– Надеюсь, ты никогда не узнаешь, что я представил при этих словах.

– Она возглавляла демонстрации по всему миру, десятки раз задерживалась полицией и была арестована и отсидела два срока в федеральной тюрьме строгого режима за нарушение границ ядерных баз.

– Вот это да!

– И это далеко не все. Она едва не умерла в восьмидесятых, во время голодовки в знак протеста против политики США в Никарагуа. Позже она проигнорировала санкции США, чтобы доставить лекарства в Ирак.

Бобри рассеянно смахнула с губ крошки глазури.

– Когда в 2003-м американские войска вошли в Багдад, она встречала их во главе международной группы миротворцев, держа в руке плакат с протестом против вмешательства Америки в дела других стран. При этом другой рукой она раздавала солдатам бутылки с водой. Всю свою жизнь она намеренно удерживала уровень доходов ниже трех тысяч ста долларов, чтобы не платить налоги.

– Не находишь, что она поступает как человек, который, рассердившись на свое лицо, отрезал себе нос?

– Она не выносит мысли о том, что ее деньги пойдут на вооружение. Я во многом с ней не согласна, но считаю, что правительство должно сообщать налогоплательщикам, на что тратятся их деньги. Неужели вам не хотелось бы, чтобы те миллионы, которые вы отстегиваете Дяде Сэму, поступали в школы и больницы, а не на производство ядерных боеголовок?

Собственно говоря, она права. Лично он предпочел бы игроыe детские площадки, программы дошкольного обучения для малышей и обязательную лазерную хирургию для судей НФЛ.

Дин отставил чашку с кофе.

– Она кажется незаурядной женщиной.

– Скорее тронутой.

Дин был слишком вежлив, чтобы кивнуть.

– Но она вполне нормальна. Просто одержима идеей. Ее дважды номинировали на Нобелевскую премию мира.

– О'кей, теперь я по-настоящему впечатлился, – хмыкнул он, развалившись на стуле. – А как насчет отца?

Блу окунула уголок бумажной салфетки в стакан с водой, и вытерла липкие пальцы.

– Умер за месяц до моего рождения. Обвалился колодец, который он копал в Эль-Сальвадоре. Они не были женаты.

Значит, и в этом они схожи. Пока что она сообщила кучу фактов, не выдав ничего личного.

Дин вытянул ноги.

– А кто же присматривал за тобой, пока твоя мать спасала мир?

– На свете есть немало добрых людей.

– Не вижу в этом ничего хорошего.

– Но и ужасного тоже ничего. В основном они были хиппи-художники, преподаватель колледжа, социальные работники. Никто меня не бил и не унижал. В тринадцать лет я жила в доме хьюстонской наркодилерши, но в защиту матери можно сказать, что она понятия не имела о бизнесе Луизы, и, если не считать случайных перестрелок и визитов полиции, мне у нее нравилось.

Дин от души понадеялся, что Бобри шутит.

– Шесть месяцев я прожила в Миннесоте с лютеранским священником, но мама – ревностная католичка, поэтому я много времени проводила с различными монахинями-активистками.

Да, ничего не скажешь, ее детство оказалось куда более бесприютным, чем его собственное. Просто трудно поверить!

– К счастью, друзья мамы – люди в основном благожелательные. Кроме того, я обучилась множеству вещей, о которых большинство людей понятия не имеют.

– А именно?

– Ну... знаю латинский. Немного – греческий. Могу возвести стену, вырастить шикарный сад на органических удобрениях, провести электричество, и, кроме того, я потрясная кухарка. Бьюсь об заклад, вам до меня далеко.

Он прекрасно говорил по-испански и сам был неплохим электриком, но не стоило портить ей кайфа.

– Я провел четыре классные передачи в игре против команды штата Огайо на приз «Розовая чаша»[11].

– И поразил сердца всех розовых принцесс.

Бобри ужасно нравилось подкалывать его, но делала это она с таким неприкрытым наслаждением, что вовсе не казалась стервой. Странно.

Он допил кофе.

– Должно быть, при таком количестве переездов о посещении школы не могло быть и речи.

– Когда постоянно оказываешься новенькой, невольно начинаешь разбираться в людях.

– Уж это точно.

Теперь он начинал понимать, почему она вечно топорщит иголки, как обиженный еж.

– Какой-нибудь колледж?

– Небольшая либеральная школа искусств. У меня была полная стипендия, но я ушла в начале второго курса. Самый долгий срок, который я провела на одном месте.

– Почему же ушла?

– Жажда приключений. Я рождена бродить по свету, беби.

В этом он сильно сомневался. Бобри – не прирожденная бродяжка.И если бы росла в другой обстановке, к этому времени наверняка была бы уже замужем, возможно, работала бы в детсаду и воспитывала парочку собственных малышей.

Он бросил на стол двадцатку и не стал ждать сдачи, чем навлек на себя вполне предсказуемый гнев Бобри.

– Две чашки кофе, пончик и одна недоеденная булочка!

– Постарайся пережить такой кошмар!

Она схватила со стола его булочку. По пути к автостоянке он на ходу изучал рисунки и понял, что действительно совершил выгодную сделку. Всего за пару обедов и ночлег он получил пищу для размышлений, а это случалось нечасто!

По мере того как тянулся день, Бобри все больше дергалась, не находя себе места. Когда он остановился на заправке, она отправилась в туалет, оставив на сиденье уродливую черную парусиновую сумку. Он закрыл бензобак, немного подумал и пустился в расследование, а именно – полез в сумку. Проигнорировав сотовый и пару блокнотов, он вытащил ее бумажник. Там лежали водительские права, выданные в Аризоне, – ей действительно было тридцать, – читательские билеты из Сиэтла и Сан-Франциско, пластиковаякарточка банкомата, восемнадцать долларов наличными и снимок хрупкой женщины средних лет, стоявшей перед сгоревшим зданием в окружении уличных ребятишек. Несмотря на светлые волосы, женщина походила на Бобри мелкими, резкими чертами лица. Должно быть, это и есть Вирджиния Бейли.

Он порылся в бумажнике и извлек чековую и сберегательную книжки, выданные далласским банком. Тысяча четыреста долларов на текущем счету и гораздо больше – на сберегательном.

Дин нахмурился. Если Бобри удалось отложить такую сумму, почему она ведет себя так, словно окончательно разорена?

Заметив, что Бобри возвращается, он положил бумажник обратно, закрыл и вручил ей.

– Я искал мятные таблетки.

– В моем бумажнике?

– Почему бы нет?

– Вы рылись в моем бумажнике!

Судя по выражению лица, подобные действия не особенно волновали Бобри, если только не были направлены против нее. Еще одно напоминание о том, что свой бумажник нужно держать при себе.

– «Прада» производит бумажники, – заметил он, отъезжая от автозаправки и направляясь к шоссе. – «Гуччи» производит бумажники. Эта штука выглядит так, словно шла в наборе с отвертками и календарем для девочек.

Бобри даже зашипела от негодования:

– Поверить невозможно, что вы сунули нос в мой бумажник!

– Поверить не могу, что ты вчера ночевала за мой счет. По-моему, ты не так уж обнищала.

Ответом ему было молчание. Бобри отвернулась к окну. Ее миниатюрная фигурка, узкие плечики, острые локотки, выглядывавшие из рукавов мешковатой черной футболки, – все безошибочные признаки хрупкости должны были пробудить в нем защитные инстинкты. Но этого не случилось.

– Три дня назад кто-то снял все деньги со счетов, – сухо бросила она. – Так что временно я банкрот.

– Позволь мне догадаться самому. Это змей Монти.

Бобри рассеянно дернула себя за ухо.

– Совершенно верно. Монти – настоящий змей.

Она лгала. И вчера, набросившись на Монти, ни слова не сказала о счетах. По всему видно, что кто-то ее ограбил. Бобри нуждалась не только в еде и ночлеге. У нее не было денег.

Дин гордился своей щедростью И считал себя самым великодушным в мире парнем. Обращался с женщинами, за которыми ухаживал, как с королевами, и когда роман обрывался, посылал роскошные утешительные подарки. Никогда не изменял очередной любовнице и в постели старался всячески ее ублажить. Но упорное сопротивление Блу заставило его полезть к ней в бумажник.