– Как ты ладишь со своим коллегой по возведению крыльца?

– Он не разговаривает со мной, а я не разговариваю с ним.

Блу скрестила ноги и тоже уставилась на огонь.

– Он по крайней мере должен сознавать, что сделал с тобой.

– Он и сознает. А ты? Потолковала с матерью на известную нам тему?

Блу рассеянно повертела в пальцах сорванную травинку.

– Это совсем другое. Она – что-то вроде Иисуса на грешной земле. Имела бы право дочь Иисуса жаловаться, что отец испортил ей детство, поскольку был занят спасением душ других людей?

– Но твоя мать не Иисус, и если люди заводят детей, им следует либо воспитывать их самим, либо сразу отдавать на усыновление.

Интересно, намеревается ли он сам воспитывать своих детей? Но мысль о Дине, пребывающем в кругу семьи, пока она бродит по свету, показалась ужасно угнетающей.

Он обнял ее за плечи, и она не запротестовала. Пламя поднялось выше. Кровь Блу запела в жилах. Она устала ждать очередной второсортной подачки, которую отмерит судьба. Единственный раз в жизни она собиралась пуститься в опасное приключение.

Ночной ветер запутался в ее волосах. Она встала на колени и поцеловала Дина. Позже она поставит его на место. А сейчас, сейчас собирается жить одной минутой...

Дин не нуждался в дальнейшем ободрении, и вскоре они, то и дело спотыкаясь, брели за сарай, где росла высокая трава и откуда их не было видно из дома.

Дин не знал, почему Блу передумала, но, поскольку она просунула пальцы под пояс его джинсов, не собирался допытываться.

– Я не хочу это делать, – жалобно пробормотала она, потянув за язычок молнии.

– Иногда приходится что-то делать против воли.

Он спустил ее трусики и шорты до щиколоток и принялся покрывать мелкими поцелуями. Она была сладкой, пряной, хмельным зельем, кружившим голову. И задолго до того, как он получил свое, она забилась в блаженных судорогах.

Он поймал ее, притянул на себя, чтобы защитить от колючек, впивавшихся в зад: малая жертва за счастье наконец-то погрузиться в теплое, извивающееся тело.

Она сжала ладонями его голову, стиснула зубы и свирепо процедила:

– Только попробуй меня торопить.

Он вполне понимал ее настроение. Но она была такая тугая, такая мокрая, а он зашел слишком далеко...

Дин вцепился в ее бедра, с силой насадил на себя и взорвался.

После он испугался, что она врежет ему по физиономии, поэтому снова уложил на себя, раздвинул ее бедра и, не переставая целовать, просунул руку между их телами. Она выгнулась и задрожала. Странное желание защитить эту девочку нахлынуло на него. Он шевельнул пальцами и отпустил ее на свободу. А потом долго гладил выбившиеся из хвостика волосы.

– Кстати... только для того, чтобы освежить твою память. – Он обвел пальцем ее поясницу под футболкой. – Ты сказала, что я тебя не завожу.

Она запустила зубы в его ключицу.

– И не заводишь... я имею в виду рациональную часть моего «я». К сожалению, имеется еще и развратная часть, которую ты

определенно заводишь, да еще как!

Он еще далеко не покончил с ней, и поэтому снова стал касаться этих самых развратных частей, но она откатилась от него и траву.

– Мы не можем совокупляться здесь всю ночь.

Дин ухмыльнулся. «Совокупляться»! Слово-то какое!

Из всей одежды на ней оставалась только футболка. Она потянулась к трусикам, что позволило ему как следует рассмотреть ее попку.

– Райли единственная, кто не понял, что мы делаем, – укоризненно пробормотала она.

Нашла трусики, встала, натянула их

и имела наглость объявить ультиматум: – Вот как отныне будут

обстоять дела, Бу. Я решила, что у нас будет связь, короткая и грязная. Я использую тебя в свое удовольствие, и не нужно мне

никаких сантиментов и никакого слюнтяйства. Мне плевать, что ты об этом думаешь. И плевать на твои чувства. Все, что мне требуется, – твое тело. Ну, по рукам или нет?

Вот же чертовка! Просто негодяйка!

Он схватил шорты, прежде чем она успела их поднять.

– А что я получу взамен за такое унижение? Нелегко сознавать, что тебя используют!

Она растянула губы в хищной улыбке.

– Меня, разумеется. Объект твоего желания.

Он притворился, будто обдумывает предложение.

– Добавь несколько таких ужинов, как сегодня, и я твой. – Он просунул палец в ее трусики. – Полностью и целиком.

Джек отодвинул стул от кухонного стола и принялся настраивать свой старый «Мартин». С ним он записал «Рожденный в грехе» и теперь немного жалел, что под влиянием порыва согласился отдать гитару дочери. Но, узнав, что Марли не позволяла Райли касаться своих гитар, он чуть не обезумел. Ему следовало бы знать о таких важных вещах. Но он намеренно держал себя в неведении.

Райли уселась так близко, что их колени почти соприкасались, и восхищенно уставилась на потертый инструмент.

– Она правда моя?

Сожаление мигом испарилось.

– Твоя, конечно.

– Лучшего подарка я еще не получала.

При виде ее мечтательного лица у него сжалось горло.

– Почему ты не сказала мне раньше? Я прислал бы тебе гитару.

Райли что-то пробормотала.

– Что?!

– Я говорила, – призналась она. – Но ты тогда был в дороге и, должно быть, не расслышал.

Он действительно не помнил, чтобы она упоминала о гитаре, но тогда натянутые телефонные разговоры раздражали его, и он почти не слушал, о чем просит дочь. Хотя он часто посылал Райли подарки: компьютеры, игры, книги и диски, все же никогда не выбирал их сам.

– Прости, Райли. Должно быть, я действительно не обратил внимания.

– Ничего.

Райли часто повторяла это слово, когда речь шла о неприятных для нее вещах: привычка, которую он заметил только дней десять назад. И вообще он был слишком невнимателен ко всему, что ее касалось. И считал, будто выполняет свой отцовский долг, оплачивая ее счета и сделав все, чтобы она посещала приличную школу. Дальше этого он заглядывать не хотел, поскольку это мешало ему жить, как хочется.

– Я знаю почти все аккорды. Вот только фа-мажорный трудно играть, – вздохнула девочка, пристально наблюдая, как он настраивает гитару, впитывая каждое движение.

– Я нашла самоучитель в Интернете, и Тринити как-то позволила мне играть на своей гитаре. Но потом потребовала отдать ее обратно.

– У Тринити есть гитара?

– От Джина Ларриви. Она взяла только пять уроков, а потом не захотела. Считает, что это ужасно скучно. Но тетя Гейл наверняка заставит ее снова начать. Теперь, когда ма умерла, тете Гейл нужна новая партнерша, и она сказала Тринити, что та может когда-нибудь стать такой, как Джаддс, только куда красивее.

Он видел Тринити на похоронах Марли. Даже младенцем они была неотразима: розовощекий херувимчик с белокурыми локонами и огромными голубыми глазами. Насколько он помнил, она редко плакала, спала, когда ее укладывали, и удерживала детское питание в желудке, в отличие от Райли, превращавшей любую еду в летающий снаряд. Когда Райли исполнился месяц, Джек отправился в турне, радуясь, что получил предлог удрать от круглолицего вопящего младенца, которого не умел утихомирить, а заодно хоть ненадолго отдохнуть от брака, оказавшегося, как он уже успел обнаружить, огромной ошибкой. Все эти годы он считал, что стал бы лучшим отцом, будь его дочь такой же очаровашкой, как Тринити. Но последние десять дней просветили его на этот счет.

– Она молодец, что одолжила тебе гитару, – заметил он, – но уверен, что в бескорыстии ее не упрекнешь. Итак, что она за это потребовала?

– Мы заключили сделку.

– Вот с этого места поподробнее, пожалуйста.

– Не хочу тебе говорить.

– А я хочу послушать.

– Это обязательно?

– Зависит от того, хочешь ли ты, чтобы я тебе показал легкий способ сыграть фа-аккорд.

Она уставилась на то место, где от его многолетних прикосновений стерся лак.

– Я говорила тете Гейл, что Тринити идет со мной, когда она бегала на свидания со своим бойфрендом. И мне приходилось покупать им сигареты.