Блу затаила дыхание. Это цыганский фургон! Дом для бродяг.

– Вот это да, – тихо выдохнула она.

Когда водитель уехал, Дин сунул пальцы в задние карманы и обошел фургон с таким видом, словно ему только что доставили новую машину. Блу, не дожидаясь его, ступила на подвесную ступеньку и открыла дверь.

Темно-красный интерьер оказался столь же заманчивым, как внешний облик фургона. Каждая поверхность, от балок, изгибавшихся по выгнутому потолку, до деревянных реек на стенах и панелей между рейками, была разрисована пляшущими единорогами, вьющимися лозами и причудливыми цветами. В глубине вагона висел шелковый занавес, отделанный бахромой и сдвинутый в сторону. За ним виднелась кровать, напомнившая Блу о корабельной койке. По левой стороне стояла еще одна кровать. За ней стоял раскрашенный буфет с двойными дверцами. Небольшие предметы мебели, подготовленные для перевозки, были завернуты в толстую бумагу.

В фургоне было два миниатюрных окна: одно в центре боковой стены, другое – над кроватью в задней части. На обоих висели белые кружевные занавески, как в кукольном доме. Занавески придерживались петлями из фиолетовой тесьмы. На одной стороне рядом с плинтусом был нарисован коричневый кролик, жующий вкусный стебелек клевера.

Внутренность фургона была такой уютной, настолько абсолютно совершенной, что Блу захотелось плакать. Она и заплакала бы... если бы только не забыла, как это делается.

Вошедший Дин тоже огляделся.

– Потрясающе.

– Должно быть, обошелся тебе в целое состояние.

– Она заключила выгодную сделку.

И без пояснений было понятно, кто такая она.

Только в центре фургон был достаточно высок, чтобы Дин мог выпрямиться во весь рост. Он стал снимать обертку с деревянного столика.

– В Нашвилле есть парень, который занимается реставрацией таких кибиток. Так их называют. Какой-то звукозаписывающий магнат, заказавший его, отступился от сделки.

Кибитка. Слово понравилось Блу. Было в нем нечто экзотическое.

– Как это Эйприл удалось уговорить тебя на покупку?

– Объявила, что фургон – самое подходящее место, чтобы складировать пьяных гостей. Кроме того, у многих моих друзей есть дети, и я подумал, что им будет интересно поиграть здесь.

– Кроме того, ты решил, что будет классно владеть такой шикарной вещью. Единственная цыганская кибитка во всей округе, верно?

Он не стал отрицать.

Блу провела ладонью по стенам.

– Большинство узоров нанесено по шаблону, но есть и ручная работа. Неплохо сделано.

Дин принялся шарить по углам. Открыл буфет, вытащил ящички, исследовал бра из кованого железа в виде морского конька.

– Здесь есть электропроводка, так что нужно потолковать с электриком и провести сюда свет.

Блу не хотелось уходить, но он придержал дверь, и пришлось выйти во двор. Электрик сидел на корточках перед распределительной коробкой. Стоявший рядом радиоприемник передавал старые песни. В нескольких шагах стояла Эйприл с блокнотом в руке, изучая бетонную плиту. Блу вспомнила, что Дин сегодня ни разу не упомянул об отъезде матери.

Песня кончилась, и зазвучали вступительные аккорды одной из баллад Джека Пэтриота – «Прощай, до встречи».

Дин словно споткнулся. Заминка была такой незначительной, что Блу ничего не заметила бы, не поведи себя Эйприл так же странно. Резко вскинув голову, она захлопнула блокнот.

– Выключи это, Пит.

Электрик уставился на нее, не спеша выполнить просьбу.

– Ладно, не стоит.

Эйприл сунула блокнот под мышку и устремилась к дому. Одновременно с ней Дин направился на передний двор. Намерение поговорить с электриком было забыто.

Блу принялась бродить по разросшемуся саду. Вместо того чтобы придумать, как добраться в город и поискать работу, она размышляла над тем, чему стала свидетелем.

Джек Пэтриот смолк, и сестры Моффат запели «Позолоченные листья». С недавних пор, после гибели Марли, все радиостанции считали своим долгом транслировать хиты сестер Моффат, обычно в паре с балладой Пэтриота «Прощай, до встречи», что Блу находила несколько странным, поскольку они развелись много лет назад.

Перебирая все это в памяти, она зашагала к дому.

Трое мужчин, переговаривавшихся на незнакомом ей языке, устанавливали на кухне угольно-черные рабочие столы из мыльного камня. Эйприл сидела в обеденном уголке, хмуро разглядывая страницу блокнота.

– Вы художница. Помогите мне, – попросила она Блу. – С одеждой у меня проблем нет, но я не слишком хорошо рисую архитектурные детали, тем более, что сама не уверена, чего хочу.

Блу надеялась стащить еще один пончик, но в коробке остались только пятна от желе и немного сахарной пудры.

– Мы строим крытое крыльцо, – продолжала Эйприл.

Блу села рядом и взглянула на рисунок.

– Не хочу, чтобы крыльцо выглядело так, словно пристроено

к полуразрушенной рыбацкой хижине, – пояснила Эйприл. – Мне хочется иметь большие окна, прорезанные над решетчатыми стенами, чтобы света было как можно больше, а также карнизы, чтобы крыльцо не казалось неестественно высоким, но не знаю, как это лучше сделать.

Блу, немного подумав, начала делать наброски.

– Мне нравится, – кивнула Эйприл. – Не могли бы вы нарисовать заднюю стену? И окна?

Блу послушно нарисовала каждую стену, следуя описанию Эйприл. Та внесла несколько изменений, и вместе они пришли к соглашению.

– Вы молодец, – похвалила Эйприл, когда рабочие пошли на перекур. – Не могли бы сделать для меня кое-какие наброски интерьера? Но может, я слишком многого хочу? Вы так и не сказали, как долго собираетесь здесь пробыть и какие отношения у вас с Дином.

– Мы помолвлены, – сообщил Дин с порога.

Женщины не слышали, как он подошел. Дин поставил пустую кружку от кофе рядом с плитой и стал рассматривать творчество Блу.

– Она уедет только вместе со мной.

– Помолвлены? – переспросила Эйприл.

Дин не поднял глаз от блокнота.

– Совершенно верно.

Блу едва сдержалась, чтобы не закатить глаза к небу. Опять он доводит Эйприл! Хочет напомнить матери, как мало она значит для него. Показать, что настолько презирает ее, что даже не удосужился сообщить о своей женитьбе! Какая подлость по отношению к человеку, почти что лежащему на смертном одре!

– Поздравляю, – бросила Эйприл, откладывая карандаш. – И как долго вы знакомы?

– Достаточно давно, – заверил он.

Блу не могла и дальше оставлять Эйприл в заблуждении относительно того, будто между ними что-то было прошлой ночью.

– Хочу объяснить, что, хотя мы спали в одной постели, я была полностью одета.

Эйприл скептически вскинула брови. Блу постаралась принять смиренный вид.

– В тринадцать лет я приняла обет целомудрия.

– Ч-что? – ахнула Эйприл.

– Не принимала она никакого обета, – вздохнул Дин.

Честно говоря, Блу действительно дала такой обет, хотя даже в то время сомневалась, что исполнит его. Но она давно бы примирилась с Богом, если бы не сестра Люк, которая и втравила ее в это дельце.

– Дин не соглашается со мной, но я считаю, что брачная ночь должна стать событием. Поэтому сегодня же перебираюсь в кибитку.

Дин фыркнул.

Эйприл долго смотрела на Блу, прежде чем перевести взгляд на Дина.

– Она... прелестна.

– Не трудись, – отмахнулся он, кладя блокнот на стол. – Можешь смело говорить все, что думаешь. Поверь, я высказался гораздо откровеннее.

– Эй!

– Впервые я увидел ее на уличном карнавале, – продолжал Дин, – рассматривая рабочие столы. – Она просунула физиономию в деревянную резную рамку, чем и привлекла мое внимание. Ты должна признать, что лицо у нее необычное. К тому времени, как я увидел ее фигуру, было уже слишком поздно.

– На случай, если ты не заметил, я здесь сижу, – напомнила Блу.

– Не заметила в ней ничего плохого, – не слишком убедительно заверила Эйприл.

– У нее полно других изумительных качеств, – сообщил Дин, изучая петли на дверце буфета. – Так что на остальные я смотрю сквозь пальцы.