар оставить, можно внутри зажечь палочку.

– Какое-то оно… грустное, – заметила Нээле. – За ними тут не следят?

– Мы, госпожа, едем не той дорогой, чаще выбирают лучшую, но длинную.

– Мы пойдем, – решила Тайлин, подхватила подол и устремилась к святилищу; но за зиму и осень тут, видно, не было никого, и весной трава и кустарник рванулись в рост, почти скрыв тропинку.

Отцепляя шелковые складки от зеленой стражи, Тайлин пару раз прошипела что-то, еще пару раз ойкнула и, наконец, остановилась.

– Трава слишком колкая, я изорву платье, и ты тоже. Нет, не ходи, – на всякий случай покрепче ухватила путницу за локоть, маленькие пальцы оказались на диво цепкими.

– Не пойду, – кротко согласилась вышивальщица, силясь таки освободить руку.

– Госпожа, не стоило бы пренебрегать… – вступил старший из слуг. – Все же вы из Срединных земель, а местные святые и духи, кто вы им? Никто. Хотя, если они добрые, может, не оставят милостью незваную гостью? И все же… Я мог бы вас донести, а другой – вашу подругу.

– И все же – ты помолчал бы, – Тайлин вскинула подбородок. – Мы едем дальше.

Повозка катилась, подпрыгивая на камешках. Птицы все так же высыпали стайками из кустарника в небо, пару раз виднелся бок или хвост сероватой лисицы, пчелы вились над метелками каких-то желтых соцветий.

Тайлин, видно, было немного совестно, что столь легкомысленно пренебрегла долгом путешественника, и потому говорила она теперь о небожителях, создателях и хранителях мира, существах и силах могучих, высших и благожелательных.

В каждом храме Сущего стояла и статуя Иями-Заступницы, его посланницы. Но тут, на севере, храмов Сущего зачастую не было вовсе – только Иями, да более мелкие, множества местных святых и хранителей. Это было понятно – Заступница казалась ближе, чем некто непостижимый, создавший мир и поместивший его на Опоры.

…До того, как Солнечная Птица спустилась на землю, случалось, что люди вызывали гнев одной из Опор и она отворачивалась от живущих. Только Черепаха-Время ни разу не делала этого – трудно и представить, что началось бы тогда. А если прогневаются сразу две Опоры, миру настанет конец, если не вмешается Сущий, даже Заступница тут не поможет.

– Какая же из Опор тебе ближе? Та, в чьем ведении любовь? – спросила Нээле, снова взявшаяся за иглу.

– Вот уж не знаю! Зачем мне думать об этом? Хотя, надеюсь, и любовь от меня не отвернется, – сверкнула белыми зубками Тайлин.

– Ахэрээну… – произнесла Нээле, – Когда-то его для храма вышивала госпожа Каритэ. А я была совсем маленькой и подолгу стояла перед полотном, даже прибегала ночами. Хотела научиться работать так же искусно.

– О, ты разговорилась наконец. И что же, и дальше?

– А ничего. Я почти ничего не знаю про них, – сказала вышивальщица. – Госпожа Каритэ рассказывала иногда о создании мира и том, как он устроен, чтобы мы лучше понимали, как вышивать разные символы. Но больше говорила о том, как менялись изображения за долгие годы и в разных провинциях. Это так странно. А здесь, на севере… – она примолкла, что-то обдумывая, и с улыбкой прибавила: – Так или иначе, мода Срединных земель здесь ценится.

– Как только я устроюсь, позову тебя личной мастерицей, – заверила Тайлин. В городе, где она жила раньше, дела у девушки не заладились, и теперь Тайлин перебиралась на север, к дальней родне. Планы путешественницы были просты – очаровать кого-нибудь побогаче и посимпатичней, и заставить платить за себя. Мыслей о замужестве у нее и не возникало.

– Завидую я твоей легкости, – сказала Нээле, снова вкалывая иглу в пеструю вышивку. – Сама я бы так не могла.

– Неужто не было поклонников у тебя? – недоверчиво спросила черноносая девушка.

– Ну, как же… был один. Захаживал в мастерскую, все приглядывался, вертелся вокруг. Неприятный такой человек, на барсука похож – хитрый и наглый, и за сорок уже, – фыркнула она, рассмешив и Тайлин.

– Но ведь тебя не могли отдать ему? – затем спросила она обеспокоено.

– Нет, кто бы? Нет родни, а хозяйке мастерской я ничего не должна.

– Так ты сбежала из-за него?!

– Нет, – подумав, ответила Нээле.

– Ты очень смелая, если отважилась ехать вот так, в одиночку. По секрету скажу – мои слуги отговаривали брать тебя, мол, знаем мы лишь с твоих слов… – Тайлин заговорщицки подмигнула, – Но я бы не вынесла, о, я просто погибала в пути с этими олухами! А у тебя честнейшее лицо и такие глаза… уж я-то в людях разбираюсь отлично! Но от озера Айсу, где ты жила, путь далек… пускай ты ехала к родственнице, и все же в одиночку одолеть полстраны!

– Мне подумалось – в северных землях, таких, как Хинаи, вряд ли найдется много соперниц по мастерству. Но сперва было страшно, – Нээле заговорила о другом: – Говорят, зимой тут бывает снег, особенно в горах он ложится ровным слоем и не тает неделю, а то и больше…

– Лишь из-за снега боялась? – засмеялась Тайлин.

– Потом я встретила тебя, – улыбнулась спутница, и продолжила.

Да, было страшно. С пяти лет она считала домом мастерскую – здесь работала ее мать, недолгое увлечение некоего чиновника среднего ранга. Однажды он приехал в деревню с ревизией, оттуда и забрал молодую красавицу, чтобы через какое-то время покинуть ее.

– Мне исполнилось десять, когда я осталась одна, и кроме мастерской идти было некуда. Я думала, на всю жизнь – или пока не подведет зрение. Вышивальщицы-затворницы редко находят себе женихов, а повторить судьбу матери....

– Ты загрустила! – Тайлин рассмотрела лицо Нээле в полумраке повозки, а может, услышала невольный вздох. – Хочешь, я спою тебе песню? Моя ахи попала под дождь по вине одного из тех олухов, и я не могу играть, – она свирепо мотнула головой в сторону, откуда доносился разговор слуг.

Нээле улыбнулась невольно.

– Спой…

Тайлин уселась поудобней, при этом заученно сложила руки поизящней, расправила платье, будто ее поклонник здесь был, и затянула приятным высоким голоском:

– Знаешь, какой я стану в день,

когда замолчу навсегда?

О смехе моем беспечном тебе напомнит вода,

Про слезы мои напомнят влажные берега,

О пестрых платьях моих – полные пчел луга,

А если ты когда-нибудь

вспомнишь цвет моих глаз,

То я вернусь, и никто на земле разлучить не сумеет нас.

Тихое всхлипывание, словно эхо, продлило последние звуки песни.

– Кажется, я плохо тебя утешила, – огорченно сказала Тайлин, позабыв про маску желанной красавицы.

Наутро взору путешественниц открылась большая крепость – она вписалась в горную гряду, будто была ее детищем.

– Случись война, если вдруг не справятся приграничные крепости, Лаи Кен, «Глядящая сверху» закроет врагам проход по Иэну, и примет в себя многих и многих беженцев, – рассказал девушкам один из слуг, уроженец здешних мест. Он почесал лоб под головной повязкой: – Но не думаю, что до этого когда-то дойдет, все междоусобицы остались в прошлом, а на границах нас прикрывают крепости Ожерелья. Красиво звучит, верно? Их семь. Вся Хинаи – одна большая граница, зря наша барышня устремилась сюда…